Заноза Его Величества-2 (СИ) - Лабрус Елена - Страница 20

— Откуда ты знаешь эту песню?

— Я… — смущённо пожимает она плечами. — Я не знаю. Простите, Ваше Величество, я уже собираюсь, — оглядывается она, словно не зная куда кинуть вещь.

— Стой-ка, — выйдя у меня из-за спины выхватывает у неё из рук тряпку Барт. Встряхивает, разглядывая простенькое платьице. — Откуда оно у тебя?

— Я в нём очнулась. Я рассказывала, — переводит она взгляд на меня. — У двери Белого дома. В нём, а ещё вот в этом, — вытаскивает она из кучи вещей «пуховик».

Я точно знаю как называется этот иномирный тулуп. Феи притаскивали такие по Дашкиному указанию, готовясь к зиме.

— Чёрт побери, — вздыхает Барт.

— Орт побери, — поправляет она, улыбаясь. — Орт, генерал Актеон.

Глядя друг на друга, мы с Бартом застываем каменными изваяниями. И судя по тому как пришиблено, ошарашено выглядит он, я выгляжу не лучше.

— Пойдём-ка выйдем, — первым приходит в себя Барт. И едва мы оказываемся за дверью, продолжает громким взволнованным шёпотом. — Это то самое платье. То самое, что я ей дал. И тот самый пуховик, в котором я ей видел.

— Барт, я сейчас прибью тебя на хрен. Эта ведьма похоже и тебе промыла мозги. Давай просто дождёмся Грифа, — разворачиваюсь я, чтобы уйти. Не знаю куда. Куда-нибудь отсюда подальше.

— Просто дай ей шанс, Георг. Присмотрись. Прислушайся. Не гони, — догоняет он меня и идёт рядом.

— К чему прислушаться? К чему присмотреться? — отмахиваюсь я. — Ты просто не видел ту, вторую девушку. Ты бы понял меня без слов.

— Георг, я понимаю, ты расстроен. Просто та вторая тебе понравилась больше и всё. Но не пыли. Остынь. Не принимай сейчас никаких решений.

— Я уже принял. Пусть эта ведьма убирается к чёрту со своими интригами. Мне и без неё хватает проблем. Уверен, она всё это выдумала только ради того, чтобы меня удачно женить. Всех словно переклинило на этой женитьбе.

— И куда ты? — кричит он мне вслед.

— За Машкой. Хватит. Будет жить здесь. Со мной.

— Тогда я останусь. Поговорю с этой девушкой, не возражаешь?

— Поговори, Барт, поговори, — усмехаюсь я, поворачивая на лестницу. — Но имей в виду, если встанешь на их сторону — будешь первым, кого я не просто посажу под домашний арест, а брошу в тюрьму за государственную измену.

Но, оседлав коня, отправляюсь вовсе не в сторону Мёртвого леса. И не куда глаза глядят. А туда, где однажды я стоял на краю обрыва, готовый прыгнуть, и первый раз за всю жизнь был счастлив.

По-настоящему счастлив. С ней.

— Боже! Джейн! Ну наконец-то! — увидев Худышку, подскакиваю я с топчана, который к вечеру третьего дня без вестей я уже не просто ненавижу, я мысленно обещаю себе уничтожить его с особой жестокостью, едва мне разрешат покинуть эту комнатку, этот тёмный подвал, это пропахшее безнадёжностью и крысиным помётом место. — Я уже места себе не нахожу от беспокойства. Есть новости?

— Не нашла я никаких писем, — падает на табурет Джейн и выдыхает так сильно, что пламя от слабого фитилька лампы начинает дрожать даже под стеклом. — Как я тебе и говорила, всё на твоей кровати было перевёрнуто, как будто кто-то до меня уже там искал. И под лестницей, где ты сказала, в тайнике тоже нет твоих вещей.

— Чёрт! — пинаю я этот набитый соломой матрас, словно он во всём виноват. — Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Честное слово, я бы сейчас закурила. Собственно, где-то в свои восемнадцать в прошлой жизни я и начала курить. Вот только не думала, что придётся повторять прежние ошибки, раз жизнь дала мне второй шанс.

— Что это были за письма-то? Важные? — сочувствующе вздыхает Худышка, отмахиваясь от поднятой мной пыли.

— Очень, Джейн. Очень, — с расстройства прислоняюсь я лбом к стене. И для верности, чтобы привести в порядок разбегающиеся мысли, прикладываюсь ещё пару раз. — Ничего, что я зову тебя Джейн? Я слышала, ты тут для всех Джулия.

— Зови как хочешь, — поднимается она и словно читает мои мысли: — Пошли-ка покурим… Лола, — кривясь произносит моё имя и усмехается. — Ничего что я зову тебя Лола?

Мы садимся на крылечке маленького заднего дворика, где среди нескольких грядок с пожухлой, побитой морозом ботвой, зеленеет лишь грядка щавеля.

Я кутаюсь в плед, сгорбившись на ступеньке. А Джейн, накинув на себя нечто вроде старомодного шушуна, что я как-то носила в замке, курит, прислонившись спиной к облупленной штукатурке стены.

— А как бы меня звали у вас, в другом мире?

— Юлька, наверно, — пожимаю я плечами, не видя смысла от неё таиться. Если бы не она, кто знает, что бы сейчас со мной было. — Юлия.

— Юлька? — выпускает она вверх тонкую струйку дыма из пухлых ярко накрашенных губ. — Можешь и Юлька звать. А я тебя как раньше буду — Андреевна, — улыбается она. — Ты же та самая пропажа короля, правда?

— Пропажа ли, — горько усмехаюсь я.

Что-то так я устала за эти дни, что мысли в голове уже самые безрадостные. И неприятное чувство, что не ищет он меня, не нужна я ему, мелкими паразитами расползлось под кожей, заставляя меня постоянно чесаться, тереть руки, ёрзать. Или это просто блохи, которыми наверняка кишит матрас?

— Да не отнекивайся, пропажа, — машет она рукой с зажатой в ней тонкой и вонючей, совсем как у Карло, сигареткой. — Не могу сказать, что я прямо с первого дня поняла. Но что-то было в тебе родное, знакомое. Эта ирония, с которой ты смотришь на жизнь. Очень близкая мне. Только тогда ты казалась мне старше.

— Я и есть старше. Это мне во второе пришествие так повезло, — показываю я кавычки, то ли к «пришествию», то ли к «повезло», а потом набираю воздуха в грудь, чтобы продекламировать: — Под дорогие вина жизни нашей… под действием минут, часов и дней… мы, женщины, становимся не старше… а опытней, опасней и вкусней.

— Умеешь ты красиво сказать, — выпускает она тонкую струйку дыма.

— Это любимое изречение моей подруги. Что-то навеяло.

— Значит, а письма там были от твоего короля? — и когда я киваю в ответ, она раздосадовано качает головой. — Плохо. Очень плохо. Подозреваю, их прибрала к рукам твоя пронырливая соседка. А её под белы рученьки лично Феодора Фогетт увезла во дворец. А ещё, это девчонки мне потом уж сказали: виделась она и с той Мираной, что ночь в замке провела. А Мирана, говорят, познакомила её с Марго. И пока ты обивала пороги в поисках работы, эта выскочка Коннигейл усиленно старалась стать тобой.

— Вот гадина, — пожалуй и всё, что я могу сказать вслух и про себя добавить: «Неужели он ей поверит? Неужели поведётся на эту фальшивку?»

Там, в тех вещах в тайнике ведь осталось всё. Всё, что у меня было: и платье Барта, и маленький плеер-флешка с музыкой, что я накачала «в дорогу», запасные батарейки к нему, наушники. И всякие важные мелочи, которыми я битком набила карманы: любимый карандашик для бровей, духи, гигиеническая помада, колготки, трусы, прокладки, влажные салфетки. Всё.

Только кольцо по счастливой случайности осталось в кармане платья. Но что с того кольца, когда в своих длинных, бесконечно подробных письмах Гошик описал всё. Все свои чувства, все переживания и мысли от самой первой нашей встречи до дня прощания. Словно потому писал, что боялся забыть, пропустить хоть одно моё слово. Словно не просто хотел меня убедить, как я важна ему, а проживал всё это снова. Будто только эти дни по-настоящему и жил. Все они и остались с его лёгкой руки на гербовой королевской бумаге.

«Зачем? Вот зачем я притащила его письма в этот мир? Чёрт! — кутаюсь я поплотнее, чувствуя, как в кармане у меня захрустела бумага. — Если бы письмо!»

— Ты, случайно не видела вот это? — достаю я из кармана зашуршавшую газетку. — Я думала, что одна такая полоумная. Всё бросила, рванула по бездорожью. А тут вон, дочь императора и тоже понесла нелёгкая прочь от родительского дома.

Порой трудно и представить себе сколько интересного можно узнать из клочка пожелтевшей бумаги, когда три дня приходится читать и перечитывать один и тот же листок, что мне случайно принесли от портнихи вместе с платьем.