Заноза Его Величества-2 (СИ) - Лабрус Елена - Страница 67

«Этого не может быть! Этого просто не может быть!» — заладил как заведённый мой явно ослабший мозг, потому что из кареты, что остановилась у большой нарядной центральной лестницы дворца, украшенной фигурами золотых львов и алыми полотнищами Имперских флагов, разминая ноги, выходит сначала Худышка Джейн, потом Ваби, а потом и Мона.

«Это что за хрень?! Что, мать её, за хрень?» — сменяется в моей голове пластинка на новую. Но быстрее, чем я успеваю додумать эту мысль, Худышка Джейн видит меня.

— Лола?! — видимо от неожиданности назвав меня бордельным именем, так и застывает она монументальным каменным изваянием.

— А это тоже ваша? — подозрительно оглянувшись, спрашивает её нарядный камердинер.

— Да, да, — тут же активно кивает она. — Красиво тут у вас, вот и пошла она посмотреть.

— Не нужно ходить по территории, — подзывает он меня рукой.

И Мона поспешно убирает из моих волос сено, когда я к ним присоединяюсь.

— Вы тут какими судьбами? — шепчу я одними губами, выпучивая глаза, когда в сопровождении камердинера мы начинаем подъём по лестнице.

— Мы по делу, — так же тихо шепчет Ваби.

— А ты? — так же пучит глаза Мона.

— Долгая история.

На этом наши разговоры заканчиваются. И мне приходится включаться в этот спектакль, импровизируя по ходу пьесы.

Впрочем, разобраться что к чему не составляет труда.

К возвращению Императора задумали обновить его штат наложниц, поясняет, постукивая по ладони чем-то в виде плётки дама, исполняющая при дворце обязанности мадам Сони, поэтому были доставлены новые девушки из борделей разных стран. Далее она зачитывает нам права и обязанности, записывает наши имена.

Я было хочу пошутить про трудовой договор, но вовремя сдерживаюсь.

И готова уже расслабиться, что сейчас нас отведут в «гарем» и мы сможем, наконец, поговорить, потому что, показывая на Ваби своей плёткой, мадам уточняет, достаточно ли нам на троих одной служанки. Но когда мы дружно соглашаемся, она машет слуге, и мой оптимизм после удачного спасения как рукой сдувает.

Нет, в зал входит не Зинанта.

Подтянутый, стройный, высокий, лёгкой пружинистой походкой залу пересекает Брин.

— Ваше Сиятельство, — склоняется перед ним мадам. — Действительно все эти девушки из борделя Литрума?

Мы непроизвольно вытягиваемся в струнку, как солдаты на плацу перед генералом. А он начинает с Ваби, потом внимательно смотрит на Мону, затем останавливается перед Джейн и, вытащив из моих волос соломинку, едва заметно усмехается.

— Лола, — приподнимает он моё лицо затянутой в перчатку рукой.

Сердце моё не уходит в пятки, оно там лежит с того момента как он вошёл, но взгляд его синих глаз я выдерживаю. Он скользит большим пальцем по моей щеке и, словно потеряв ко мне всякий интерес, идёт вдоль строя в обратном направлении.

— Худышка Джейн, Мона и Вабария.

— Благодарю, Ваше Сиятельство, — сверившись с продиктованными нами именами, снова склоняется в поклоне мадам.

Так же спокойно, даже вальяжно Маркус Илларион Йонг де Госс, герцог де Брин покидает залу. И мы все хором с облегчением выдыхаем.

К сожалению, особо поболтать нам так не удаётся. Лишь коротко поделиться новостями, да и то мне своими. Про девчонок и так понятно, что они тут «на задании». Но вот какой у них план, как настоящие партизанки в тылу врага, они не озвучивают даже мне.

После тяжёлой беспокойной ночи в большой общей комнате под бдительным надзором охраны, нас поднимают по свистку как в пионерлагере и, наскоро накормив завтраком, отправляют в большой тронный зал, разучивать танцы.

Как я поняла, Императора ждут с победой. И к его возвращению готовят праздничный бал-маскарад, с танцами, музыкантами, скоморохами, фейерверком и прочими увеселениями, которыми Филипп, видимо, всё с той же тоски порой наполняет свою жизнь. А присоединить к своей Империи Абсинтию — чем не удачный повод?

И единственное что мне удаётся сделать до обеда — уговорить Вабарию отнести воды Годелин и Амато. Она даже успевает подать мне знак, что у неё всё получилось, когда нас снова гонят репетировать.

И не у меня одной уже отваливаются ноги от бесконечного повторения одних и тех же па, когда неожиданно является сам Император.

Когда распахивается дверь в большой тронный зал, музыканты выдают пару фальшивых нот, прежде чем замолкают их инструменты. Все замирают, боясь пошелохнуться.

А Филипп идёт один в полной тишине, стягивая на ходу перчатки и ни на кого ни глядя.

И что-то мне подсказывает, что переговоры закончились совсем не так, как он хотел. Трудно не заметить его разбитое лицо, заплывший глаз, опухшую губу.

И почему я точно знаю кто именно навесил ему этот фонарь?

Вот только просто пройти ему не удаётся.

— Филипп! — всклокоченная, растрёпанная, прижимая к груди руку, словно её сломали, врывается в зал следом за ним Зинанта.

Император останавливается и медленно разворачивается к ней на этот возглас.

— Я даровал тебе свободу, — не обращает он внимания, что пар пятьдесят глаз смотрят за ними неотрывно. Всё же он — правитель, и сейчас у себя дома. Понимаю. — Но видеть тебя я больше не хочу. Собирай свои вещи и уматывай на все четыре стороны.

— Филипп! Ты же знаешь, что моя преданность тебе безгранична, — не унимается костлявая. — Пожалуйста, не гони меня. Сейчас, как никогда, тебе нужна моя помощь.

— Сейчас мне сами боги не смогут помочь, если я не найду его ортову невесту. Ты знаешь где она?

— Нет, — покаянно опускает голову эта сучка, а потом снова вскидывает, тряхнув рыжими волосами. — Но без меня тебе никогда её не найти.

Император машет рукой, чтобы зал, наконец, освободили. Но под топот покидающих помещение людей, я слышу про двадцать четыре часа до начала военных действий, что озвучивает Филипп. А ещё имя Маркус, что произносит Зинанта.

«Господи, неужели они заодно? Неужели меня действительно похитил Брин? Или Зинанта? А Филипп ничего не знает? Что вообще происходит?»

Ясно только одно: мне надо бежать. Вот только как это сделать?

До вечера я успеваю подойти к каждой из четырёх охраняемых дверей и сделать четыре безуспешных попытки выйти. Оценить не только высоту витражных окон в нашем «общежитии», но и расстояние до земли, предположительно посчитанное мной как «костей не соберёшь».

И теперь, лёжа грудью на подоконнике, рассматриваю разбитый у подножия замка сад, когда слышу справа от себя тихий голос.

— Не оборачивайтесь, — громыхает ведром служанка, пришедшая якобы мыть окно. — Назовите ваше настоящее имя, — просит тихо.

— Даша. Или Дарья, — меняю я позу, чтобы лучше слышать её, но, как велено, не подаю вида.

— Не перебивайте и не отвечайте, — переставляет она ведро на подоконник и как ни в чём ни бывало выжимает тряпку, словно ворча себе под нос. — Меня прислал господин Брин. Ровно в восемь часов смена стражи на западной двери задержится. У вас будет пять минут, чтобы выйти, повернуть налево и выйти на лестницу для прислуги. Там на окне за камнем найдёте ключ, спуститесь до самого низа, откроете дверь и окажетесь в саду. Далее пройдёте мимо фонтана, вниз по большой лестнице. Решётка будет открыта, а за ней вас будет поджидать карета.

Я мысленно повторяю её слова, стараясь ничего не упустить и запомнить. Ведь возможности переспросить у меня нет. Приходит другая служанка. И отходя от окна, я вижу только спину и затылок, затянутый белым чепцом и даже «спасибо» не могу сказать.

«Брин?! Мне помогает сбежать Брин?»

Но даже если это снова чей-то хитрый план или западня, выбора у меня всё равно нет.

А потому ровно в восемь, на прощание кивнув Моне, я выхожу в обозначенную дверь. И словно заклинание повторяя всё, что мне продиктовали, вырываюсь на свободу.

Ледяной осенний ветер рвёт подол лёгкого «казённого» платья, обдувает голые ноги, развевает волосы, бросается сорванными с деревьев листьями, но я не чувствую холода. Я вижу только белеющую напротив фонтана широкую лестницу и бегу к ней.