Узел (СИ) - Сергеева Оксана Михайловна - Страница 4

— Ты так говоришь, будто это плохо!

— Нет, это прекрасно. У тебя все есть. Но ты не умеешь ценить то, что имеешь. Я в твои годы уже во всю пахал. Я не работал — я жил на работе. Или ты думаешь, я просто так в тридцать лет в прокурорское кресло сел? Повезло мне? Везением тут и не пахнет. Если только отчасти. Ты вот любишь в кофейне позавтракать. А я, знаешь, где частенько завтракал? У судмедэкспертов! Иди собирайся, я отвезу тебя домой.

— Почему?

— Потому что, если ты сама еще не в состоянии нести за себя ответственность, пусть за тебя ее несут твои родители. Мне не нужны эти ночные гонки.

— А что я маме скажу? Про нас…

— Что хочешь, то и говори. Можешь сказать, что я, скотина, тебе изменил, и ты меня бросила.

— Я так и скажу.

— Я не сомневаюсь.

— Мама сразу изменит о тебе свое мнение.

— Поверь, мне на это глубоко наплевать.

— Верю. Таких пофигистов, как ты, я еще никогда в жизни не встречала.

Мне смешно. Это не пофигизм. Это опыт. Фундамент, на котором строилось мое «я».

Я научился отвечать оскалом на улыбки и преодолевать брезгливость. Я перестал быть впечатлительным и уже не так легко поддаюсь сиюминутным сменам настроения. Слова для меня не просто дыхание, а бездействие — тоже поступок.

— Ну и найди себе какую-нибудь серую мышь! Тебе именно такая нужна! Чтобы молчала и не рыпалась! И делала все, что ты хочешь! — Саша понимает, что это конец, но все равно кусается.

— Нет, — усмехаюсь, — такая мне не нужна. Мне нужен характер. У тебя он тоже есть, и мне он нравится. Проблема в другом.

— Мой характер? Тебе он нравится? — удивляется. — Тебя он бесит!

— Меня он не бесит, я с твоим характером справляюсь. Проблема в другом.

— В чем тогда?

— В том, что, заваривая какую-нибудь кашу, ты никогда не знаешь, как ее разгрести. Разгребать ее всегда приходится кому-нибудь другому. В нашем случае — мне. Ты не умеешь скандалить красиво. Ты идешь на уничтожение и никогда не выходишь в плюс.

Она не понимает, о чем я говорю. А я не знаю, как ей это объяснить.

— Леднёв, ты не много на себя берешь? Устроил мне тут разнос… с воспитательной лекцией… — не очень уверенно, но все же продолжает кусать меня Саша.

— А ты возьми на себя столько, сколько я взял. Вывезешь, не сломаешься — тогда и поговорим.

Господи, как я ненавижу эти сборища. Может, для кого-то и в кайф рожей посветить лишний раз на таком мероприятии, но только не для меня. Форум предпринимателей, который снова отнял у меня драгоценную субботу, проводится под эгидой мэра, поэтому для меня это не развлечение, а работа.

— Настя, ты сегодня особенно красивая, — улыбается Филипп.

— Ты мне всегда это говоришь, — тоже улыбаюсь, ответно касаясь его руки.

Сейчас меня бодрит исключительно присутствие рядом Филиппа. Я умею уговаривать, а он не умеет мне отказывать, хотя делать ему здесь совершенно нечего. Мероприятие официальное, «плюс один» не предполагается, но я все равно притащила его с собой.

— Потому что ты красивая — всегда.

Отблагодарив Филиппа за комплимент еще одной теплой улыбкой, увожу взгляд за его плечо… и холодею. Мало что в жизни могло тронуть меня, и еще меньше было людей, от взгляда которых я бы холодела.

Леднёв?

Для верности я еще немного сомневаюсь и разглядываю его со всех сторон, с каких только могу разглядеть.

Твою мать. Леднёв.

Кровь ударяет мне в лицо — чувствую, как загораются щеки, и этот горячий румянец сводит скулы оскоминой.

— Настя, с тобой все нормально? — спрашивает Филипп.

Я и не сомневаюсь, что мое внутреннее состояние отражается на лице.

— Мне очень плохо. Кажется, я сейчас упаду в обморок.

Спасибо, Никита, я до сих пор кидаюсь твоими фразочками, вот и сейчас мне кое-что пригодилось.

Если хочешь соврать — говори правду, всегда советовал он. Голая, неприкрытая правда отталкивает, и в нее труднее поверить, чем в самую наглую ложь.

— Давай уйдем. Ты говорила, что после официальной части мы сможем уйти.

— Рано. Мне еще нужно помелькать, — мое желание побыстрее свалить отсюда снимает как рукой.

— Давай присядем, — Филипп берет меня за локоть, собираясь вывести из зала.

— Нет-нет, просто принеси воды, — киваю на Фуршетный стол.

Спятил, что ли! Я теперь отсюда ни ногой.

В этот момент Никита отрывает взгляд от лица своего собеседника и снова смотрит на меня. Прямо. Зная, на кого смотрит.

Он тоже меня узнал.

Кто ты?

Не пойму, с кем он стоит, не знаю этих мужчин. Знаю многих, но не всех. Список приглашенных вообще не моя вотчина. Знаю, что обычно, кроме видных бизнесменов, на такие мероприятия приглашают и силовиков тоже. МВД, ФСБ, МЧС, прокуратура. Отдельных их представителей, так сказать, для работы с контингентом.

Что ты здесь делаешь, Леднёв?

Я мысленно обругала себя за то, что отправила Колю к стоматологу и приволокла с собой Филиппа. Сейчас бы я уже откомандировала Буркова с секретным заданием.

— Настя, — Филипп принес мне воды.

Какой расторопный, черт тебя подери. А я только придумала, как подкатить к этим двум мужикам и деликатно увести с собой Леднёва. На пару слов. Это нормально. Я женщина деловая. Я тут со многими разговариваю.

Филипп что-то спрашивает, но я ничего не могу ответить. Не соображаю, что отвечать, потому что серо-зеленые глаза из-за его спины теперь смотрят на меня, не отрываясь. Дышать становится все труднее. Но сил отвести взгляд не хватает. Это продолжается, пока лицо Никиты не покрывается румянцем, который, словно выплеснувшись из-под ворота темной рубашки, неровно заливает шею и нижнюю челюсть. Я впиваюсь взглядом в его побагровевшую шею и строго очерченные скулы. То ли что-то новое ищу в его лице, то ли что-то хорошо мне знакомое…

— Что ты говорил? Прости, задумалась, — наконец, проговариваю я, когда Филипп начинает оглядываться, ища причину моей внезапной рассеянности.

— Даша решила изучать японский язык, ищу приличную языковую школу, но меня это беспокоит.

— Почему?

— Ну… — чуть пожимает плечами, — все эти… эмо…

— Перестань, — успокаиваю его, проявляя чудеса сообразительности, — Даша хорошая девочка. Она просто любит японский стиль и японскую культуру, поэтому хочет изучать японский язык, чтобы быть ко всему этому ближе. Она не увлекается той чушью, о которой ты говоришь. Хочешь, я поговорю с ней? Узнаю, что и как.

— Да. Хочу, — говорит с явным облегчением.

Про престарелого любовника я, конечно, вчера загнула. Филипп седой, но не старый. Он по-мужски красив. У него короткие серо-стальные волосы, аккуратная борода и темные глаза. Ему всего сорок четыре, он меня на десять лет старше, и он из тех мужчин, которые рано седеют. Седина придает ему особый шарм. У него за плечами неудачный брак, от которого осталось двое прекрасных детей. Сын и дочь.

Снова глянув вперед, я понимаю, что пока разговаривала с Филиппом, Леднёв куда-то испарился.

— Ты кого-то ищешь? Хочешь с кем-то поговорить? — интересуется Филипп, замечая, что я ищу кого-то глазами.

— Хотела, но это неважно, — разумеется, нахожу, как отделаться от этого неудобного вопроса.

— Тогда пойдем отсюда. — Он твердо подталкивает меня к выходу, и на этот раз у меня нет причин отказываться.

Остынь, Настя, приказываю я себе. Остынь!

Меня рвет от противоречий. И от радости, и от страха, и от какого-то непонятного отчаяния. Меня просто разрывает на куски, и в этот момент я почему-то ненавижу Филиппа. Я готова его убить, будто он причина всех моих бед.

Остынь, Настя, проговариваю, как заклинание, но это не помогает.

Остынь — пока надеваю пальто.

Остынь — пока мы едем к Филиппу.

Остынь — пока пью теплое красное вино.