Узел (СИ) - Сергеева Оксана Михайловна - Страница 5

Воспоминания во мне кричат и беснуются. Они не дают сидеть на месте, и я сама не замечаю, как начинаю ходить туда-сюда по комнате.

— Настя, что случилось? — с тревогой спрашивает Филипп.

— Ничего, — отвечаю я честно. Ведь еще ничего не случилось.

— Ты сама не своя.

— Я знаю. Мне кажется, я должна была что-то сделать, но забыла что.

Не вру. Именно так себя и ощущаю — словно забыла сделать что-то важное.

Я хочу унять этот зуд, но не знаю как. Хочу что-то сделать, но не знаю что.

— Тебе просто нужно отдохнуть, ты вымоталась.

— Вызови такси, я поеду домой, — говорю это раньше, чем соображаю, что именно говорю. Иногда так бывает: энергия опережает мысли.

— Настя, что за глупости? — конечно, он пытается урезонить меня, не понимая внезапной перемены настроения и такого спонтанного решения.

— Хорошо, я сама.

— Прекрати, — недовольно говорит он. — Хорошо. Раз ты так решила.

Филипп вызывает мне такси, а я уже стою в прихожей и натягиваю пальто.

— Не выходи одна, я провожу.

— Не надо.

Мне душно и хочется быстрее выйти на улицу. Еще минут десять у подъезда мы ждем машину. Филипп пытается получить какие-то оправдания моему поведению. Его недовольство понятно, но ничего не могу объяснить. Интуицию на слова не переложишь. Я просто знаю, что мне надо домой.

— Прости меня, Филипп, — говорю, перед тем как сесть в такси.

— За что? — со спокойным удивлением спрашивает он.

— За все. Простишь?

— Ты точно заработалась.

Я спешу домой, будто с утра забыла выключить утюг. По дороге пытаюсь успокоиться, но разве это возможно, когда перед глазами стоит его лицо и в голове звучит его голос. Голос из прошлого. Лицо из прошлого. Человек из прошлого.

Расплатившись с таксистом, выбираюсь из машины и с облегчением иду домой, дробя под каблуками ледок подмерзших весенних лужиц.

— Настя!

Застываю как вкопанная. Оборачиваюсь. Вижу темнеющую в ночи фигуру в нескольких метрах от себя…

Вот теперь я спокойна. И точно знаю, зачем мне среди ночи понадобилось домой.

Меня ждет Леднёв.

Теперь я понимаю это чувство, будто что-то забыла и не сделала.

Меня ждет Леднёв.

— А если бы я не приехала сегодня? Или приехала не одна? — спрашиваю, подходя ближе.

— Хочешь, чтобы я ответил на эти вопросы?

— Нет, мне все равно. Ты здесь. Я здесь. Ты, очевидно, знаешь, что делаешь.

Я улыбаюсь и уже хорошо вижу его лицо. Никита смотрит на меня с вопросительной иронией.

— Давай, мой мальчик, обними меня, — говорю тихо.

Ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня — не могу не сказать.

Но Леднёв слышит меня и смеется:

— Иди сюда, стерва моя блондинистая. Обниму.

Притянув к себе за отвороты пальто, он крепко обнимает меня и целует в губы.

Я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть… как будто на моей шее затянулась удавка.

— Борзота, — смеюсь ему в губы, когда он позволяет мне вздохнуть.

— Сама напросилась.

— Ну, хоть что-то в этой жизни не меняется. Каким Ник был, таким и остался.

— Одно точно осталось неизменным. Я все так же с легкостью введусь на твои провокации, — басит он в ухо, не торопясь отпускать меня.

Мне приходится приложить усилия, чтобы высвободиться из его объятий.

Усилия — над собой.

Никита подводит меня к машине, и я без сомнений усаживаюсь в его «туарег». И ни одна клеточка моего мозга, дрянь проклятая, не вопит: «Настя, вали отсюда!». Ничего во мне не бунтует, когда мы отъезжаем от дома. Ничего не восстает против такого хода событий. Я не спорю сама с собой, а зря…

— В гости не напрашиваюсь, а то Филя подумает, что я решил тебя отбить. Так что кофе поедем пить куда-нибудь в другое место.

— Ты непрошибаемо логичен. В гости не напрашиваешься. Просто увезешь меня куда-нибудь среди ночи. Разумеется, чтобы Филю не волновать.

Леднёв смеется:

— За МКАД. На дачу.

Поскольку наступает моя очередь говорить, я пытаюсь поддержать разговор необязательными фразами:

— Ник, я прям на тебя обиделась. Это ж надо, даже не поздоровался.

— Ты была не одна, мне показалось, это будет неудобным.

— Правда? — картинно удивляюсь. — Леднёв, наконец, знает, что такое «неудобно»?

— Представь, я подваливаю, а ты бросаешься ко мне обниматься. Твой бы охренел.

— Что ты, я бы на людях вела себя более сдержанно. Сделала бы вид, что едва-едва тебя помню.

— Правда? — картинно повторяет он мою интонацию. — Климова, наконец, знает, что такое «вести себя сдержанно»?

Я тоже смеюсь и замолкаю. Леднёв всегда мог похвастаться фантастическим самообладанием, и я не сомневаюсь, что именно эта способность держать удар с непроницаемым лицом дала ему в жизни если не все, то многое.

Много о чем хочется его спросить, но я молчу. Ник тоже неразговорчив. Не знаю, как он, а я просто берегу свои вопросы. Потому что прекрасно понимаю: у нас есть лимит. Черта, до которой нам нельзя доходить. Наверное, он тоже чувствует этот предел, поэтому пока хранит молчание. Если выспросим все еще по дороге, то позже нам не о чем будет разговаривать. Мы не сможем. Поэтому мы прощаем друг другу и объятие, и этот поцелуй, и стёб, и шуточки. Мы прощаем друг другу все эти порывы, потому что у нас есть черта.

Через какое-то время Леднёв останавливается у маленького ресторанчика. Я знаю это место, и мне оно нравится. Здесь уютно, без пафоса. Мы проходим в дальний угол зала, как бы отгороженный выступом стены, усаживаемся за столик и заказываем кофе.

— Я когда тебя увидела, думала, что у меня галлюцинация, — усмехаюсь я.

— А я так не думал. Знал, что ты там будешь.

— Подготовился? — улыбаюсь.

— Конечно. В процессе подготовки выяснилось, что половина собравшегося высшего общества готова убить за Настину подпись, вторая половина — лизать Насте ноги.

— Это да. Мой департамент вешается. Земля всем нужна, а я ж такая сука, если не хочу продаться, ни за какие деньги не продамся. Берегу культурное наследие Москвы. Прекрасно подготовился, Леднёв. Я тебе не говорила, что Филя — это Филя.

— Климова, ты ж моя боль на всю жизнь, я должен был знать, с кем столкнусь, — серьезно подтверждает Никита.

— Если хочешь соврать — говори правду? — говорю без улыбки и внутренне замираю.

Вот и все. Мы у черты. Дальше придется пробираться сквозь колючую проволоку.

Леднёв, выруливай, мысленно прошу я. Иначе придется разбегаться раньше времени.

И Леднёв выруливает. Он же умный, а умный человек понимает даже то, чего не знает.

— Если разговор заходит в тупик, нужно начать его сначала, — говорит он, сложив руки в замок и уверенно оперевшись о стол.

— Кто ты? Кем трудишься? — спрашиваю прямо, раз уж меня снова кинули на исходную и предоставили право первой задавать вопросы.

— Юристом.

— Видимо, ты хороший юрист, раз попал на это мероприятие.

— Да, — посмеивается он, — говорят, неплохой.

— А хотел быть «важняком», — вздыхаю без сожаления, но с тайной гордостью.

— Хотел. Теперь сижу в кабинете и волокичу бумажки. Мечты не всегда сбываются.

— Мечты вообще никогда не сбываются. Ты это лучше меня знаешь. Слушай, я надеюсь, ты сейчас… не чьи-то интересы представляешь? — срывается у меня неосторожный вопрос, который я даже не в силах озвучить полностью — так мерзопакостно мое предположение.

Никита делает глоток кофе, поднимает глаза, и в его взгляде мне чудится острый металл.

— Все, все, — тут же отступаю, приподнимая ладони над столом, — считай, что взяла свои слова обратно.

— Считай, что я этого не слышал. Не порти нашу милую беседу своими извращенными мыслями.

Я обжигаюсь. То ли кофе, то ли об его слова.

— Удивительно, как мы вообще можем спокойно разговаривать.