Победа для Гладиатора (СИ) - Чер Алекс - Страница 54

Всё же хочу быть с ней честным, поэтому прогоняю эту нелепую мысль о подлоге лекарства. А ведь ребёнок мог бы всё изменить. Всё. Но три месяца! Почему она не выбрала какие-нибудь таблетки? Пропустила, забыла - и у нас есть шанс. Наверно, именно поэтому - почти стопроцентная гарантия.

- Да, очень высокая эффективность, - подтверждает доктор. Она протягивает бланк, даже улыбаясь, хоть и довольно неприятно.

- И никаких презервативов и дополнительных мер, - поясняет мне Вика в машине свой выбор, уже вертя в руках вожделенную коробочку с лекарством. - Ещё недельку подождать - и будет тебе настоящее счастье, без всяких резинок.

- Да мне и так неплохо, - подтягиваю я её к себе. - Если бы ты ещё места выбирала не такие экстремальные. В туалете ресторана мне ещё, скажем, повезло: крышка унитаза упала не на ногу. Но та собачонка в подъезде прокусила штанину насквозь.

- Но ты держался как герой, - смеётся она. - Даже когда её хозяйка нас почти спалила, всё равно довёл дело до конца.

- Я не мог оставить свою девушку неудовлетворённой, - шепчу ей на ухо, привычно пересаживая на колени. - Миш, припаркуйся где-нибудь в тихом месте и покури минут пятнадцать.

- В тихом месте? Фу, какой ты скучный, Берг! - морщит она носик и изгибается к водителю. - Миш, едем в ближайший торговый центр.

- Александр Юрьевич? - смотрит на меня в зеркало заднего вида невозмутимый водитель.

- Ну, в торговый центр, так в торговый центр, - соглашаюсь я, словно нехотя.

Три недели бесконечного безумия.

И каждый день эта богиня утреннего стояка начинает с разминки в постели. Душ, лёгкий завтрак, обязательная «мимими-терапия» с тисканьем двух пушистых кроликов. А потом мы едем на работу: она на свою, а я на свою.

Просыпаться с ней рядом уже удовольствие. Засыпать с ней рядом - неописуемое удовольствие. Но встречаться с ней на нейтральной территории в течение дня - такое изысканное удовольствие, что хочется залезть на Эверест и кричать: «А-а-а-а-а!» Кричать, пока не сорву голос.

Нет, я что-то, конечно, делаю. Какие-то простые вещи: управляю компанией, гоняю подчинённых, встречаюсь с партнёрами. Заключаю договора, решаю текущие вопросы, подписываю документы. Даже в спортзал хожу. Но это всё такие мелочи по сравнению с тем, что творится, когда мы остаёмся наедине. И всё сложное становится делать вид, что этот спарринг - чисто из спортивного интереса. Мне - сложнее.

Каждый день я проживаю с ней, как последний. Каждый день она устраивает такой отрыв, словно хочет отдать себя полностью и умереть. Каждый день словно ходит по краю. И я чувствую в ней эту беспощадность к самой себе. Этот крышеснос, безбашенный, безбрежный. Он сводит меня с ума, но я загнан в ловушку собственного эгоистичного предложения.

Скован правилами игры, которые сам же и принял.

Я женат. Но не знаю, как сказать своей жене, что, чёрт побери, я хочу большего. Наших детей. Наших внуков. Хочу прожить с ней долго и счастливо. Не так однобоко счастливо, как мы сейчас изображаем. А по-настоящему. Чтобы в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии. Что я сдохну, если она уйдёт. Потому что, чёрт побери, я люблю её.

Как я её люблю!

Я не знаю даже, как сказать ей об этом, чтобы всё не испортить. Не поспешить, не накосячить, не облажаться. Не знаю, как убедить, чтобы она поверила. Даже при малейшем намёке на чувства она тут же прячется, словно улитка в раковину. И тут же пресекает любые разговоры, когда я пытаюсь об этом говорить.

Она согласилась на секс — и у меня есть секс, двадцать четыре часа в сутки. Но я хочу целую жизнь.

С ней. И пока она сама дала нам три месяца этим уколом, я воспользуюсь этим шансом, чего бы мне это ни стоило. Я попробую её убедить, что мы можем дать друг другу больше, чем просто секс.

Что просто сексом это никогда и не было.

— Нравится эта примерочная? — затаскивает меня Вика в кабинку, схватив по пути первую попавшуюся тряпку.

— Ты же специально выбрала час-пик? — смотрю, как юбка медленно ползёт вверх по её бёдрам. — Чтобы вокруг было побольше народа?

— Конечно, мой дорогой, — шепчет она, справляясь с замком на моих брюках не глядя. — А ещё эту кабинку для инвалидов. Угадай почему?

Она разворачивается спиной и, выгнув спину, хватается за надёжно закреплённый на стене поручень.

— Это запрещённый приём, — выдыхаю я. Ну что я могу противопоставить этим чулочкам? И этим крепким ягодичкам, и этой полосочке бикини, которую она сама подцепляет пальцами и отодвигает в сторону? — Ну, иди сюда.

Я знаю, что она уже мокрая. Вижу эти влажные складочки, по которым ещё в своё удовольствие вожу скользкой, подрагивающей головкой. Знаю, что могу войти в эту узкую щёлку так глубоко, как захочу. И вхожу. И моя девочка уже не стонет от боли. Только от удовольствия. Смыкается на мне тугим кольцом, обхватывает напряжёнными мышцами и сокращает их в такт толчкам, пока я выплесну всё, до последней капли. Она так многому научилась за эти дни.

Оргазмом, тяжёлым, полновесным, мучительным, простреливает так, что болят стиснутые челюсти.

— Давай не будем ставить этот укол? — сажаю я её спиной к себе на колени, обессиленно упав на кушетку. Прямо так, как был, со спущенными штанами, с поникшим латексом, беспомощно свисающим с конца со всеми моими надеждами внутри. — Неужели тебе так плохо со мной? Неужели думаешь, что я вас брошу? Что отпущу тебя?

— Алекс, пожалуйста, — вижу, как стискивает она зубы.

— Девочка моя, — оставляю я влажный укус на её шее. — Ну, неужели ты до сих пор думаешь, что я кому-нибудь когда-нибудь тебя отдам?

— Алекс! — отстраняется она, недовольно и даже зло. — Ты смирился, что Маринка встречается со Стасом?

— Да, чёрт побери! Мы с ним поговорили, я даже извинился. Но при чём здесь это?

Вот. Она опять сердится и уходит от разговора.

— Ты поговорил с Надеждой Андреевной по поводу китайского товара?

— Я же объяснял тебе, что знаю всё это прекрасно. Я не нуждаюсь в её оправданиях. Ушла и ушла. Скоро найду нового директора, и забудешь её как страшный сон, — тоже злюсь. Умеет она сбить настрой. — Компания давно так работает, все эти французы с итальянцами всегда отшиваются в Азии, Пинкертон мой. Но, да, на всякий случай я все перепроверил ещё на раз. Ещё будут вопросы, мой дорогой исполняющий обязанности директора?

— А завскладом уволил? Ту, что так любила считать чужие денежки и распускала все эти грязные сплетни?

— Ты же сама набирала новую команду на склад, — поворачиваю я её мордашку, и пристально всматриваюсь, почуяв неладное. К чему она клонит?

— То есть ты сделал всё, о чём я тебя просила?

— И то, о чём не просила — тоже, ибо разбираюсь во всём этом лучше.

— Это неважное уточнение. Главное, ты сделал всё, как просила я, — фыркает она и встаёт. — Так зачем ты мне такой, Берг? Вот такой ручной, послушный, беззубый?

Я открываю и закрываю рот, как рыба на дне водоёма, с которого резко ушла вода. А эта зараза равнодушно достаёт из сумки влажные салфетки, одну из которых протягивает мне. Приводит себя в порядок, одёргивает юбку и поправляет в зеркале слегка поплывший макияж.

— Ах, так? — рывком надеваю я штаны, и сдувшийся латекс вместе с салфеткой бросаю в кучу какого-то мусора в углу. — Я, значит, стал твоим ручным зверьком?

— Да, мой дорогой, — улыбается она торжествующе.

— Безропотный? Покладистый? Терпеливый?

— Дрессированный, милый, домашний, — наматывает она на руку галстук, подтягивая меня за шею вниз. Я, конечно, сопротивляюсь — столетний дуб нагнуть легче. Но эта бестия тыкает меня острым ноготком в живот, и я поддаюсь — рефлекторно сгибаюсь. За что получаю благосклонный поцелуй в нос, как комнатная собачка.

— Угу, значит, хочешь поиграть? В подчинение? — спрашиваю я уже в машине. — Хорошо. Их есть у меня.

И перегнувшись к водителю, шёпотом сообщаю, куда мы сейчас едем.

Чёрт, ведь знала, что играю с огнём.