Сделать все возможное (ЛП) - Грей Р. С. - Страница 16

Как будто он хочет меня.

Я вся дрожу. Я хочу, чтобы он ответил на мой вопрос, чтобы я смогла спрятаться от него в своем кабинете, но вместо этого он ставит свой кофе и отталкивается от стойки. Он вторгается в мое личное пространство. Это слишком интимное приближение, он делает это с каким-то умыслом. И когда я понимаю, что прижата к стене, мой сердечный ритм пытается установить мировой рекорд Гиннеса. Колибри ничего не имеют против меня.

Мне нужно посмотреть наверх, чтобы увидеть выражение его лица, и даже это мне не помогает. Я не могу ничего понять. Разве я оскорбила его? Или возбудила? Я почти смеюсь над вторым вариантом, но затем его взгляд скользит по моим губам и мне больше не хочется смеяться.

Он наклоняется ниже, и в моём животе всё переворачивается. По какой-то непонятной причине мне интересно, поцелует ли он меня. Прямо здесь, прямо сейчас, после двадцати восьми лет войны. Может быть, он понимает, что у него нет шансов идти против меня, используя только свои мозги, поэтому прибегает к другим частям своего тела? Но он должен знать, что улица, на которую он толкает меня, ведёт в обе стороны, и все мечи, с которыми он играет, острые с обоих концов. Конечно, он больше не тот худощавый Лукас, каким был десять лет назад, но даже с его новым телом, он должен просчитать весь риск, играя на моих чувствах.

Я наклоняюсь вперёд, пытаясь показать ему, что близость меня не беспокоит. Мое тело касается его, и я подавляю отвращение, или это похоть? В любом случае, я здесь, чтобы выиграть. Я потрусь об его лицо своим лицом, если придется.

Его тело прижато к моему, а в коридоре слышны голоса. Когда кто-то завернет за угол, ему придется отступить.

— Я задала тебе вопрос, — говорю я и жалею об этом, потому что мой голос дрожит.

Это всё ещё часть войны?

Он нависает надо мной и подносит руку к моему горлу. На одну ужасную секунду мне кажется, что он меня задушит, но вместо этого он проводит большим пальцем по моей ключице. Мягко. Мучительно.

— Если ты подойдешь ближе, я закричу, — предупреждаю я.

— Не думаю, что ты это сделаешь.

Я закрываю глаза, готовясь к смерти, но вместо этого его губы прижимаются к моим. Я все еще жива.

Может быть, больше, чем когда-либо.

Я поднимаю руки, чтобы оттолкнуть его. После двадцати восьми лет, это происходит на уровне инстинкта самозащиты. И когда мои руки добираются до его груди, мои синапсы, должно быть, перестают функционировать, потому что Лукас Тэтчер целует меня, а я его не отталкиваю. Лукас Тэтчер, проклятие моей жизни и главный герой моих кошмаров, целует меня, а моя здоровая рука обхватывает воротник его белого халата и тянет ближе.

Сильно.

Против моей воли.

Мой мозг работает на максимальной мощности, но все нейроны лишь сталкиваются друг с другом, в попытке объяснить этот обмен. Возможно ли, убить кого-нибудь поцелуем? Думаю, это именно то, что он делает: убивает меня своим ртом. Он наклоняется и грубо кусает мою губу. Знаю, что единственная надежда на возмездие ‒ это хорошенько затуманить ему мозг. Поэтому я провожу языком между его губ и углубляю поцелуй.

Что ты на это скажешь?

Он издает хриплый стон и прижимает меня к стене. Он удерживает меня своими бедрами, и я смутно осознаю, что, либо, кафельный пол перестал существовать, либо, меня с него подняли. Он удерживает меня так, как хочет, а мое натренированное тело отказывается спускаться вниз. Моя грудь сильно и плотно прижимается к его груди. Даже мои соски тянутся к нему. Мне нужно сменить трусики, и мне стыдно, но не на столько, чтобы остановиться. Лукас на секунду отступает, с трудом переводя дыхание, и я прыгаю на него, возвращая его губы к себе.

Я скажу, когда все закончится.

Его рука обвивается вокруг моей шеи, запутываясь в распущенных волосах. Я дрожу, и он ещё крепче сжимает меня. Боже, как он хорошо целуется. Конечно же. Нет ничего, в чем Лукас Тэтчер не преуспел бы, и я понимаю, насколько он искусен в этом бою.

Это слишком хорошо. Он наклоняет мою голову и хватает за шею. Слегка сдавливает и углубляет поцелуй, пока я не начинаю задыхаться. Пока тяжесть не оседает у меня между ног, и я чувствую его эрекцию на своём животе.

На вкус он как грешное удовольствие, которое, несомненно, станет горьким, когда я снова останусь одна. Мы враги. Противники. И все же, когда Лукас держит меня за талию своими большими руками и двигает своими бедрами вместе с моими, я чувствую, что мы работаем вместе, чтобы что-то построить. Взаимно гарантированное уничтожение.

— Я звонила им три раза.

Я слышу голос Мэрайи, но он кажется слишком далеким, по меньшей мере, мили до нас.

— Правда? Пойду, их поищу.

Теперь это доктор Маккормик. Он сворачивает за угол, в коридор, который мы используем как испытательный центр нашего нового оружия, и Лукас так быстро отскакивает назад, что у меня нет времени, даже встать на ноги. Я падаю на плитку и растекаюсь в луже желания и бесполезных конечностей.

— Дэйзи? Почему ты на полу? Мэрайя звонила тебе.

— Она потеряла пуговицу, — Лукас предлагает безумное объяснение.

Мой рот открыт. Губы красные и опухшие. И совершенно определенно не способны говорить.

Доктор Маккормик, как ни странно, не задает нам вопросов. Он слишком занят пациентами, чтобы задумываться о том, откуда я точно знаю количество пуговиц на своем халате, и почему мои волосы торчат в разные стороны.

— Ладно, найдёшь её позже. Вас ждут пациенты.

Он поворачивается и покидает нас, а я смотрю на Лукаса, ожидая, увидеть на его лице «я так доволен собой» ухмылку.

Вместо этого, я вижу омут его темно-карих глаз, которые пылают огнём.

Он также громко и тяжело дышит, как и я, его брови сдвинуты вместе, как будто он сердится. Губы сжаты в плоскую линию, как будто он в замешательстве, и затем я понимаю, что целовала эти губы.

О, боже мой!

Я поцеловала Лукаса Тэтчера.

Земля что, только что содрогнулась?

Он наклоняется, чтобы помочь мне подняться, и я жалею, что не подумала быстрее и не сделала это сама. Я не готова к тому, чтобы он прикасался ко мне, не тогда, когда я все еще напряжена, как пружина под давлением. Он продолжает держать меня за бицепс, пока я не успокаиваюсь. Я смотрю на его мускулистые руки, изучая, как крепко они меня сжимают. Это так возбуждает.

Он осторожно стряхивает пыль с моего халата и отходит. Он выглядит так же, как десять минут назад. Доктор Тэтчер. Уверенный. Красивый. Устрашающий. Я? Я жалкое подобие человека, который ели стоит на дрожащих ногах.

— На твой предыдущий вопрос: да.

— Что? — спрашиваю я хриплым голосом.

— Я единственный, — говорит он, прежде чем уйти.

С тех пор, как произошел наш маленький инцидент в коридоре, у меня появилось то, что мы в медицинской сфере называем «навязчивыми мыслями» с участием Лукаса. Их так называют потому, что они нежелательны, как правило, неуместного характера и их совершенно невозможно подавить. Особенно огорчает тот факт, что мои мысли о Лукасе, потому что, кроме одного сна, вызванного Найквилом (средство от простуды, принимаемое перед сном), который у меня был в одиннадцатом классе, я могу честно сказать, что никогда не думала о Лукасе таким образом.

Я ем свой обед, запертая в обувной коробке, под названием кабинет, пока на скорую руку отправляю резюме Лукаса в высококлассные больницы Аляски. После того, как я в пятый раз нажимаю «отправить», мой желудок начинает переваривать сэндвич с индейкой, а я начинаю переваривать мотивы поцелуя Лукаса. Я знаю, что он пытается залезть мне в голову. И ему это удается, наш детский шахматный матч превратился в игру по захвату флага категории «для взрослых», только вместо флагов, наше нижнее бельё. Я серьезно подумываю о том, чтобы пойти в коммандос (отряд специального назначения, сформированный для проведения десантных и разведывательно-диверсионных операций) на несколько недель, но не думаю, что это притупит мои навязчивые мысли.