Второгодник (СИ) - Литвишко Олег - Страница 54

— Слушайте, Модест Сергеевич. Вы сюда идете работать, а не копаться в моих мозгах. Меня от вас интересует запуск производства газовых и электрических водогреев с какой-никакой автоматикой…

Мы ходили по разным цехам, и Модест Сергеевич задавал много вопросов. Меня напрягало то, что к технологиям и собственно производству большинство вопросов не имели никакого отношения.

— Модест Сергеевич! А какие у вас планы на сегодня-завтра-послезавтра? Каково ваше решение, наконец?

— Я бы хотел денек осмотреться, а потом поехать в Таллин, собираться и переезжать сюда, а что?

— Что что? Мне надо понимать перспективы работы с вами. Я довольно занятой человек и проводить вам экскурсии просто так у меня нет времени, тем более что, судя по вопросам, сами производства вас интересуют мало. "Я давно антирисуюсь, ты не засланный ли к нам…", — я голосом Филатова продекламировал короткую цитатку из "Федота-стрельца", и, видит Бог, он вздрогнул, или на мгновение напрягся. — Модест Сергеевич, колись, зачем ты здесь и от кого? — по его реакциям стало абсолютно понятно, что я угадал.

— С чего вы взяли?

— А с того, что ты вдруг, сразу после безобидного стишка про засланного казачка, начал дергаться в разговоре с восьмилетним пацаном. Мне скрывать нечего, спрашивай, что тебе надо узнать и проваливай. Только… только для пенсионного проживания тебе не подойдет ни Кингисепп, ни Октябрьск, я так думаю. Все зависит от твоего выбора.

— Кто же ты такой?

— Мы это обсуждали, и пока других версий не появилось, дальше…

— Кто придумал идею "Рыночного социализма"?

— Название мое, а проработка идеи принадлежит Либерману. Мое участие консультативное, высказывал свое мнение, на мой взгляд, довольно дилетантское, но всем нравится: и Либерману, и Кутепову, и Косыгину. Мне не жалко, но совсем неинтересно. Пусть взрослые ребята занимаются своими фантиками, а у меня они другие.

— Какие?

— Я педагог, и все мои интересы лежат в области создания коллективов, воспитания детей и взрослых, в области раннего развития детей и так далее. Я мечтаю, например, сделать так, чтобы по итогам школы дети получали уже высшее образование, чтобы у них был опыт руководства людьми, производствами, процессами. Как-то так.

— А зачем все эти производства, СЭЗ?

— Так, вы из Москвы, о СЭЗ от меня вы слышать не могли. Вы "Педагогическую поэму" читали, кино смотрели? Зачем все это надо было А. С. Макаренко? Чтобы создать для детей взрослые условия жизни. Чтобы научиться играть в футбол, надо играть в футбол; а чтобы стать взрослым, надо жить взрослой жизнью. А СЭЗ нужна, я имею в виду мне, а не кому-то еще, чтобы распространить наш школьный опыт на весь район и отработать механизм автоматического тиражирования авторских школ, построенных по нашим "технологиям". Второго дна здесь нет, сколько не препарируйте.

— Вы выбили себе довольно большие преференции, зачем? Чтобы тиражировать школы, условия должны быть одинаковыми для всех.

— Браво! Вот эти условия для всех мы и создаем в рамках СЭЗ. Тиражировать я планирую эти условия, а школы возникнут сами по себе.

— Я не знаю, как это все назвать!

— Не только вы, но и я! Мы идем на ощупь, а критерием правильности нашего пути являются вон те люди. Идите, поговорите с ними и поймете, что я имею в виду. Кстати, именно поэтому мне нет никакого дела до всяких там государственных резонов. Меня интересуют резоны тех людей, которые со мной в одной команде.

— Вы создаете партию или какое-то движение?

— Я создаю нормальные условия для нормальной, хорошей жизни, все остальное — от лукавого.

— Вы верите в Бога?

— Да, верю. Не в Иисуса, не в Церковь, но в Бога. Это он сделал со мной эту шутку.

Надо признать, что Модест Сергеевич был изобретателен в своих вопросах, их было много, они повторялись, сталкивались, взаимно исключались и дополнялись, он не оставлял время на раздумья — такой типичный допрос с пристрастием. В какой-то момент, видимо, когда он почувствовал, что может верить моим словам, мы двинулись быстрее. Я рассказал все, что знал, что замышлял и что планирую на ближайшие полгода. Дальше у меня по плану поездка в Америку, а знать об этом пока никому не обязательно.

Когда он выдохся, и мы сели на скамейке у гостиницы, было уже довольно темно.

— Наверное, пора заканчивать. Что не успели, то опоздали… Я все же возвращаюсь к своему вопросу: "Ваши планы на ближайшие два месяца, по недельно, если можно?"

— Игорь, я вам скажу позже. Чтобы ответить на ваш вопрос, мне надо принять очень непростое решение. Боюсь, что не вправе его делать, не посоветовавшись с женой, а она не сможет это сделать, не побывав здесь. Вот так вот все сложно. Что касается ваших подозрений, то они обоснованы, но лично я склоняюсь уйти в отставку с концами.

— Разведчиков бывших не бывает! Не помню, кто сказал.

— Вы говорите о менталитете, а я говорю о заданиях… — Симонов поморщился, как от съеденного лимона. — Мне очень хочется здесь жить вместе с женой и сыном.

— До завтра. Не буду мешать вашим размышлениям, но все же советую вам побродить, поговорить с людьми, поспрашивайте совета. Спокойной ночи!

Модест Сергеевич и Ольга Владимировна сидели на кухне и молчали уже минут десять.

— А знаешь, что он сказал после моей просьбы отложить вопрос о детях? Попробую дословно: "Только вы должны понять, что одна из целей, которую мы здесь ставим перед собой, — возможность беспрепятственно рожать детей, даже в сложных случаях. Мы каждый такой случай будем изучать, чтобы при необходимости быть в состоянии решить проблему. В нашем районе должна быть лучшая медицина в стране, лучше Кремлевской. И так будет!"

Я его проверял на честность… ну, знаешь, как это можно делать… он не соврал ни разу, во всяком случае я не заметил, а у меня практика богатая. Короче, я ему верю.

Ольга Владимировна встала, сходила в комнату, пошуршала в шкафу и вернулась с бутылочкой медицинского спирта:

— Не думаю, что ты сочтешь меня пьяницей, для этого мы слишком давно вместе. Так что давай выпьем, а на майские поедем. У меня будет три дня выходных, нам хватит. Эдика берем с собой. Я должна, как минимум, все увидеть.

— А как быть с Арвидом Яновичем? Неудобно как-то.

— Пока мы только едем посмотреть. К тому же он сам попросил нас там поселиться. Потом поедешь на доклад и все скажешь, а там будь, что будет.

— Кого-то еще пришлют.

— Обсудим позже. Мне кажется, что этот Игорь тоже не простой мальчик.

Сегодня на внутреннем календаре Нонны Николаевны Карасевой очень важный день — она наконец-то решилась дать бой своему педагогическому поражению, Володе Кутепову, то есть Вовану Оглобле. Уже больше полгода она подбиралась к решению этой проблемы, но никак не могла включить коллектив себе в помощь, а потому ничего не получалось, и проблема могла перерасти в хроническую. Оглобля был полностью не интересен коллективу, никак не задевая тех вещей, интересов, событий, которыми он жил, проплывая в параллельном пространстве, никого не касаясь, да и на глаза появляясь далеко не каждый день. Ходили слухи, что он уже прибился или только собирается прибиться к компании блатных, оставшихся в соседнем селе после отсидки.

Нонна не могла не дать бой. Оглобля был той ложкой дегтя, которая портила всю бочку меда, и она не могла ощущать себя профессионалом, не пересилив один, по-настоящему сложный случай.

Володя был тем редким типом, от которого бегут все педагоги: тихушник, без всяких моральных устоев, готовый совершить любую мерзость и испытывающий от этого глубокое удовлетворение, при этом готов был стоически переносить любое наказание. Когда ему удавалась перевести стрелки на кого-нибудь другого, то был счастлив вдвойне. Этакая анти-личность, причем ему хватало ума, или чувства самосохранения, не переходить некую черту, за которой стоит гнев всего коллектива.