Второгодник (СИ) - Литвишко Олег - Страница 83

— Охренеть!!! Вот это выводы! И из чего, из обычной школы! Так мы все расшатаем.

— Я, простите, совсем не понимаю, что мы можем расшатать.

— Систему управления государством. Роль партии уйдет на второй план, если таких бизнесов, как ты говоришь, станет много.

— Извините, но ничего подобного ни я, ни Игорь не говорили и не делали. Речь идет о том, чтобы с управления государством снять гири бесконечных мелочей, которые оно не в состоянии даже просто перечислить, и сосредоточиться на стратегических направлениях. Социализму не помешало бы симпатичное лицо, которого не получается создать из-за бесконечного числа мелких задач.

Пельше, задумавшись, встал и заходил по кабинету. Он не понимал, как относиться к той информации, которую принес Модест. То, что все это не похоже на то, что было раньше, — это факт, и это плохо. Но, с другой стороны, с тем, что есть, тоже что-то надо делать, и это что-то в любом случае не будет похоже на предыдущие методы работы. Сталин частенько менял подходы, но то Сталин, ему можно… Надо советоваться с товарищами и, в первую очередь, с товарищем Сусловым.

Приняв решение, он успокоился и продолжил разговор, который продолжался еще два часа и закончился неожиданно… Модест попросил свободы, полной свободы. Если его спросят, он обещает не врать, но собирать информацию и докладывать с некоторой частотой, он не готов. Он, якобы, хочет просто жить, работать и растить сына. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Арвид Янович немного растерялся и отправил Модеста в гостиницу с обещанием сказать свое решение завтра.

Пельше запросил разрешение на встречу с Сусловым по поводу поселка Октябрьск и мгновенно получил его. Похоже, Михаил Андреевичу катастрофически не хватает информации.

Выслушав подробный, почти дословный, пересказ встречи с агентом, Михаил Андреевич встал, подошел к окну, утвердил взгляд на ЦУМ и замер. В этом месте ему думалось лучше всего, и он выигрышно выглядел.

Время уходит, Алексей активно раскручивает реформы и, судя по докладам коммунистов, все они, без исключения, ожидают неплохих результатов. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, что возникнут положительные примеры социалистического хозяйствования, а плохо то, что пока все эти улучшения связаны с именем Косыгина. Надо бы это дело взять под крыло Политбюро, под коллективное партийное управление. Тогда имя Косыгина может затеряться в ряду других имен, и в любой момент можно будет увязать реформы со своим именем.

Надо вызывать мальчонку сюда и готовить заседание ЦК и Политбюро.

— Арвид Янович, можно вас попросить вызвать на разговор этого мальчика, Игоря Мелешко. Думаю, нам надо взять эти дела под партийный контроль. Алексей Николаевич может один не справиться.

— А с агентом что делать?

— Он нам ничем не опасен, возьми с него подписку о неразглашении да отпусти. Как я понимаю, после таких заявлений толку от агента не бывает в любом случае.

— Хорошо.

Четыре месяца назад я уже был в этом кабинете. Тогда разговор получился выматывающим, требующим контроля над каждым словом и жестом. Очень трудно вести его на равных с таким тяжеловесом успешного плетения интриг.

— Присаживайтесь, молодой человек, в ногах правды нет, — произнес тихим вкрадчивым голосом Михаил Андреевич. Я сел недалеко от него и посмотрел ему в глаза. Он усмехнулся в ответ:

— Похоже вы меня не боитесь. Таких людей в нашей стране не так уж много.

— Так вроде бы ничего плохого не делал, чего бояться?

— А почему вы уверены, что ваша работа не является ошибкой, в которой таится вред нашему государству?

— Ну, во-первых, где я, а где государство; а во-вторых, что может быть плохого в том, если в школах растут красивые, счастливые дети, а предприятия вокруг управляются коллективами, при этом очень эффективно? А больше я ничем не занимаюсь.

— Так ли уж ничем?

— Михаил Андреевич, скажите, что вы имеете ввиду. Я вас не всегда понимаю и могу ответить не то, что вы хотите услышать.

— Что такое социалистический бизнес?

— Исходя из названия, social — общественный, то есть бизнес, управляемый обществом, то есть коллективом.

— А как же государство, которое защищает интересы не отдельно взятого коллектива, но всего народа? При таком раскладе оно не может выполнить свою функцию.

— Государство — это партия, чиновники и институты управления. Государство — они. Они управляют, создавая нормальную среду для существования подданных. Обычно руководство предприятиями выполняют директор и парторг, но может и коллектив, который обычно формально представлен в виде Общего Собрания. У нас все то же самое, только общее собрание не формальный, а реальный орган управления. В чем разница? Коллектив не может возникнуть сам по себе, просто по факту создания. После того, как он будет создан, его надо развить до требуемого уровня, иначе он существует просто на бумаге.

— Ты не веришь в сознательность пролетариата?

— Причем здесь это? Я вам говорю как специалист по созданию и развитию коллективов, которых в нашей стране не так уж и много. Коллективы сами по себе создаться и развиться не могут. В принципе. Это не зависит от того, насколько сознательны или образованы его члены. Все просто — это невозможно! Если хотите, чтобы предприятиями управляли коллективы рабочих, то их надо создавать и развивать. Иначе никак. Вы можете делать со мной все, что захотите, но от этого в сутках не станет двадцать пять часов.

— Эмоционально. И что прикажете с вами делать?

— Ничего. Подождите результатов. Где-то в 1968 году мы полностью возьмем все предприятия и школы в Кингисеппском районе под коллективный контроль. Вы сможете оценить результаты и принять решения.

— Так-то оно так, а вдруг все примет какой-то необратимый характер?

— Михаил Андреевич, неужели вы сами верите в ваши опасения. Ей богу, не серьезно все это. И у вас, да даже у меня есть более важные дела, чем обсасывать такие никчемные страхи. Стабильности государственного управления могут угрожать гораздо более серьезные противники. Американцы, или предатели, какие-нибудь, я не знаю. Чего так переживать из-за патриотов, причем до мозга костей, когда есть то, что должно вызывать настоящую тревогу?

— Что ты имеешь ввиду?

— Внутрипартийных оппортунистов, американских империалистов, международный банковский олигархат и так далее.

— А… Ты в этом смысле? Ладно, поезжай к себе, работай. Я за тобой еще понаблюдаю.

Мы сидели с Игорем Петровичем Ивановым на скамейке возле штаба "Школы". Нам нечасто удавалось поговорить, а тем более помолчать. Дел всегда было много и у меня, и у него.

— Ну, как, Игорь Петрович, появилось понимание, что такое школа бизнеса?

— В целом, да. Сейчас ясности больше.

— И как вам?

— Если в целом, то замечательно. Особенно мне нравятся новый подход к физкультуре и прекрасные практические занятия: "внезапные торможения", мозговой штурм, батлы, вне всяческих похвал. Странное впечатление, ничего вроде особенного, предметы, как предметы, но каков результат! Я вижу, как изменились мои студенты, да что там студенты, я сам на все стал смотреть через призму "как на этом заработать". Вы знаете, в чем тут секрет?

— Мозг меняется через усилия; усилия, организованные определенным способом, вызывают соответствующие изменения мозга. Это, во-первых. А во-вторых, с определенного момента, когда усилия переходят определенный порог, отключаются охранительные, защитные функции мозга, и человек становится условно беззащитен перед внешним воздействием; человек сливается с тем, что он делает и что ему говорят. Слова проникают не только в мозг, но и на подкорку. Это только мое предположение. Я абсолютно не уверен в своей правоте, но опыт…

— Так все просто?

— Ну, вообщем, да. Был такой учитель Гурджиев. Говорят, что он был близко знаком со Сталиным. Он рассказывал ученикам такую притчу. Один продвинутый Учитель устроил своим ученикам восхождение в горы, изнуряющее восхождение, на пределе всяческих сил. Когда до вершины, на которую решено было взойти, оставалось меньше дневного перехода, поднялась снежная метель и стало очень холодно. Видимость упала до считанных метров, и вдруг на приличном удалении кто-то увидел огонек, и все решили направиться туда, тем более что не требовалось сильно отклоняться от маршрута. На последних усилиях воли, на пределе физических сил, едва ли не на четвереньках они доползли до огонька, и им повезло, огоньком оказалась хижина пастуха, в которой был запас дров, чая и немного крупы. И вот когда все отогрелись, выпили горячей воды с сахаром, стали решать, что делать, два человека встали и сказали: "Что делать, мы решили еще вчера, а сегодня надо исполнять". Встали и вышли в пургу. Они дошли до вершины, правда поморозились, ободрали в кровь руки. Остальные их догнали утром, и в лагерь они пришли вместе.