Второгодник (СИ) - Литвишко Олег - Страница 90

— Не-а. Мама заставляла, но я успешно уворачивался. Кому сейчас эти языки нужны?

— Тебе! Причем понадобятся очень скоро, заметить не успеешь. Скоро вашего брата в Израиль начнут отпускать… Так что, мой совет — учи, причем со всем старанием.

Мне никогда не приходилось присутствовать на съемках чего-нибудь значительного, поэтому я с замиранием сердца впитывал в себя все: картинку, звуки, запахи, общую движуху. Эпицентр этого буйства находился на середине павильона, там за столами сидели какие-то люди, у половины из них в руках были громкоговорители, и они пользовались ими с похвальной частотой. Справа и слева от них на каких-то самодвижущихся и самоподнимающихся "не пойми на чем" сидели люди с гигантскими камерами и тоже что-то кричали. Общие декорации символизировали зиму, лес, пеньки-мини-сцены и снежные горки. Павильон строили явно циклопы. Размеры были такими огромными, что весь шум растворялся, оставляя после себя лишь равномерный гул, который время от времени затихал по сигналу режиссера, который передавался централизованно и так громко, что не услышать было невозможно.

От эпицентра концентрическими кругами расходилась прочая разнообразная движуха. Сценки снимались сразу в нескольких местах, и было совсем непонятно, как за этим бардаком можно следить в один и тот же момент времени, а тем более реализовывать какие-то творческие задумки. Создавалось ощущение, на мой дилетантский взгляд, что все происходило само по себе и как Бог на душу положит. По периметру располагались гримерные и всякие другие подсобные помещения, назначение которых определить не представлялось возможным. Во всех изгибах стен, освещенных и нет, разместились организованные и стихийные курилки. Дыма от них было так много, что могло сложиться впечатление, что такое задымление задумано режиссером по сценарию. Творческие люди курили самозабвенно, наверное, это как-то помогало им раскрыть загадочные стороны человеческой души, своей или исполняемой в роли.

Аркадьевич умотал сразу, как только мы вошли в помещение, и я бродил, брошенный всеми на произвол судьбы, довольный этим обстоятельством, потому что никто не обращал на меня никакого внимания. Создавалось полное ощущение стороннего наблюдателя, на которого накинули шапку-невидимку. Интуитивно я чувствовал, что важно случайно не выскочить на съемочную площадку. От стен меня отталкивал устойчивый никотиновый смог, так что радиус моего хождения располагался по центру в равном удалении от стен и площадок, где творился съемочный процесс. Но, с другой стороны, все самое интересное происходило именно там, куда, мне казалось, неуместным соваться. Такое противоречие не могло долго просуществовать, и через короткое время любопытство победило.

Начать я решил все-таки с курилок, с мест, по моим оценкам, наименее опасных для здоровья — за несанкционированное проникновение на площадку во время съемок, нервная творческая интеллигенция могла и пристукнуть. Мне повезло сразу! В довольно темной курилке, чуть в стороне от крейсерских движений местной публики мне удалось наткнуться на Евгения Леонова и Олега Анофриева. Леонов обладал удивительной внешностью, по ней совершенно невозможно было определить, сколько ему лет в данный исторический момент. Что в юности, что в зрелости, что в старости выглядел он совершенно одинаково — мужчина Калужской сельской глубинки средних лет. Время над ним было не властно. Пока не сняты ни Джентльмены, ни Осенний марафон, ни даже Мимино, а потому местный бомонд, как мне кажется, относится к Леонову без должного пиетета. Обидно, однако, за гения. Я решил взять у них автограф.

— Товарищи, можно взять у вас автограф? — заискивающая интонация, которую мне никак не удавалось спрятать, светилась из-за каждого слова.

— Молодой человек, знаменитости кабинкой дальше, вы ошиблись адресом, — высказался Олег Анофриев и следом выпустил смачную струю дыма.

— Человек средних лет! Я понимаю, что ваша тонкая душевная организация требует сосать эту соску, но можно вас попросить делать это не в мою сторону, а что касается знаменитостей, то жизнь штука переменчивая и неизвестно, куда денутся те звезды и когда зажгутся новые. Дайте автограф и дату проставьте, чтобы была возможность утереть нос всяким там…

Пока я все это выговаривал мои оппоненты плавно и последовательно проходили стадии обалдения, офигевания и, наконец, юмористического экстаза. К концу моей пламенной речи оба собеседника лежали на лавке и слюнявили ее в процессе зажигательного смеха.

— Ой, не могу… душевная организация… сосать соску… — буйство эмоций продолжалось минуть пять-семь. — Откуда ты такой, вьюнош? — выдавил из себя первую осмысленную фразу Евгений Леонов.

— Вы не поверите! Оттуда же, откуда и вы, из женской вагины, — изрек я невинным голосом, рисуя круги носком ботинка. Смех, затихший было, продолжился с новой силой.

— Женька, мы с тобой вагиной деланные… — задыхался Олег. — Все мы тут одним мирром мазаны, вагиньим… Ох, не могу…

— Так дадите автограф или так и будете ржать на халяву? — продолжал я их веселить.

— Малец, уйди, кончай… Нам на сцену через десять минут, там что-то псевдотрагическое надо будет изображать, а у меня рот до ушей, — поддержал друга Евгений Леонов.

— Это сладкое слово — халява… Ржать, пожалуйста, а высказать пару ласковых слов и закрепить их на бумаге… На это ваша благодарность не распространяется. Понятно. У великих свои примочки! — выдавил я из себя и сделал видимость поворота в сторону от курилки. Продолжая смеяться, Анофриев озаботился местом, куда можно было бы разместить автограф.

— У меня есть пустая пачка Беломора, не очень мятая. Если ее распрямить, то на обратной стороне можно написать пару ласковых… — высказал он первое предложение.

— У меня есть тетрадный листок, но он наполовину всякой ерундой занят, — внес свою лепту Евгений Леонов.

Замечательному юноше, с великолепным чувством юмора, со съемок "Новогоднего огонька" желают всяческой удачи два недооценённых гения — Евгений Леонов и Олег Анофриев — именно эта фраза украсила обратную сторону пачки папирос.

Стоило нам выбраться из закутка, как на меня налетели Виталька и Вовка, солисты "Виражей":

— Игореха, как здорово, что ты зашел. Запах Родины принес, — сказал Вовка и "оба В" расхохотались, продолжая тискать мои бока. — Мы завтра едем домой на "Стреле". Айда с нами!?

— Не могу, ребята. Мне здесь торчать до окончания Пленума.

— А на кой тебе Пленум сдался?

— Косыгин приказал, какое-то награждение будет.

— Ты не можешь подсказать, как выпускные сдавать, да еще хотелось бы поступить куда-нибудь, — спрашивал Виталька, не очень ожидая ответа. — Я тут Аркадия Райкина видел. Он с нами домой поедет, представляешь?

— Крутизна невероятная! Возьмите автограф. А вообще, вы как, очень устали? — спросил я, зная ответ заранее.

— Да не-а, нам нравится. Носимся по площадкам, по городам, все время новые люди, только никого нет нашего возраста. Все, все, бежим, наш выход.

Я смотрел на поющие "Виражи" и все больше хмурился. Они стояли, как столбы, зафиксировав микрофон в руках, согнутых в пионерском приветствии. Картинка производила жуткое впечатление, потому что существовала самостоятельно от звуков песни.

— Снято! Прилетело откуда-то из руководящего центра.

— Вы что, с ума сошли? Вы режиссёры или где? Ну, посмотрите на картинку, вас ничего не пугает? — я кричал, ввинчивая в режиссерский стол двадцать децибел чистого, неразбавленного детского визга.

— Это… что за явление природы? — опешил режиссер, но быстро пришел в себя.

— Вы где учились? Кто вас обучал так картинку выстраивать? А где движение в кадре?

— Да уберите же это… отсюда. Как-нибудь без сопливых советов обойдемся! — теперь уже режиссер закипал, его расшатанная нервная система переводила его организм в истерическое состояние с удивительной быстротой.

Одновременно с этими событиями к столу режиссера неслись Татьяна и Борис Аркадьевич.