Любовь Носорога (СИ) - Зайцева Мария - Страница 22

Поэтому козочка села в машину, понятливо сразу на переднее, без напоминаний, пристегнулась, вкусно вздрогнула от защелкнушихся замков, Паша еле переборол желание прямо здесь ее расстегнуть и на колени к себе затащить. Но нет. Пока едем.

И поехали.

И, пока ехали, настроение Носорога менялось. Так менялось, что сам охеревал. Как у мальчика в пубертатный период. Злость, похоть, потом гнев. Потому что смотрела на него казачка так, словно он ее прямо тут жрать собирается. Прямо вот с оберткой. Зверь, животное, мудак. А он не животное. И не зверь. Ну и не мудак. Что бы она там ни думала по этому поводу.

И чего бояться-то? Вот чего, скажите, бояться? Ну выебет он ее, и что? В очередной раз к обоюдному удовольствию. В чем проблема-то? Почему каждый раз он должен херов квест проходить, чтоб до ее щели добраться?

И еще вопрос: нахер ему это все сдалось?

Паша уже практически решил подвезти дуру пугливую до офиса и высадить там, когда атмосфера в машине внезапно поменялась. Он поймал боковым зрением на себе взгляд Полины, и только сильнее сжал руки на руле. Потому что не было уже в ее глазах испуга. Вот ни на грамм. А другое было. Внимание. Непонимание. Боязнь понять о себе что-то. То, чего не хочется понимать. И жажда. Плохо, очень плохо скрываемая за показным равнодушием.

Казачка сидела, одернув чинно узкую юбку, которую он сорвать с нее собирался сразу же, как только до места довезет. Это сначала. А потом радовался, что она такая закрытая, и не дает простора фантазии.

Облизывала губы свои пухлые, сама, похоже, этого не осознавая, не понимая, как заводит его, тварь, как с ума сводит! И взгляд ее наливался уже знакомым голодом, тем самым, который крышу сносил на раз, той ночью, который заставлял делать самые дикие, но такие классные вещи. Потому что она хотела. Потому что она позволяла.

Он рулил, все крепче стискивая руки, она смотрела. Паша молчал, только мысленно уговаривая ее отвернуться.

Потому что, бля, ну невозможно же! Ну не доедут они так никуда! Ну отвернись же, бля, отвернись! Но Полина смотрела, словно забывшись, а потом… Потом чуть слышно выдохнула.

И в сгустившейся атмосфере салона это прозвучало взрывом.

И Паша понял, что все. Что приехали. Не железный он.

Быстро срулив с трассы на обочину, он отстегнул ремень, дернул у замок у пассажирского сиденья, и резко схватил уже подавшуюся к нему Полину за затылок. Помедлил ровно секунду, сполна насладившись непониманием, испугом и диким, уже и нескрываемым желанием в лисьих глазах, а затем вжался в эти пухлые, так ждущие его губы жестко и требовательно.

И Полина ответила сразу. Раскрыла рот, застонала, так мягко и жалобно, что как он тут же не кончил прямо в штаны, как пацан, непонятно. Паша оторвался от нее только тогда, когда уже почувствовал под пальцами голую грудь. Расстегнул он все на Полине на автомате, совершенно не осознавая того, что делает. Опять оглядел ее, потом осмотрелся, соображая. Кивнул:

— Назад, — и вышел из машины. И поймал Полину, перебирающуюся на заднее сиденье, прямо, как говорится, в полете. Сжал, заваливая на спину, пробираясь одновременно по бедру вверх, юбка жалобно треснула, Полина вскинулась:

— Снять надо, снять, порвешь, как же я…

— Никак, бля, — зарычал он, разрывая юбку по боковому шву прямо до молнии и дергая простенькие трусики.

Навалился сильнее, уже между раздвинутых ног, опять поцеловал, глуша все неожиданно появившиеся проблески разума, погладил по щекам:

— Скучала? — выдохнул, сам не веря в то, что сказал. Не говорил он раньше женщинам такого, сопли это все, считал. Но тут почему-то спросил, так важно стало.

— Да… — прошептала она, отвечая лаской на его прикосновение, трогая его лицо, скользя по шее и груди тонкими пальчиками. Нереально кафовое ощущение. Он ей позволит так себя трогать обязательно. Потом. Когда насытится.

Полина ахнула сдавленно, уперлась в него ставшими огромными глазами, когда он начал входить. Медленно, очень медленно, наслаждаясь процессом. Хоть и хотелось, как всегда, рывком, получить свое, но не сегодня. Не сегодня. Слишком уж кайфово было, как она смотрит, как она губу закусывает, как она выгибается и сжимает его, постепенно, по сантиметру погружающегося в нее. И когда он все же не выдержал, рывком добирая последнее, она только опять ахнула, сжала пальчики на его рубашке сильнее и опять прикусила губу. И обхватила его ногами. Крепко. Однозначно. Готова, значит? Ну поскакали…

Паша не особо много трахался в машине, по малолетке только, а потом уже не было надобности. Да и желания. И вообще, с его габаритами это довольно проблематично. Но сейчас явно был особый случай. И женщина особая. С такой где угодно хорошо будет. И удобно. И правильно. Да и машина у него теперь большая. И вроде устойчивая.

Хотя тоже, как оказалось, не до конца. Потому что раскачивало ее так, что Паша пару раз отвлекался и бросал взгляд на датчик ручника. Точно ли все в порядке. Полина в эти моменты протестующе стонала и очень однозначно двигала бедрами, уговаривая продолжить. Нимфоманка маленькая. Паша целовал, возобновляя движение, и опять уплывал в эту их нирвану на двоих, в это кайф, который прекращать не хотелось. И женщина под ним, такая открытая, доверчивая, ласковая, нежная-нежная, просто невозможно остановиться, хочется длить наслаждение бесконечно. И она стонет так, кто просто крышу сносит, в зверя превращает. Которым не хотел быть, но не с ней, не с ней! И нет возможности задержать это погружение, это падение. В нее. Только в нее. В ее глаза, распахнутые, сумасшедшие, не понимающие ничего, в ее губы, мягкие, пухлые, такие сексуальные, что это нереально просто. Не бывает таких губ. Только у нее. Только. И Паша не выдерживая, опять целовал ее, опять скользил губами по щекам, шее, куда доставал, куда мог, куда попадал, и двигался все резче и сильнее, не сдерживая себя, потому что она позволяла, потому что она хотела так.

— Паша, Паша, Паша, — Полина внезапно выгнулась, руки ее беспокойно заметались по сиденью, он перехватил одной ладонью, чтоб не отвлекали, уперся другой в дверь машины над их головами, и начал двигаться совсем уже бешено. Потому что она так хотела. Требовала. И он так хотел. И кончил за секунду до нее, и продлил свой кайф ее оргазменными сжатиями, ее стонами, ее судорожным изгибом шеи. И это настолько вкусно, настолько невозможно пряно, сладко, тяжело и остро, что даже и слов нет, чтоб это все описать. И мыслей в голове нет, чтоб их связать. И не надо ничего связывать, вот не надо. Надо только целовать, уже нежно, уже мягко, измученные губы, мокрые от пота виски, нежную шейку, только шептать всякие утешительные глупости, чтоб дать понять, насколько ты в кайфе. От нее.

И получать в ответ награду, ее еле слышный сладкий голос, повторяющий его имя:

— Паша, Паша, Пашаааа…

— Бегать не надоело тебе?

Носорог выпустил струю дыма в приоткрытое окно, откинулся на сиденье, лениво перебирая мои волосы. Я лежала у него на коленях, и вид мне снизу открывался невероятно притягательный. Широкая, поросшая негустым темным волосом грудь в расстегнутой рубашке, мощная шея, подбородок небритый. Лицо, словно высеченное на барельефе, жесткое и грубоватое. С неожиданно чувственным изгибом губ. Тело предательское, казалось бы, полностью удовлетворенное Бог знает, на сколько времени вперед, опять несильно дернуло сладкой судорогой от низа живота и в ноги. Пальцы в моих волосах замерли, затем продолжили свою ненавязчивую ласку. Хитрый Носорог! Поймал мою реакцию.

Но не заострил внимание. Значит, и в самом деле хочет поговорить. И я, как бы не была разнежена и мало на что способна, но все же не могла этот момент упустить.

— Можно подумать, я специально… — пробормотала я, делая попытку сесть, но пальцы чуть сжались, показывая, что не стоит дергаться.

Ладно, Носорог, я поняла. Лежим дальше. Тем более, что мне это только в удовольствие. И пальцы его грубые, так ласково перебирающие мои волосы, слегка массирующие кожу головы… Мммм… Нежность какая, мягкость… Кто бы знал, что он на такое способен…