Любовь Носорога (СИ) - Зайцева Мария - Страница 21

Это ты, скорее, проедешься пятой точкой по какой-нибудь твердой поверхности, если дурить будешь. И о чем ты только, Полина, думала, когда вообще на это все соглашалась? И как ты умудряешься, вроде стараясь выбраться, с каждым разом увязать все сильнее и сильнее?

Хотела спокойно жить, чтоб никто не беспокоил, спокойно со своими проблемами разбираться.

Попалась на глаза одной ходячей проблеме. Огромной такой.

Попыталась быть тише воды, ниже травы. Чтоб не тронул.

И угодила к нему в постель.

Попыталась вывернуться, отказаться, написала заявление, чтоб уже окончательно.

И оказалась в его кабинете на диване с раздвинутыми ногами, окончательно потеряв к себе всякое уважение…

Дальше — больше…

И сейчас. Сейчас ты тоже теряешь все, Полина. Себя теряешь. Опять. Опять! А он едет, рулит себе и даже не разговаривает с тобой, не считает нужным. Зачем ему с тобой говорить? Кто ты такая?

Смотрит перед собой. Спокойно, сосредоточенно. И руки его на руле сильные, жилистые, черным волосом поросшие, и там, выше, под подкатанным рукавом, начинается татуировка, обычная, бойцовская, осталивший зубы тигр в сполохах пламени. А на спине — Носорог. Огромный, бегущий на тебя, раздувающий мощные ноздри и сверлящий черными страшными глазами.

И, когда он двигается, потягивается, Носорог на его спине тоже двигается. И словно смотрит. В душу заглядывает. Как его хозяин. Тот, кто подчинил в себе зверя. Угомонил в себе, огромного и неустрашимого. Внезапно подумалось, что хотела бы я посмотреть на его бой. Наверно, только так в полной красе можно было бы оценить, почему его так прозвали.

Если он все делает вот так вот, с напором, агрессией, мощью… То понятно, почему добился всего. Не устоять перед ним потому что.

И ты, Полина, это на себе испытала по полной программе.

Проехался по тебе Носорог, одним движением жизнь разрушил.

Все сломал, до основания развалил. И не заметил этого даже. Что ему твоя жизнь? Так, игрушка. Играет он тобой, а тебе сладко. Тебе горячо. Тебе хочется, чтоб не останавливался. И это ужасно.

Я смотрела на него, молчаливого, такого спокойного внешне, нервно оправляла юбку, словно защищалась. И вспоминала, не желая этого совершенно, как он задирал на мне эту же самую юбку у себя в кабинете, легко, быстро, как ноги раздвигал, нависал надо мной, лишая дыхания. Смотрел на меня, черными своими внимательными глазами, и жарко мне было, душно. Воздуха хотелось. А не было воздуха. Только он. Его напор, его жадность, его желание. Парадоксальным образом заражавшее и меня, мое тело глупое, которому так понравилось то, что с ним делали эти руки и эти губы. Я помнила, как страшно было. И как хотелось. До боли. До слез. До сумасшествия. А он знал. Все понимал прекрасно. И, когда он дотронулся до меня тогда губами, неизвестно, кто испытал большее удовольствие. Кого тряхнуло током сильнее.

Пересохли губы.

И зачем ты это вспоминаешь, Полина? Зачем вообще думаешь о этом? И смотришь на него зачем? Наваждение какое-то. Гипноз. И ты в этом уже. Утонула ты. Дура ты, дура… Не умеющая ни себя сдержать, ни себя спасти… Пропала ты, Полина…

Паша невозмутимо рулил и даже не глядел на меня, лицо его было, как всегда, бесстрастным. А я смотрела на него. И уже не скрывалась. Смотрела, смотрела, взгляд не могла отвести. И думала только о том, чтоб уже довез поскорее. Неважно, куда, главное, чтоб закончилось это все. Чтоб я освободилась от этого плена ужасного.

И тут Паша съехал на обочину и выключил мотор.

И посмотрел на меня.

И я поняла, что получила то, что хотела. Потому что все закончилось. И совсем не моим освобождением, к сожалению.

Паша Носорог.

Она его все-таки вывела. И получила то, чего добивалась, маленькая лисичка.

Ох, как получила!

Нет, вывела она из себя его еще раньше, когда начала рот свой открывать, совершенно не для этих целей предназначенный. И с вызовом так разговаривать. С ним. Она. Опять. И Батя, козел похотливый, рядом стоял не просто так. И еще и смотрел так серьезно, с предупреждением. Батя. На него. Да бля! Это уже ни в какие ворота!

Паша сдерживал себя с трудом. И думал о том, что возраст все же играет роль. Уже не тот он порывистый дурак, который только за один косой взгляд в свою сторону мог сорваться и натворить дел. Раньше, если б кто-то так себя с ним повел, уже отдыхал бы. И хорошо, если не в морге.

А тут… Прямо надо ему памятник ставить. За терпение, бля.

Полина-казачка смотрела на него своими настороженными глазками. И пряталась, бля, за спиной его подчиненого! От него! От Паши! Так, словно подчиненный этот, говна кусок, мог ее защитить! Словно он ИМЕЛ ПРАВО ее защищать! Это осознание окончательно снесло барьеры, и Паша двинулся вперед с явным намерением раз и навсегда закрыть вопрос с наглой бабой, поверившим в себя Батей, и всеми, кто вздумает его остановить, забыв, кто он такой.

Но Батя, что-то повелительно сказав его (его, бля!) женщине, пошел на перехват, как охотник на носорогов в саванне.

И заговорил горячо и убежденно, пытаясь сходу пробиться в мозгу, заволокшемуся уже красной пеленой:

— Паша, ты чего? Ты же сам сказал, ее перевести на наш этаж… А тут такой вариант… Паша, успокойся… Напугал ее до усрачки… Так доиграешься, она коньки раньше времени отбросит от страха, и не попользуешься толком…

Все это доходило до Паши с трудом, но в конце концов дошло. Он выдохнул, вырвал локоть, за который его цепял Батя, прикурил, уже более спокойно глядя на заместителя, помощника, друга, собутыльника, бывало… А теперь еще и сводника. Прикольно придумал. Молодец. И оперативно. Вот только где его лапы были еще минуту назад?

— Какого хера лапал? — спросил, прищурившись своим фирменным взглядом, от которого менее стойкие мужики реально бледнели, а кто послабее, так и дар речи теряли.

Но Батя явно думал, что в своем праве. Ну и опыт — великое дело. Каждый раз не набледнеешься. А уж второго варианта и не было у него никогда.

— Паш, я ее через лужу переносил. А ты напугал, бля, ревом своим. Чуть не уронил твою куклу в лужу.

— Какого хера вы вообще здесь? Она-то зачем?

— Да это ее Пузырь, похоже, послал. Он на нее чего-то вообще последнее время гонит… А я увидел, что стоит, маршрут изучает, спросил, где машина корпоративная, а она на такси. Вот я и подвез. А то мало ли. Таксисты сейчас…

— Гонит, говоришь… — Паша задумчиво затянулся, разглядывая свою порядком заляпанную машину. Интересно… Как это он раньше не замечал? А ведь посматривал камеры-то, посматривал… И главного не увидел…

— Паш, Паша… — торопливо заговорил Батя, верно поняв направление мыслей босса, — не надо Пузыря… Где мы еще такого главбуха найдем…

— Не елозь.

Паша постоял, подумал, решил.

— Вали отсюда. Я ее подхвачу.

— Паш… Может, не надо так ее сразу, а? — Батя неуверенно оглянулся на дверь вагончика, откуда как раз выходила Полина с документами.

— Переживаешь за нее, сука? Мало полапал? — оскалился Паша, и Батя только руками развел.

Паша развернулся, посмотрел на подходящую к ним женщину, имевшую испуганный, но отчаянно храбрящийся вид, неожиданно почувствовал возбуждение и еле сдержал лицо. Как пацан, бля. Секса не было неделю, и все, реакция теперь идиотская. Раньше он, правда, за собой такого не замечал, но, все бывает. Посмотрел, вспомнил, каково это, быть с ней, в руках ее держать… Губы ее пухлые целовать… Стоны ее испуганно-возбужденные слушать… И все, привет, стояк. Ну ничего, скоро утихомирим.

Прорычал что-то, кивнул на машину повелительно и ушел, не дожидаясь. Конечно пойдет. Побежит даже. Куда денется, коза строптивая.

Коза в самом деле прискакала. Правда, перед этим взбесив окончательно своими попытками договориться с Батей, чтоб спас. Паша не слышал, но этого, в приниципе, и не надо было. И так все понятно. Батя, естественно, не дурак, и почки ему еще дороги, так же, как и яйца, которые точно не смог бы больше подкатывать ни к Соньке, ни к Полине, ни к кому бы то ни было еще, если б согласился.