Расческа для лысого (СИ) - Зайцева Мария - Страница 18

Миша недолго смотрит на мои перемещения по кровати, уперев руки в бока, а потом усмехается и начинает расстегивать рубашку. Медленно. Стриптизер гадский.

Я, стараясь не отвлекаться на открывающуюся мне широкую грудь, которую вообще-то впервые вижу при свете, и это, нахер, впечатляет, облизываю губы, добравшись уже до спинки кровати, поджимаю к себе ноги:

— Эй, дядя, а поговорить?

— О чем с тобой разговаривать? Таких дур, как ты, только трахать надо, — хмыкает он, а мне становится одновременно обидно от его слов и горячо от его тона.

Ну вот как так может быть, а?

— Рукой справишься! — шиплю я, жадно наблюдая, как рубашка летит прочь, а пальцы ложатся на болты джинсов, — такие дуры, как я, ноги перед каждым импотентом не раздвигают.

Он скалится весело, показывая свое отношение к моим словам.

А затем свое отношение показывает и еще одна часть его тела. И да, наглый, конечно, с моей стороны поклеп на него.

Нихера не импотент…

Я не могу отвести от него взгляда, смотрю, раскрыв рот, и не отслеживаю, когда Миша легко перегибается и дергает меня за ногу к себе. Только взвизгнуть успеваю!

Через секунду он наваливается на меня, даже не раздевая, сходу закинув обе ноги на плечо и врывается внутрь, одним сильным жестким движением, от которого у меня выбивает воздух из груди. Заменяя его каким-то тягучим киселем. Потому что в глазах темнеет, и я могу только, как рыбка, открывать и закрывать рот, да выгибаться, цепляясь за покрывало над головой.

Миша, не дав мне даже секунды, чтоб привыкнуть, сразу начинает двигаться. Жестко. Жестоко. Не жалея. Наказывая. И шипя при этом злобно:

— Сучка малолетняя! Трусы нацепила, пиз**ц какой-то, любая тварь на танцполе стоя выеб*т! И платье! И губы эти бл*дские! И какого хера приперлась? А? Какого! Бл*! Хера???

И вот как раз на этом рыке я и кончаю.

Закатывая глаза и чуть на мостик не встав, так в поянице изгибаюсь. А он пережидает мой кайф, переворачивает меня и опять врывается, параллельно с оттяжкой шлепая меня по заднице.

Больно! Очень больно! Но отчего-то охереть, как горячо!

Я дергаюсь и, взвыв, опять прогибаюсь, а жесткая рука припечатывает за загривок к кровати, задирая зад совершенно бесстыдно. Он руководит мной в постели грубо и властно, не позволяя даже малейшей инициативы, дергает мою задницу на себя, с громкими шлепками впечатывая в себя, и я, в мареве отходняка от первого оргазма, чувствую, как подступает еще один. И хочу, чтоб сильнее, чтоб понял, как мне надо сейчас, с трудом выворачиваю голову, чтоб посмотреть на своего грубого мужчину, но он не позволяет. Жесткая ладонь возвращает обратно, голос хрипит:

— Лежать, бл*! Нехер!

Я, опять взвыв, пытаюсь вывернуться, но добиваюсь только того, что меня опять оставляют.

В моменте от кайфа, сука! Опять переворачивают!

Миша жадно смотрит в мои бешеные неудовлетворенные глаза, я в ответ начинаю шипеть кошкой и изворачиваться.

Тогда он дергает меня обратно к изголовью, сдирает платье, лифчик и трусики, которые непонятно, как еще на мне задержались.

Я не помогаю, только дышу тяжело и злюсь. И хочу вывернуться из-под него.

А Миша, выматерившись, наклоняется вниз, и я вижу в его руках ремень.

Бить?

Он будет меня бить ремнем?

Тварь! Сволочь! Гад!

Я это все ему шиплю, но он не обращает внимания, удерживает меня бедрами, и перехватывает запястья сначала моими же трусиками, а потом цепляет их к ремню. И сам ремень перехлестывает через спинку кровати. И все это быстро так, я даже опомниться не успеваю!

Да и его бесстыдная голая близость отвлекает.

Миша дергает пару раз за руки, убеждаясь, что все крепко, а потом смотрит на меня. И взгляд его становится ну очень довольным. Моему мучителю явно нравится то, что он видит. То, что он со мной сделал. Я не могу с этим смириться, извиваюсь и ругаюсь.

А он усмехается, опять раздвигает ноги, на которых только босоножки остались, застегнутые на тонкие ремешки на щиколотках.

И проводит пальцами по промежности. И толчком внутрь!

И вот это, сука, взрыв!

Я сразу перестаю ругаться и выгибаюсь. Он смотрит тяжело, жадно отслеживает каждое мое движение, каждую эмоцию. Облизывает пальцы, побывавшие во мне.

И это горячо. Это просто огненно.

Я взгляда от него оторвать не могу, настолько это порочно и возбуждающе.

— Сучка бешеная… — хрипит он, — вот ты сучка… Какого хера ты мне попалась, зараза? Какого хера вообще?

Потом он ложится на меня, неожиданно мягко, одним звериным движением, смотрит в лицо. Словно что-то найти пытается, что-то понять для себя. И не находит, не понимает.

Я смотрю на него, не отрываясь, дышу тяжело. Все слова куда-то делись. Впервые в жизни не знаю, что сказать.

Чувствую себя потрясающе беспомощной, вот так вот, под ним, со связанными руками, и одновременно очень защищенной. Он словно отгораживает меня от всего мира, обволакивает собой. И эта двойственность настолько обескураживает, что я молчу.

И тянусь к его губам.

Поцелуй получается долгим. Нежным, глубоким, сладким. Миша мягко двигает бедрами, входя в меня опять. И тело мое воспринимает это как благо. Как долгожданное удовольствие. Боже, с ним даже оргазма не надо. Одно ощущение его внутри — кайф. Его запах, его кожа, его мускулы напряженные, тяжесть его тела — все так, как надо. Все кайф. Я не могу оторваться от его губ. Не хочу отрываться. Хочу только, чтоб руки развязал, потому что провести пальцами сейчас по его лицу — необходимость. Жесткая. Но сказать не могу, слов нет, сил нет. Возможности нет. Только ноги шире раздвигаю, чувствуя, что вот сейчас, вот прямо только-только, еще чуть-чуть…

— Моя ведьма, — опять хрипит он, становясь на колени, и жестко насаживая мое тело на себя. — Еще раз такое устроишь — убью нахер!

Он уже не контролирует себя, я это вижу, понимаю, потому что сама себя не контролирую. Тело бьется, гнется, как пластилиновое, в его руках, глаза закатываются, я задираю голову и вижу свои связанные руки. И это окончательно лишает разума. И дальнейшее помнится смутно. Кажется, Миша что-то еще говорит, кажется, шлепает меня по щеке, запуская волну кайфа по всему телу, это дико порочно и пошло, и развратно, но именно этого, похоже, не хватает мне, чтоб кончить. И я очень сильно надеюсь, что в этом отеле толстые стены. Иначе наряд полиции на место преступления обеспечен.

Последнее, что я помню, как Миша ругается, кончая, и двигаясь во мне с такой силой, что завтра точно даже сесть не смогу, а потом валится рядом на кровать.

Тянется и развязывает руки.

И обнимает. Крепко и жарко.

И мне хорошо, невозможно хорошо и спокойно. И думать ни о чем не хочется. И не надо ни о чем думать. Не надо.

13. Миша

Я просыпаюсь от того, что тяжело дышать. Открываю глаза, и осторожно сдуваю с лица волосы. Не мои, если что.

Длинные такие, красивые, пахнут одурительно чем-то сладким, цветочным. Очень круто вчера было собирать эти волосы в руке, обматывать, плотные и шелковистые, вокруг кулака и тянуть на себя, пока трахаешь. Как на норовистой лошади скачешь… Отлично просто.

Я хочу пошевелиться, но тяжесть прямо на мне указывает, что тогда моя наездница проснется. И это прикольно. Объезжал ее вчера я, а в итоге, объездили меня. По крайне мере, наглая коза спит, распластавшись на груди, дышит сладко и мерно, и трогать ее не хочется. Разве что… Чуть-чуть… Вниз сдвинуть. Там как раз ее приятель утренний привет передает. Пусть поздоровается, наглая стерва.

Удивительно, насколько вчера был злой. Куда только ушло все. Хотя, понятно, куда. В трах.

Ведьма эта всю злость высосала. В похоть переплавила.

Еще вчера начала, дрянь наглая. Вот инстинкты все же работают, убиться можно! Поняла, наверно, своей жопкой, что влетела, что сейчас охеренно получит по этой самой жопке, и сходу переобулась. Все сделала, чтоб смягчить зверя. Перенаправить дурную энергию.