Трон Знания. Книга 5 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир" - Страница 65

Брюнетка мягко высвободила руку:

— Через дорогу, на задворках. Не публичный дом, а гадюшник.

Паж поставил перед Сиблой полный бокал.

— Я не просил.

Юнец с улыбкой пожал плечами:

— Я угадываю желания. С тебя три мора.

Сибла бросил на стол монеты. Чёрт… так они выудят всё до последнего грасселя.

— Глоток, — проговорила госпожа Ночь и увлажнила языком пухлые губы. — Всего один глоток, и ты взлетишь к небесам, Белый Волк.

Сибла пригубил напиток. Восхитительный вкус. В голове забилась мысль: здесь нельзя оставаться. Если он задержится хоть на минуту, он останется здесь навсегда.

— Кто лучше всех отсасывает? — прозвучал мужской голос со стороны диванчиков. — Даю сотню.

Воспользовавшись оживлением, Сибла поднялся со стула и, пошатываясь, пошёл к выходу. Что они подмешали в напиток? Выйдя из здания, добрёл до скамьи. Кто-то забыл свёрток. Усевшись, зубами стянул с рук перчатки, с трудом застегнул ремешок на бедре, поправил чехол, вытащил нож. Вроде бы, не подменили. Чей это свёрток?

В ушах прозвучало: «Кто лучше всех отсасывает?» Сибла еле успел наклониться вбок. Его вырвало. Улёгся на скамью, подсунул свёрток под голову. Мягкий. Что в нём? Сейчас остановятся кроны, и он пойдёт в гадюшник.

*

Сибла топтался на месте, одной рукой прижимая к себе свёрток, второй поглаживая чехол и рукоятку ножа. Две минуты назад он был в престижном районе. Сейчас будто попал в бедную, грязную, тесно застроенную часть города. Домики — одноэтажные и в два этажа — плотно примыкали друг к другу, образовывая капкан, из которого можно выбраться лишь через тёмную подворотню. Фонари здесь не горели. Луна заливала серебристым соком ломаные крыши, серые стены, узкие зашторенные окна и наружные лестницы. Пахло мочой и чем-то прокисшим.

Сбоку, из постройки вышел мужик. Кашляя и сморкаясь, прошагал мимо Сиблы, обдав его смесью перегара и чеснока. Набравшись смелости, Сибла окликнул его. Спросил, где здесь дом терпимости, и ощутил, как запылали щёки. «В подвале. За кривой лестницей, — ответил тот и, сплюнув, добавил: — Там перекладина. Лбом не врежься».

Сибла спустился по ступенькам, немного постоял у двери — голова до сих пор работала туго. Постучался. Ему открыла старуха: невысокого росточка, щупленькая.

— Мне нужна Найрис.

Ничего не ответив, старуха побрела по мрачному обшарпанному коридору. Что-то ритмично тарабанило в стену с другой стороны. Послышалась отборная ругань, донёсся чей-то вскрик.

Старуха на ходу похлопала ладонью по штукатурке и проорала:

— Лямка! Опять разошёлся? Больше не пущу.

В слабо освещённой комнате было безлюдно. Увидев Сиблу, с дивана соскочила кошка и, довольно урча, принялась тереться о его ногу.

— Кто тебе нужен? — переспросила старуха, запахнув на объёмной груди вязаный платок.

— Найрис.

Старуха приблизилась к дверному проёму и крикнула в темноту смежной комнаты (или очередного коридора?):

— Найрис! К тебе! — Посмотрев на Сиблу, проговорила: — Час три мора, ночь пять моров. Если без резинки, доплата мор. Хочешь в неё спустить, ещё мор. Плати сейчас.

Доносящийся стук в стену стал более ритмичным, сквозь него пробивались хрипы иступлённой похоти. Откуда-то долетел звук шлепков.

— Я передумал, — сказал Сибла и развернулся на каблуках.

Найрис жива. Ему больше ничего не надо.

— А вот и мой герой, — прозвучал взволнованный голос.

Сибла оглянулся. Найрис. В домашних тапочках. В шёлковой ночной сорочке на бретельках. В русых волосах атласная лента. В глазах удивление.

По телу потекла тихая радость, но снаружи это никак не проявлялось. Во всяком случае, Сибла на это надеялся.

— Ты меня с кем-то перепутала, — промолвил он.

Найрис схватила старуху за локоть:

— Госпожа, это мой герой. — Подвела к Сибле. — Это он спас меня от кожевников. Помните? Я вам рассказывала. Неужели забыли?

— Помню, — улыбнулась старуха, открыв прореженные зубы-столбики. — Это вы заняли дом палачей?

Сибла нахмурился:

— Палачей?

— Ну, так его называют. Там обитало семейство катов. Дед кат, сын кат, внук кат. Представляете? Даже чья-то мать работала в пыточной. Говорят, из подвала прорыт туннель. Он тянется кишкой под всем городом и выходит в Ведьмин парк. Палачи боялись, что остервеневшие родственники жертв их покарают. Говорят, кишку рыли десятки лет. — Старуха разразилась дребезжащим смехом. — А кишка не пригодилась. Их растерзали прямо в доме. Говорят, их подвесили за ноги и срезали шкуру. С живых!

— Кто говорит? — спросил Сибла.

Старуха потёрла крючковатый нос:

— Плати или проваливай.

Сибла двинулся к двери.

— Пожалуйста, не уходите! — промолвила Найрис.

Что-то в её голосе вынудило Сиблу вернуться, полезть в карман и вложить в старческую руку два мора. Через минуту он ступил в крошечную комнатку без окон. Под потолком лампочка на проводе. На стенах выцветшие обои. Это не стены — тонкие перегородки. Справа кто-то надрывно стонал, слева визжала панцирная сетка.

Найрис достала из тумбочки горстку грасселей и протянула Сибле:

— Возьмите. Я сделаю это бесплатно.

— Не надо.

— Я хочу вас отблагодарить.

— Не надо! — повысил голос Сибла, не понимая, что его вынудило прийти сюда, во владения развратной девицы с глазами невинной девочки.

Найрис улыбнулась, спрятала деньги. Суетливо вытащила из шкафа-развалюхи постельное бельё, быстро захлопнула дверцу:

— Только сегодня забрала из прачечной. Будто чувствовала, что вы придёте. — Сдёрнула с кровати простыню. — Извините, я не знаю, как вас зовут.

— Сибла, — сказал он и, чтобы не видеть на матрасе пятна непонятного происхождения, уставился в стену над деревянным изголовьем кровати.

В горле застрял ком. Обои разодраны, будто их яростно царапали ногтями. Такие же царапины на изголовье. На выпуклом канте следы от зубов, словно его закусывали как палку, стоя коленями на подушках. Или стоя на ногах, согнувшись в пояснице.

Сменив простыню и наволочки, Найрис ногой затолкала грязное бельё под кровать. Подойдя к Сибле, забрала у него свёрток, аккуратно положила на козырёк вешалки. Провела пальцами по пуговицам плаща:

— Можно я вас раздену?

Сибла отступил на шаг и упёрся ногами в стул:

— Я слышал, что зарезали проститутку.

Найрис вздёрнула брови:

— Вы думали: это я? Вы обо мне волновались?

— Хотел убедиться, что с тобой всё в порядке.

— Боже… как приятно…

Сибла вытянулся:

— Не поминай Бога в этих стенах!

— Не буду, не буду, — затрясла головой Найрис и замерла. — Вам противно.

Сибла оглядел сиденье стула. Вроде бы чистое. Сел:

— Почему ты стала шлюхой?

— Моя мать говорила: «Спи со всеми мужчинами, и однажды ты найдёшь своего мужчину», — промолвила Найрис, продолжая стоять перед Сиблой.

— Твоя мать нашла? — спросил он, стараясь не смотреть на округлый таз и стройные бёдра, на грудь, на бретельки сорочки, сползшие с покатых плеч. Не хотел смотреть. Но смотрел.

— Она любила плохих парней, они любили её.

— Любила… — повторил Сибла. — Почему в прошедшем времени?

— Её задушили. Из ревности.

— Как можно ревновать шлюху?

Найрис прижала ладони к животу, ткань на груди натянулась.

— В жизни всякое бывает.

— Зачем вы портите мужчин?

Найрис распахнула глаза:

— Вы девственник?

Сибла силился отвести взгляд от бесстыдных губ:

— Это имеет значение?

— Мужчинам это надо.

Опустив голову, Сибла прикрыл глаза ладонью. В нём говорила не похоть. В ушах наперебой звучали голоса наставников: «Женщина — порождение ада». — «Только дьявол мог создать столь соблазнительное тело». — «Раздвигая ноги, она забирает вашу душу…» Перед внутренним взором возникли Избранные Братья, шагающие через дворик к дому матери.

Вдруг увидел себя на краю пропасти и даже ощутил жар, исходящий из преисподней. Сердце сжалось от страха.