Трон Знания. Книга 5 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир" - Страница 66

Слегка наклонившись, Найрис заглянула Сибле в лицо:

— А вы попробуйте и без этого уже не сможете. Вы всегда будете хотеть женщину. Не верите? Проверьте. — Уселась ему на ноги, разведя бёдра. Обвила его шею руками. — Жизнь коротка, а могила глубока. Отбросьте сомнения, отдайтесь зову плоти и сделайте это. Сделайте сейчас же!

Не рассчитав силу, Сибла столкнул Найрис с коленей.

Она упала на пол и чудом не ударилась затылком о кровать. Приподнявшись на локтях, сдунула с лица прядку волос:

— Вам понравится жёсткий секс. Я вижу.

— Как ты до такого докатилась?

— Хотите отстегать меня ремнём? Попробуйте. Вам понравится.

— Ты грызла изголовье кровати, когда тебя стегали ремнём? Царапала стены, когда над тобой издевались? Что с тобой делали?

Найрис подползла к Сибле и запустила руку ему под плащ:

— Только начните и сами поймёте, что можно делать с женщиной.

Почувствовав, как её ладонь легла на выпуклость паха, Сибла вскочил, опрокинув стул. Схватил с козырька вешалки свёрток и рванул к двери.

— Не уходите! — взмолилась Найрис.

— Гори в аду! — выкрикнул Сибла и выскочил из комнаты.

Гулкое эхо шагов разлеталось по спящим улицам и переулкам. Глупая луна прыгала по крышам. Белые волки заметались по вольерам, услышав скрип калитки, и успокоились, почуяв родственную душу.

Сибла тщательно помылся, надел чистую одежду. Глядя в зеркало, прикоснулся пальцами к фиолетовой шишке на лбу — он всё-таки налетел на перекладину. Утро встретил в исповедальне, стоя на коленях перед статуэткой шестирукого святого. Сектанты несколько раз заглядывали в комнату, но прерывать молитву не решались. Наверное, думали, что он совершил страшный грех: убил, ограбил или переспал с чужой женщиной.

Из главного зала долетел голос Людвина. Сибла поднялся, отряхнул штаны, поправил полы плаща и пошёл на проповедь.

На скамьях не было свободных мест. Люди сидели на полу между рядами, теснились на подоконниках. Сибла примкнул к Братьям, столпившимся между мраморных колонн, и устремил взгляд на Людвина, стоявшего на возвышении за трибуной. То, что говорил духовный наставник, не доходило до Сиблы. Он увяз в мыслях, как в топком болоте.

— У тебя щёки красные, — прошептал Дин. — И на лбу шишка.

Вынырнув из размышлений, Сибла посмотрел на воспитанника. Белая рубашка и чёрные брюки чуток великоваты. На вырост.

— С кем подрался? — спросил Дин и, приподнявшись на носках, ткнул пальцем Сибле в лоб.

Скривившись от боли, Сибла отклонился назад:

— Я не дрался.

— Значит, тебе врезали.

— Налетел в темноте на двери.

Дин хмыкнул:

— Значит, напился.

Людвин начал восхвалять хозяина города. Намёки: «Вы не видите его и не слышите, но он видит и слышит вас. Думает, как сделать вашу жизнь лучше», — понимали только сектанты. Людвин говорил о Братстве Белых Волков, готовил горожан к замене бандита настоящим хозяином.

— Тебе нельзя здесь находиться. Эта проповедь для взрослых. — Сибла взъерошил жёсткие волосы на голове Дина. — Уходи.

— У тебя рука горячая. Ты заболел?

— Иди, погуляй в саду, — сказал Сибла и проследил за воспитанником, пока тот не скрылся за парадной дверью.

После проповеди прихожане наполнили доверху коробки для пожертвований и покинули дом молитвы. Несколько человек захотели исповедаться, однако Братья почему-то попросили их прийти в другой раз. Сиблу это не насторожило. Он побрёл к лестнице, ведущей на второй этаж. Единственным желанием было улечься в постель и проспать до конца жизни.

— Сибла!

Ступив на первую ступеньку, он оглянулся на Братьев.

— Расскажи, что тебя мучает, — попросил белокурый сектант.

Вздохнув, Сибла вернулся в зал. Сел на скамью. Братья расселись вокруг него, повернувшись спинами к внешнему миру.

— Я хочу открыть детский приют, — проговорил Сибла, облокотившись на колени и поникнув головой.

— Мы уже согласились.

— Приют для всех детей, для маленьких и подростков, для мальчиков и девочек. Только не здесь. Я поговорю с правителем. Попрошу дать дом подальше отсюда. Чтобы была настоящая школа, нормальные люди.

— Нам разорваться? — усмехнулся брюнет.

— Да! — вскипел Сибла и обвёл Братьев взглядом. — Если потребуется, мы разорвёмся. Я лично вгрызусь дьяволу в горло, но никого ему не отдам.

— Где был ночью? — спросил кто-то.

— Гулял. Думал.

Людвин положил ладонь Сибле на колено:

— Человек, задумавший великое дело, не имеет права лгать.

Сибла покачал головой и поведал Братьям о ночных похождениях. Сектанты заговорили, перебивая друг друга: «Ты всё правильно сделал». — «Этот город прогнил насквозь». — «Боже, накажи грешников, расчисти нам дорогу…»

И лишь Людвин молчал. Убрал руку с колена Сиблы. Посидел, взирая в пол. Поднялся и промолвил: «Братья…» Они проследили за его взглядом.

Возле колонны стояла стройная девушка в цветастом платье. На шляпке букетик полевых цветов. В побелевших кулачках сумочка. В ходе жарких обсуждений никто не заметил, как незваная гостья вошла в зал. Но по её виду было понятно, что она стоит здесь давно.

— Найрис… — прошептал Сибла еле слышно.

— Вы думаете, что можно адом испугать человека, который родился в аду? — прозвучал дрожащий голос. — Который всю жизнь был в аду, и сейчас там же. Я не покидала рай, не предавала Бога. Он не вывел меня на перекрёсток дорог и не сказал: «Можешь пойти прямо, направо или налево, выбирай». Он сам сбросил меня в ад. Почему вы осуждаете меня, а не его?

По ресницах Найрис зависли слезинки.

— Меня нельзя осуждать. Я не умею жить по-другому, мне не позволили жить по-другому. Но когда я умру, сам Бог попросит у меня прощения. Он отнесёт меня в рай и отдаст мне всё, что забрал. А вот вы… Я не знаю, где вы окажетесь. — Найрис посмотрела на Сиблу. — Лучше бы вы меня убили. — И вышла из здания.

— Кто должен следить за входом в дом молитвы? — прорычал Сибла и, вскочив, стиснул кулаки. — Кто должен следить за входом в дом молитвы?

— Успокойся и сядь, — промолвил Людвин.

— Кто?!

— Сядь! — приказал Людвин жёстким тоном. При внешней безобидности он оказался не так уж и прост.

Сибла опустился на скамью, обхватил голову руками, боясь, что оглохнет от стука сердца.

— То, как мы поступаем с человеком в самый мрачный период его жизни, показывает нашу человечность, — промолвил Людвин, продолжая стоять. — Ты приблизил к себе ребёнка-убийцу. Ты хочешь защитить не тихих и покорных детишек, а детей, попавших в беду. И пусть это только начало, и пусть нам трудно осознать наше предназначение и принять его, мы пойдём за тобой. Потому что в тебе человечности больше, чем в любом из нас.

— Это правда, Сибла, — прозвучали голоса.

— Сейчас ты страдаешь от того, что встретил взрослого человека с искалеченной судьбой, — вновь заговорил Людвин. — Человека, который тебе не безразличен. Ты жалеешь, что это не маленькая девочка, которую можно забрать у матери-шлюхи и указать ей светлый путь. Её путь: тяжёлый, больной, грязный. Но это тоже путь. Измазаться в грязи легко — отмыться трудно.

— Это верно, — закивали Братья.

— Если мы перестанем сочувствовать, перестанем поддерживать и помогать, если мы начнём судить — те крохи человечности, которые мы удерживаем в себе с таким трудом, исчезнут. И неизвестно, где мы, божьи посланники, окажемся завтра. Не судите. Никогда не судите. Для этого есть Бог. — Людвин провёл рукой по лицу. — Рашор заразил нас. Езжай в замок, Сибла. Попроси моруну приехать к нам. Нам необходимо излечиться. Привези её. Пожалуйста.

— Рискованно, — возразил Сибла. — Если Хлыст увидит Малику, он поймёт, на кого мы работаем. И правитель… Он ни за что не отпустит её в Рашор.

— Она его любовница? — хмыкнул рыжеволосый сектант.

Братья зашушукались.

Людвин погрозил кулаком:

— Ещё одно плохое слово о моруне, и я не посмотрю, кто передо мной.

Такой злости в его жесте Братья не ожидали. Переглянувшись, умолкли.