Трон Знания. Книга 4 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир" - Страница 35

На рассвете Хёск разрешил людям попить, но запретил завтракать — после дневного перехода предстояло провести ещё один ритуал. Малика не сдержала стон. Она барахталась в своём угнетённом состоянии и надеялась, что в запасе есть хотя бы пара дней, чтобы прийти в себя.

Ближе к полудню процессия двинулась по высохшему руслу реки. Песок был плотным, пологие берега казались прочными, и барабанщики задали более быстрый темп. Если бы не паланкин, вынуждающий воинов сдерживать движение, — всадники пустили бы лошадей вскачь.

Вцепившись в подлокотники кресла, Малика смотрела в окно. На песчаном берегу появлялись и исчезали крепостные стены, башни, дома. Видения были размытыми, зыбкими. Вдруг возникли силуэты людей. Если бы они истончились и пропали как строения, Малика бы решила, что это мираж. Но люди побежали, размахивая руками, а потом осыпались как мука.

Рассудок не находил объяснений, а вновь и вновь появляющиеся картины разрывали сердце. Конь тащил за собой человека. На кольях дёргались тела… Малика посмотрела в другое окно. На противоположном берегу ползли искалеченные люди.

Распахнув дверцу, Малика на ходу спрыгнула с носилок и пошла рядом со стражами. Ей надо было выговориться. Надо было услышать, что они видят то же, что и она. Стражи переглянулись и стали жестами обсуждать её видения.

Развернув жеребца, Иштар приблизился к Малике. Какое-то время ехал рядом, глядя сверху, и вдруг резко нагнулся. Подхватив её под мышки, усадил перед собой, благо штаны и разрезы на платье это позволили. Малика вцепилась в луку седла, испугавшись, что сейчас последует толчок в спину, и она окажется на земле.

Пропустив всадников и машины, Иштар качнулся, и конь пошагал в конце процессии.

— Ты разговаривала с людьми.

Малика попыталась оправдаться:

— Твои воины меня не слышали. Никто не догадался, что я говорила.

— Твои люди тебя выдали. У них не хватило ума держать руки по швам. Они знают шайдир?

— Нет, — выдохнула Малика.

— Ты говорила на слоте. Разве в Ракшаде разрешено говорить на слоте?

— Я не разговаривала с ними почти три месяца.

— Тебе нельзя нарушать законы.

— Иштар… прости. Я устала себя контролировать. Я… просто устала.

Держа поводья одной рукой, он обвил другой рукой талию Малики и притянул к себе:

— Ты как пёрышко…

Ощущая спиной грудь Иштара, а ягодицами его разведённые бёдра, она хотела только одного: спрыгнуть на землю.

— Перед воинами ты показываешь себя не в лучшем свете.

— Ты моя шабира, — сказал Иштар, сделав ударение на слове «моя», и добавил: — Жрецам и воинам запрещено говорить «моё».

— Почему?

— У них нет собственности. Всё принадлежит либо Богу, либо Ракшаде. Если ты спросишь у воина, где его конь — он ответит: «У меня нет коня». Если спросишь у жреца, где его дом — он ответит: «Я живу под кровлей Бога».

— Им не принадлежат их кубараты?

— Это не собственность. Кубары, как и жена, — это признак мужской силы, жизненно важная принадлежность физиологии. Забрать кубар — всё равно, что оскопить владельца.

— А как же твои планы?

— Какие?

— Отменить эти сборища женщин.

— Бог с тобой! Я хочу всего лишь ужать их размеры.

Бросив взгляд на берег, Малика уставилась на кулак Иштара, сжимающий поводья:

— Что принадлежит тебе?

— Всё, начиная с песчинки в пустыне и заканчивая жизнью ракшада.

В этом кроется причина противостояния хазира и верховного жреца. Кроме власти, дарованной Богом, у Хёска больше ничего нет. У Иштара власть мирская, ему принадлежит всё. Хёск управляет мыслями людей, Иштар распоряжается их судьбами. И тот и другой мечтают об абсолютной власти.

Чтобы не потерять точку опоры, каждый вынужден строго соблюдать законы, следовать традициям и стоять на защите своей парафии. Оступится хазир — выиграет верховный жрец. Ошибётся Хёск — победу одержит Иштар. А она, шабира, находится на линии перекрёстного огня. За чей щит она спрячется — у того и будет козырь в рукаве. Не потому ли с давних времён воина-вестника выбирает Хазирад, чтобы держать хазира в узде? Так кто из них настоящее зло: Иштар или Хёск?

— Что ты с ними обсуждала? — прервал молчание Иштар.

— Ты не поверишь.

— Не решай за меня.

— Я кого-то видела.

— Где?

— Сначала в оазисе. Возле родника.

Иштар покачал головой:

— Там никого не было. Поверь.

— Я видела, как этой ночью возле твоего шатра умирали люди.

Иштар похлопал ладонью Малику по бедру:

— Ты устала.

— И сейчас вижу, — прошептала она, глядя на берег.

— Кого?

— Всадников. К их лошадям что-то привязано. Связки веток или травы. Они скачут, а за ними клубы песка.

Малика почувствовала, как на её бедре напряглась рука Иштара.

— А сейчас? — спросил он.

— Всё исчезло. Это мираж?

— Ты знаешь о манёврах на поле боя?

— Нет.

— Это мираж. Хотя никто не видел миражи так близко.

Иштар качнулся в седле, и жеребец поскакал вперёд. Остаток пути Малика провела в паланкине с задёрнутыми шторками на окнах.

***

Процессия остановилась у подножия высокого бархана. Барабанщики перекинули барабаны за спину, засунули за голенища сапог палки с мягким навершием в виде цилиндров. Всадники спешились и встали навытяжку возле коней. Воины, в чьи обязанности входила установка шатров, засуетились возле машин.

Побродив вдоль склона, Малика подошла к Иштару:

— Мне здесь не нравится.

— Опять миражи? — спросил он, рассёдлывая жеребца.

— Нет.

— Так в чём дело?

— Я никогда не была на кладбище, — сказала Малика, машинально перебирая пальцами конскую гриву. — Но у меня такое чувство, будто мы на кладбище.

Иштар посмотрел исподлобья:

— Это как?

— Хочется плакать.

Бросив седло на песок, Иштар указал Малике за спину:

— Кладбище там.

Она оглянулась. Недалеко виднелось низкое вытянутое строение. Цвет стен и крыши сливался с песком. Поэтому Малика его не заметила.

— Настоящее кладбище?

— Так говорят. Где-то здесь стоял город. Те времена для страны были тяжёлыми. Ташран слёг: у него открылись старые раны. Ракшада ещё не оправилась после смерти своих детей. Племена кочевников, как саранча, опустошали селения. Этот город много дней находился в осаде. — Иштар посмотрел на гребень бархана, красный от закатного солнца. — Мне неприятно рассказывать эту историю.

— Я расскажу, — прозвучал голос Хёска.

Малика обернулась. Заложив руки за спину, жрец наблюдал за возведением шатра.

— Город держали в осаде два месяца. Начался сезон штормов, песчаная буря заволокла небо. Командир воинов решил спасти свою семью: через потайной ход вывел мать, жену и детей за крепостные стены, а сам вернулся в город. Семью поймали. Поставили перед городскими воротами сначала жену. Предводитель кочевников прокричал: «Если не откроешь ворота, мы убьём её». Командир крикнул в ответ: «У меня будет другая жена». Её убили. Затем поставили детей, на что командир крикнул: «У меня будут ещё дети». Их тоже убили.

Малика всматривалась жрецу в лицо. Как можно произносить такие ужасные слова с таким безразличным видом и таким равнодушным тоном?

— Тогда перед воротами поставили мать, — продолжил Хёск. — «Другой матери у тебя не будет», — крикнул предводитель. И командир сдал город. Кочевники вырезали всех: стариков, женщин, детей. Всех, кроме матери командира. Она хоронила их. Одна. Делала посмертные маски, рыла могилы, закапывала.

— Когда сезон штормов закончился, сюда приехала Ракшада, — отозвался Иштар, глядя в темнеющее небо. — «Отныне воины не будут знать своих матерей. Родина — их единственная мать». После этого родители даже не давали сыновьям имена. Мальчики получали имена в армейских казармах. Ни мать, ни отец не знали, где они, как их зовут, и больше никогда их не видели. Воины обзаводились семьями, и история продолжалась.