Трон Знания. Книга 4 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир" - Страница 46

— Друг. Нормальный статус?

— У меня есть друг.

— Хёск?

Иштар кивнул:

— Хёск.

— Представляю, как он злится. Хазирад всегда выбирал воинов-вестников. Выбирал самых послушных. А ты отверг Альхару.

— Ты ошибаешься, Эльямин. Такова божья воля.

— Ракшаде не нужен глас божий, она не хочет слышать Бога.

— Ошибаешься, — повторил Иштар.

— Каждый — господин в доме своём. В Ракшаде господин мужчина. Вы не позволите появиться госпоже.

— Я позволю тебе стать госпожой.

Малика проглотила комок в горле:

— И отменишь кубарат?

— Эльямин… Ты стоишь сейчас рядом с Ракшадой. Это она узаконила кубарат. Это она поняла, что у ракшада сердце тигра и львиная страсть.

— За это вы засыпали песком её изваяние перед павшим городом? Поэтому ваши воины-вестники запечатали камни, за которыми хранится настоящая история? Вы придумали ритуалы и традиции, исковеркали историю, исказили память о великой женщине, извратили её великие дела в угоду себе. Каждый вестник уходил, оставив после себя тайну, замурованную его печатью. Но когда-нибудь появится человек с настоящим сердцем тигра и отопрёт эти двери. — Малика подошла к изваянию Джурии, притронулась к каменной туфельке, выглядывающей из-под платья. — Неприкосновенная жрица вожделения… Возможно, она не отказалась от своего мировоззрения и до смерти оставалась целомудренной.

— У неё был сын.

— Один? — Малика рассмеялась. — Один ребёнок в то время, когда люди плодились как песчаные мыши? Значит, она легла с мужем всего один раз. А чтобы удовлетворить его физиологию, придумала наложниц.

— Можно подумать, в Краеугольных Землях мужчины любят своих жён. У них толпы любовниц. В каждом городе дома терпимости.

— Мне жаль этих людей.

Иштар вздёрнул брови:

— Жаль? Они спариваются с кем попало, и тебе их жаль?

— Знаю, жалеть испорченных людей намного труднее, чем жалеть хороших. Однако у меня это получается. Они прошли мимо последней женщины, и мне их очень жаль.

— Вы сами поставили мужчин в такие рамки. Дайте им женщин, чистых, верных, столько, скольких они смогут содержать, и мужчины не пойдут к шлюхам.

— Ты говоришь о физиологии, а я говорю о последней женщине, после которой не будет других, — горячилась Малика. — С которой ты захочешь не только спать, но и каждое утро просыпаться. Захочешь вместе с ней умереть и воскреснуть.

— У меня такая есть.

— Хатма?

— Кто это?

От взгляда Иштара Малике сделалось не по себе.

— Дочь Хёска?

Ни лице Иштара выперли скулы.

— Твоя встреча с матерью-хранительницей не прошла даром.

— Ты знаешь, что я с ней встречалась?

— Я всё знаю. — Иштар скривил губы. — Как же женщины болтливы. Хорошо, что они молчат в присутствии мужчин. Если они откроют рот — в стране начнётся бедлам. Всё, о чём говорят женщины, основано на домыслах.

— Значит, дочь Хёска… — произнесла Малика, рассматривая изваяние Джурии. Разве возможно, чтобы женщина обладала такими безупречными формами?

— Я не могу жениться на племяннице.

Малика рывком повернулась к Иштару и, едва удержав равновесие, прислонилась спиной к постаменту. Снова эта слабость в теле.

— Хёск твой брат?

— Сводный. Его родила кубара моего отца. И говори тише.

— Он знает?

Иштар подошёл к Малике:

— Нет. Это опасное знание. У меня двое сводных братьев и одна сводная сестра. О них знают хранители тайн, Шедар, я… теперь ты. В истории были случаи, когда бастарды пытались захватить трон, поэтому, когда у кубары хазира рождается ребёнок, его официально объявляют сиротой и отправляют приёмным родителям. Сведения о ребёнке вносят в родовую книгу, чтобы избежать в дальнейшем кровных браков. Родовыми книгами занимаются хранители тайн. У простых людей с этим намного проще. Их кубарам запрещено рожать, их продают в детородном возрасте, чтобы они успели обзавестись потомством.

Теперь стало понятно, почему кубараты постоянно обновляются и женщины живут в них не более двадцати лет.

— Твоя мать знает о бастардах?

— Когда жила в своём дворце — догадывалась. Сейчас — знает, что они есть, но не знает, кто они. Жёнам хазиров не показывают родовые книги.

— А ты не думал, что Хёск мечтает стать твоим тестем?

— Я же сказал: всё, о чём говорят женщины, основано на домыслах.

— Почему его дочь до сих пор не замужем?

— Потому что дочь Хёска — инвалид. Она не встаёт с постели. Об этом знает узкий круг людей. Теперь знаешь ты. — Иштар изогнул бровь. — Расскажешь обо всём матери-хранительнице?

— Остров Шабир хранит тайны. Сохранит ещё две.

Иштар навис над Маликой, упираясь руками в постамент:

— Сними чаруш.

— Нет!

— Я хочу видеть твои глаза, когда буду говорить.

Малика попыталась высвободиться из захвата:

— Иштар! Я не та, кто тебе нужен.

Он всем телом вдавил её в камень:

— Откуда ты знаешь?

— Я испытываю к тебе дружеские чувства. Не надо всё портить.

Иштар отступил на шаг, провёл ладонью по лицу:

— Ты что-то говорила о достойном мужчине. Нет достойных или недостойных. Есть уважение к себе. Уважение — это сито, которое ты держишь в руках. Чем больше ты себя уважаешь, тем крупнее ячейки в сетке. Чем крупнее ячейки, тем больше отсеивается шелухи. Те, кто жалуется, что их окружают недостойные люди, держат в руках не сито, а ведро, и собирают всех подряд. Каждый получает то, чего он достоин — не наоборот.

— Сито — это разум, у сердца разума нет, — произнесла Малика, испытывая неодолимое желание прижаться к Иштару и дать волю чувствам. — Оно не умеет по приказу ненавидеть или любить. У него свои законы.

— Я не знаю, что такое любовь. Ты уедешь, и я прикажу разуму забыть тебя. Но если ты останешься — я буду думать о тебе каждую секунду.

— Даже лёжа рядом с кубарой?

— Каждую секунду.

— Я не твоя женщина, Иштар. — Запустив руку под чаруш, Малика оттянула ворот платья. Земля под ногами плыла и вращалась. Вокруг мельтешили снежинки. Шумел и бесновался ветер. — Не понимаю, что со мной.

Иштар еле успел подхватить её под локоть:

— В тебе просыпается женщина, и с этим нельзя бороться.

Провёл Малику в храм, выпустил её локоть, и Малика без сил опустилась на пол. Над чанами курился дымок, по залу разливался дурманящий аромат. Возле колонн стояли жрецы, повернувшись лицом к письменам и перебирая пальцами выпуклые символы и знаки. В этом храме даже молятся иначе.

В воздухе кружились миллионы блестящих песчинок, падая и снова взмывая к куполу. Этот хаос казался слаженным, гармоничным, будто кто-то руководил полётом каждой песчинки.

Прислонясь спиной к витражу, Малика из последних сил хваталась за явь, но сознание погружалось в иллюзорный мир. Казалось, плоть и мысли воспарили над землёй, смешались с цветными песчинками и растворились в них. Вокруг звучали шипящие голоса, шумело море, шуршал песок. Кто-то пел заунывную песню. Две обнажённые женщины плескались на отмели. Их кожа, будто покрытая золотом, переливалась и блестела на солнце. Тела изгибались, повторяя движения волн. Над морем порхали алые бабочки.

Малика вошла в воду. Платье намокло, ветер сорвал с головы чаруш. Перламутровая ткань, пузырясь и покачиваясь на волнах, поплыла к горизонту. Сильные руки заскользили по плечам и стиснули грудь. Затаив дыхание, Малика запрокинула голову. За спиной стоял Иштар. «В тебе просыпается женщина…» — шептали его губы, нежно целуя её шею. И ей вдруг захотелось сделать то же самое: коснуться губами его тела…

Малика очнулась. Жрецы раскачивались взад-вперёд и, перебирая пальцами письмена, бормотали молитвы. Иштар упирался в колонну обеими руками, будто толкая её перед собой, и не сводил с Малики глаз.

На закате паломники отправились в обратный путь. Жрецы расчищали дорогу от бабочек, размахивая веерами. Иштар и Хёск тихо беседовали. Малика еле переставляла ноги и шептала: «Хочу домой. Хочу домой…»

Поднявшись на борт яхты, она прошла на корму. В море плескались звёзды. Над головой хлопал парус. Ветер вздымал края чаруш и трепал подол платья.