Любимая учительница (СИ) - Зайцева Мария - Страница 38

Когда мы стали едины.

Просто в один момент резкая боль и острое чувство заполненности заставили ахнуть прямо в закрывающие мне рот губы, потому что он был большой, очень большой, а я, несмотря на дикий, сжигающий голод, не до конца готовой к таким габаритам. Но даже эта боль, эта теснота и первые резкие грубые движения, были благом, были необходимостью. И, если б он вздумал сейчас остановиться, я бы точно умерла.

Но останавливаться Давид явно не собирался. Наоборот, перехватил меня поудобнее, насаживая на себя еще больше, еще плотнее, перехватил мои руки, заставляя обвить свою шею, прижаться всем телом, и начал двигаться, резко, жесткими тяжелыми толчками, выхватывая из моего рта хриплые вздохи губами, глуша их, делясь со мной дыханием, обжигающе-горячим, одним на двоих. Я не чувствовала неудобства, кафеля, по которому бешено елозила спиной, впивающихся в бедра заклепок от ремня на так и не снятых, а лишь приспущенных джинсах, собственного неловкого неустойчивого положения. Ничего. Кроме бешеных толчков, соединяющих меня с Давидом, кроме его сбитого распаленного дыхания губы в губы, кроме жестокого подчиняющего омута его глаз. Движения становились все мощнее и в то же время быстрее, дыхание все тяжелее, взгляд все чернее.

— Моя, моя, моя… — внезапно зашептал он исступленно, срываясь на колкие беспорядочные поцелуи щек, шеи, что-то шепча, мешая русские слова и свой певуче-гортанный красивый язык, голову мою окончательно заволокло дурманом, и я закричала, не думая о том, где я и кто я, и забилась в счастливых освобождающих судорогах, утаскивая своего любовника за собой в бешеный искрящийся оргазм. И до того это было невероятно, что на какое-то время нас вынесло из этого мира, утащило куда-то за пределы сознания.

А потом, фоном, стали проявляться звуки, осязание. Понимание.

Вот холодная кафельная стена за спиной. Вот горячие руки Давида. Вот его плоть, все еще находящаяся во мне. И мои ноги все еще обнимают его талию, сжимаясь тесно до судорог. И голоса. Дерганье ручки. Ой! Ойойойой!!!

Я завозилась в мощных, не желающих отпускать меня лапах, Давид нехотя отодвинулся, мягко спустил меня на пол, приподнял за подбородок, медленно, сладко поцеловал, не обращая внимания на возмущенные голоса людей с той стороны двери. Потом лениво поправил одежду, провел пальцами по моему платью, натягивая пониже, опять поцеловал, хотя я уже отклонялась, умоляюще шепча, чтоб прекратил, что нас сейчас арестуют, что позор какой… Он лишь мягко улыбнулся, успокаивая. И открыл замок, заслоняя меня широченной спиной от любопытных взглядов официантки и охранника.

Позади них стоял Глеб, ехидно лыбясь во все лицо. Давид, не отвечая на возмущения сотрудников ресторана, мотнул головой, и Глеб, подмигнув, отвлек их, пока я, красная, как рак вареный, выбегала прочь из помещения по направлению к двери. Ноги моей больше здесь не будет! Позорище, Боже мой, стыд какой!

Давид шел рядом, придерживая меня за локоть и заслоняя от досужих взглядов.

Уже возле машины нас догнал Глеб, судя по довольной физиономии, уладивший вопрос с администратором ресторана. Но все равно я сюда не зайду больше.

— Дава, бля, ты мне должен будешь, — хохотнул он, прыгая на переднее сиденье и подмигивая мне.

— Сочтемся, — солидно усмехнулся Давид, садясь за руль и выворачивая со стоянки.

— Мне домой надо, — торопливо заявила я, не желая уже на сегодня приключений.

— Нет уж, Татьян Викторовна, сначала договорим, — развернулся ко мне Глеб.

— Что? Еще одно кафе?

— Ну уж нет! На сегодня кафе хватит! А то таким макаром ни одного заведения в городе не останется, в которое бы нас пускали… Домой поедем. Ко мне. — Заявил Глеб.

— Нет! Нет! Меня домой везите! — Заупрямилась я, испытывая дикое волнение и стеснение. А еще прекрасно понимая, что меня ждет в его квартире. Опять. И злясь на свою блядскую натуру, которой, похоже, от этого понимания заранее остро так захорошело…

— Татьян Викторовна, нам все равно придется разговаривать. А тебе — отдавать мне должок.

— Какой еще должок?

— Узнаешь…

— Татьяна Викторовна, вы уже пришли? Доброе утро!

Я обернулась, невольно залюбовавшись сонным невинным ребенком, нежданно-негаданно поселившимся в моей квартире.

Катя улыбалась, смотрела на меня во все глаза и не задавала глупых вопросов. Просто радовалась тому, что я дома. Как приятно, Боже мой.

— Кофе хочешь, Катюш? Я с корицей сварила.

— Да, с удовольствием.

Я принялась за кофе, пока Катя умывалась. Открыла холодильник, задумчиво оглядывая полки. Да… Хозяйка из меня, конечно, та еще… Ну, бутерброды, пожалуй, смогу сделать. Главное, чтоб сыр не испортился.

Завтракали в молчании. Я, все еще погруженная в переживания веселой ночи и ее чудесных итогов, Катя — просто молча и не пытаясь лезть в душу. Хорошая девочка. Правильная.

Тишину разрушил звук сообщения.

"Выходи, коза".

Мой Бог! Юрик! Приехал! И не отзвонился! Мелкий гад! Как мне тебя не хватало!

— Катя, давай собирайся, Юрий Станиславович отвезет нас.

— Да я сама, Татьяна Викторовна, — смутилась она, покраснев, — мне неудобно…

— Давай, давай, не спорь.

Я сама заторопилась, допивая кофе и подкрашивая ресницы. Бог с ним, с тональником, пудрочкой чуть-чуть, губы распухшие кремом, и хватит. Надеюсь, Юрка не будет особо приглядываться. А то затроллит ведь, и студентки не постесняется. Потом быстренько оделась, подождала Катю, и вскоре мы уже выходили из подъезда, возле которого Юрик с шиком припарковал свою выпендрежную красную ауди.

Сам он на ее фоне смотрелся просто убийственно. Высокий, аристократичный, в расстегнутом полупальто и стильном костюме. Авиаторы и крышесносная улыбка довершали образ. А чего это у нас авиаторы? Повеселился Юрик?

Я его обняла, повисев радостно на шее минуту, затем представила Катю, и мы погрузились в машину.

— Как семинар?

— Отлично! Потом расскажу. — Юрик стрельнул глазами на Катю, подмигнул, намекая на то, что ему есть, что мне рассказать. Да вот вообще не сомневалась.

— А у тебя что нового? Кроме очаровательной соседки?

— Вы простите, Юрий Станиславович, я только на одну ночь… — тут же начала бормотать виновато Катя, но я велела помолчать, дескать, шутит у нас так Юрий Станиславович. А на самом деле ему все очень даже нравится.

— Ну так что? Когда у тебя окно?

— Перед большой переменой.

— Отлично, я тебя позавтракать отвезу, поболтаем.

Вот уж не терпится кому-то…

Впрочем, мне самой есть, что рассказать, тут еще неизвестно, чья новость и похождения будут ярче.

В голове опять промелькнули картинки прошлой ночи.

Господи, как это было… Жарко.

Я, еще в машине Давида уже прекрасно понимая, зачем мы едем, приняла это, как данность, и успокоилась. Потому что, бляха муха, лучше уж заниматься сексом на отдельной частной территории, чем в общественных местах. В подъездах, на газонах и в туалетах ресторанов. Оно и безопаснее как-то.

Квартира Глеба особо ничем не поражала, как, впрочем, и жилье Давида до этого. Двушка в неплохом спальном районе столицы. Минималистичный ремонт, абсолютно мужской. Серые бетонные стены, ничего лишнего на кухне, здоровенный толстый матрас на полу с спальне, тренажеры и огромный экран плазмы с игровыми приставками в гостиной. Шкафов нет. Есть большая гардеробная, где неаккуратно напиханы вещи. Одна здоровенная полка с наградами и медалями.

Это все рассматривала уже много позже, когда меня, наконец-то выпустили из своих лап поработители.

А это случилось нескоро.

Раздевать меня начали еще в прихожей. И очень быстро.

Платье сдалось буквально в секунду. Я осталась стоять в белье, подранных колготках и тяжеленных ботинках.

Именно тогда Глеб, выдав, что я просто охренительна в этих говнодавах на тонких ножках, опустился на колени передо мной и начал аккуратно расшнуровывать ботинки. Я буквально замерла, ощущая на плечах каменные руки Давида, стеной стоящего позади, и не делающего никаких движений больше, кроме того, самого первого, когда он содрал с меня платье.