Покровитель (СИ) - Шагаева Наталья - Страница 23

Мостами землю перекрыв,

Я так Тебя и не нашел,

Открыл глаза, а там… обрыв,

Мой путь закончен, я — пришел.

(Валентин Гафт)

Ненавижу это место, поэтому и посещаю его раз в год. Ненавижу состояние, которым меня здесь накрывает и потом долго не отпускает. Многие меня осудят, возможно, я даже задену чьи-то чувства. Но я совершенно не понимаю, зачем существуют кладбища. Огромные территории земли, заселенные смертью. Столовые для червей. Трупу все равно, что будет с его телом. Более рационально кремировать людей и хранить о них память в воспоминаниях, фотографиях, их личных вещах. Совсем необязательно ходить на кладбища и скорбеть над сгнившим трупом. Даже звучит ужасающе. Что-то из фильмов ужасов. Но люди предпочитают соблюдать кем-то придуманные ритуалы. Я завещал сжечь свой труп и развеять прах где-то над водой. Хочу превратиться в песчинку, уйти у в небытие и существовать только в воспоминаниях или вещах, которые создал.

И вот я здесь, в мрачном месте с голыми деревьями, укрытыми снегом, каменными памятниками и деревянными крестами, на которых сидят вороны. Сегодня ЕЕ День рождения.

Как нелепо, праздновать рождение в месте, где царит смерть.

Вынимаю из багажника большую корзину белых лилий с вкраплениями красных ягод рябины. Лилии для Миланы. Рябина для меня, как символ крови и вины. А в сочетании это смотрится гармонично. Красивый и мертвый букет. В нем — ее душа и моя боль.

Снег усиливается, падая крупными хлопьями, аккуратно укутывая все вокруг, засыпая мою голову и цветы. Ставлю корзину на мраморную плиту. Снимаю перчатки, и голыми ладонями смахиваю снег с высеченного портрета моей жены. Прислоняясь лбом к ледяному мрамору и дышу, впуская в себя боль.

— Привет…, - делаю рваный вдох, потому что говорить трудно, в груди сковывает, словно меня сжали в тиски. — Как всегда улыбаешься?

Смотрю на ее улыбку, скопированную с фотографии.

— Хорошо там? Спокойно? Ты всегда улыбалась… — еще один глубокий вдох. — Я, наверное, и влюбился в твою улыбку, — все, дыхание заканчивается, ком застревает в горле, и я просто терплю состояние, при котором мне кажется, что смерть действительно близка.

Конечно, где ей быть как не на погосте.

По телу разливается внутренний жар, дыхание учащается, грудь сжимает, в глазах темнеет и меня начинает трясти как ненормального. Я уже давно не паникую, не боюсь, я просто принимаю это состояние и пытаюсь почувствовать его в полной мере.

Не знаю, сколько так простоял, примерзая лбом и ладонью к мрамору. Руки немеют от холода, голову и плечи засыпает снегом. Я будто срастаюсь с этим местом, я мог ещё долго так простоять если бы не невыносимая боль в груди, которая задевает каждый нерв и доводит до судорог. Размахиваюсь и бью со всей силы в мрамор, разбивая костяшки, оставляя кровавые следы. Боль в руке перекрывает внутреннюю агонию и приводит в себя.

— Прости, — хрипло шепчу я, размазывая свою кровь по мрамору, рисуя пальцами багровые узоры. Отталкиваюсь от памятника и ухожу прочь не оборачиваясь.

Спасибо, моя хорошая, твой День рождения всегда незабываемый.

Сажусь за руль и еду в город. Сам не знаю куда, просто вперёд, намеренно сжимаю и разжимаю кровавую руку, чтобы чувствовать физическую боль. Домой ехать не хочется, и я гоню на работу.

***

— Мне кофе крепкий с сахаром и аптечку! — требую у секретарши, которая растерянно поднимается с места и в ступоре рассматривает мою разбитую и припухшую руку. — И побыстрее! — командую, поторапливая ее. Прохожу в кабинет, скидываю куртку и иду к бару. Наливаю себе полный стакан чистого виски и залпом глотаю мою анестезию, обжигая горло. Голодный желудок начинает гореть, но мне становится лучше. Падаю в кресло, откидываю голову, и смотрю в потолок, пытаясь переключиться на реальную жизнь. Секретарша молча приносит мне кофе, аптечку и так же молча покидает мой кабинет. Хорошая девочка, мы сработаемся, она начинает меня понимать без слов. Закрываю глаза, делаю глубокий вдох, задерживаю дыхание и медленно выдыхаю, пытаясь вернуть себе привычную холодность и пустоту. Только так я могу существовать дальше. Почти прихожу в норму, слышу, как дверь моего кабинета резко распахивается и с грохотом закрывается. Интересно, кто это у нас такой бесстрашный?! Поднимаю голову и вижу Елену. Она глубоко дышит и сжимает ладони. На лице негодование, даже злость.

— Ну вещай, — говорю я, приподнимая брови.

— Зачем ты мучил и держал Сергея в подвале?! — кричит, в ярости, с огромной претензией в голосе. — Он, конечно, донимал меня, но я не просила его калечить и держать как раба! Это… это…, - задыхается. — Я не просила решать эту проблему! Как бы там ни было, он отец Андрея, человек в конце концов! Я видела его с утра. Ты чудовище! — выплевывает мне с ненавистью, сотрясая криком стены.

— Да, я чудовище! А ты думала, в сказку попала?! — меня тоже заполняют эмоции, я резко взрываюсь неконтролируемой злостью. Поднимаюсь с кресла, отталкиваю назад и оно с грохотом врезается в стену.

— Кажется, ты забылась, милая! Забыла свое место! — надвигаюсь на Елену, смотря, как гнев в ее глазах меняется на страх. Она отступает, но я иду на нее. — Не вовремя ты, Леночка, решила устроить мне истерику. Я за нее не платил!

— Виталий… — испуганно шепчет она, прижимаясь к стене.

— Поздно дёргаться, Лена, — сквозь зубы произношу я, хватая ее за шею и вжимаю в стену. Мне необходим этот выброс агрессии.

Елена

Я была вполне здорова, но доктор продлил мой больничный. У меня появилась пара свободных дней, и я решила заняться своими делами. Оставила Андрея у соседки. Мой сын дружит с ее близнецами и им не скучно вместе. Соседка с удовольствием принимает Андрея, лишь бы ее дети были заняты и не донимали. Первым делом я отправилась к маме в больницу. Пару дней назад ей сделали операцию, и все, слава богу, прошло успешно. Она уже чувствует себя сравнительно хорошо, но ей ещё долго предстоит провести в стенах клиники.

Когда увидела изнеможённую слабую маму, но с улыбкой на губах от того, что все прошло хорошо, я сама расцвела от радости и глубоко вздохнула, словно с души упал огромный груз, который не давал нормально дышать. Словно я сама мучилась от болезни, а потом вдруг выздоровела. Разговаривала с матерью, держала ее за руку, ухаживала за ней, а сама мысленно благодарила Аронова. Ведь если бы не он, всего этого могло бы и не быть, все могло закончиться очень плачевно. Я словно очнулась и до меня, дуры, наконец дошло, что продав себя я совершила самый правильный поступок в жизни. Ведь Виталий и правда решил все мои проблемы, а взамен попросил лишь секс, который, как выяснилось, доставляет мне удовольствие. Мне, черт побери, повезло встретить на пути Аронова.

Выходя из клиники, мне стало стыдно, что я вчера отказала Виталию и не приехала к нему. Мне действительно не с кем было оставить сына на ночь, но следовало об этом подумать, когда Виталий говорил, что я должна буду быть с ним в любое время дня и ночи. Выходя во двор клиники, я даже задумалась над сюрпризом для Аронова, в голове нарисовался план прийти к нему в кабинет и сделать все, что он хочет. Я явно представила, как подхожу к нему совсем близко, а он следит за мной невыносимо тяжелым взглядом, привстаю на носочки и шепчу: «Ты можешь делать со мной все, что хочешь». Мне казалось это таким смелым и сексуальным, даже приятно тянуло низ живота от возбуждения. Я спешила домой надеть красивое белье и новое платье.

Так вышло, что частная клиника находится на территории городской больницы, это как бы платные отделения с врачами высокой категории, и чтобы выйти, нужно пересечь двор. Я летела в мыслях и не сразу услышала, как меня зовут. Так тихо хрипло. Обернулась, думая, что послышалось и увидела Сергея. Я не сразу его узнала, а когда поняла, что это мой бывший муж, ужаснулась. Да, мы в разводе. Да, я его уже давно не люблю. Да, он оказался настоящим мудаком. Но как бы это не было, я никогда не хотела видеть его в таком состоянии. Сергей сидел на лавочке возле приемного покоя, и медленно курил, поднося к губам дрожащую руку с сигаретой. Он был осунувшийся, бледный, с огромными кругами под глазами, с еще распухшим поломанным носом и рассеченной бровью. Весь грязный и неприятно пахнущий, словно за несколько дней превратился в бомжа. Казалось он даже постарел.