Двое. После (СИ) - Салах Алайна - Страница 20

— Я не могу к тебе поехать, — в глаза Булату я намеренно не смотрю, чтобы он не разглядел то, чего стоила мне эта фраза. — Банди плохо, и я не могу его бросить. 

Он выпрямляется. 

— Могу отвезти вас в клинику. Пусть его посмотрят.

Булат не выглядит ни расстроенным, ни раздраженным моим отказом, и я позволяю себе улыбнуться.

— У нас уже такое было несколько раз. Ему нужно отлежаться. У него печень слабая — так ветеринары сказали, — И помолчав, тихо добавляю: — Извини.

Отлученный от ласки, Банди уходит в кусты делать свои собачьи дела и мы остаемся одни. Невесомость в теле исчезла — ее заместила ноющая тоска. Булат все еще стоит напротив меня, а я уже скучаю. Я ведь понятия не имею, когда произойдет наша следующая встреча: через неделю, через месяц или через год. 

Можно шагнуть к нему и прижаться, можно поцеловать в щеку и унести на себе немного его запаха, но мешает невидимый барьер. Булат тоже этого не делает, лишь внимательно меня разглядывает, как умеет только он.

— Тогда хорошего вечера, Таисия. 

Я молча киваю. Этот день исчерпывает свои секунды, неумолимо ускользает, выталкивая меня в действительность. Говорить нет сил. 

Банди вылезает из кустов, как раз тогда, когда машина Булата покинула двор, и озадаченно на меня смотрит. 

Я вытираю слезы рукавом пальто, но они все равно продолжают катиться. 

— Не надо так на меня смотреть. Булат тут не при чем. Это я из-за тебя расстроилась. 

Будильник пиликает уже в четвертый раз, напоминая о прогулке с Банди, а я по-прежнему разглядываю стену. Сердце гулко бухает под пижамной сорочкой, живот стянуло горячим узлом. Я в тысячный раз проматываю в голове вчерашний день: ставлю на паузу любимые моменты, дышу ими, любуюсь, возбуждаюсь. Воспроизвожу в памяти каждую сказанную им фразу и чтобы непременно с правильной интонацией: эту он говорил низко и хрипло, ту — мягко и насмешливо, а следующую — предельно серьезно. Процесс возвращения в «До» безвозвратно запущен, несмотря на то, что даже самое сладкое воспоминание имеет привкус перченой горечи. Ведь вполне вероятно, что они станут последними. 

Жалеть тоже ни о чем не получается, наверное, потому что совесть все еще зажата в тисках вчерашнего дня. Был ли хотя бы шанс, что я поступила иначе? Что сдержалась, смогла оттолкнуть? Ни единого. Пара нитей, связывающих меня с прошлым, оказались куда крепче десятков из настоящего. 

Еще я знаю, что скоро станет больно, возможно, даже этим вечером. Помню, каково это — пропитаться его запахом, а потом остаться без него. Наступит болезненная ломка, которую сменит череда миражей. Ты будешь дергаться при звуке звонка, каждый раз тщетно вспыхивая надеждой: а вдруг это он? Будешь с замиранием сердца оборачиваться на каждый проезжающий автомобиль, похожий на то, что водил он, искать в толпе его черты, находить и тлеть от разочарования, потому что тебе привиделось. Всего этого не избежать. Надеюсь только, что однажды пройденный путь во второй раз окажется чуточку легче. 

— Как ты себя чувствуешь, маленький бандит? — я глажу Банди по теплой шерсти и в ответ получаю довольный зевок: мол, все отлично, отлежался. Пойдем уже гулять.

Душ, непременно холодный, чтобы не было времени на новую перемотку воспоминаний, чашка некрепкого кофе, три этажа в лифте. Я толкаю подъездную дверь, и вчерашняя картина предстает перед глазами сама собой: поблескивающий глянец капота, высокая фигура, воротник рубашки, белеющий в сгустившемся полумраке. Он меня ждал, а я не смогла. 

Действительность же безжалостна и прозаична. На улице светло и пасмурно, а на том месте, где вчера стояла машина Булата, сейчас припарковано такси. В груди холодеет, и я плотнее запахиваю куртку. Так быстро? Я еще не готова.

По возвращению домой после получасовой прогулки я накладываю в миску Банди корм, которым он с удовольствием принимается хрустеть, себе же готовлю кашу. Аппетит, ожидаемо, пропал, но и это для меня не новость. После столкновения с «До» его может еще долго не быть — просто нужно питаться по расписанию.

Я проверяю телефон — а вдруг? — но там, конечно, ничего нет. Очень невовремя закончилась учеба — сейчас быть предоставленной самой себе мне совершенно ни к чему.

Ложка за ложкой я проталкиваю в себя овсянку и составляю план. План — обязательная вещь, когда ты сбиваешься в намеченного пути, твой ориентир в подержании нормальности. 

Первое. Мне нужно позвонить Антону. Встретиться — поговорить — расстаться. Волнительная тошнота заставляет меня отодвинуть тарелку. А что если он начнет задавать вопросы? Спросит в чем причина? Тогда мне придется соврать — сказать правду слишком жестоко. 

Второе. Ни в коем случае не запирать себя дома. Одиночество — это всегда много мыслей, и порой они действуют разрушающе. Встретиться с Мариной, зарядиться позитивом, обсудить Испанию.

Пункта три пока нет. 

На то, чтобы набрать Антону, у меня уходит больше двух часов. Я слабовольно откладываю звонок: сначала мою посуду, потом вспоминаю о неглаженном белье, а затем и вовсе начинаю необязательную уборку в ящиках. Не находится ни единой фразы, которая бы смягчила то, что я собираюсь сделать. Расставание — худшая вещь на земле. Кто сказал, что в ней больно лишь тому, кого бросают? Сейчас, пока я слушаю гудки, внутри все переворачивается и стучат зубы.

— Да, Тай, привет, — голос Антона звучит спокойно и собрано. 

От волнения заготовленная фраза вылетает у меня из головы, и я запинаюсь. 

— Привет… Как дела?

— В порядке все. На работе. Ты как, отдохнула?

Я не сразу вспоминаю о том, почему он об этом спрашивает. Еще одно доказательство, что мне лучше не лгать.

— Да, я уже… то есть я порядке. Хотела спросить… Мы можем сегодня увидеться?

Я прикрываю трубку ладонью, потому что мне кажется, что я дышу оглушительно. Сердце барабанит нервно и испуганно, как перед прыжком с высоты. Происходящее для меня ново, и я бы предпочла, чтобы так и оставалось.

— Сегодня, наверное, не получится. Есть дела.

Этого я совсем не ожидала. Ничего удивительного Антон не сказал, но я ощущаю себя растерянной. Наверное, дело в его отстраненном тоне и в сухом «есть дела». Раньше он всегда говорил, как и с кем собирается провести вечер.

— Ну… хорошо… Позвони мне, если что-то изменится.

— Договорились. Бандиту привет.

Опустившись на диван с зажатым телефоном, я пару минут разглядываю пол. Антон на меня обиделся за то, что вчера я не позволила ему приехать? Это ведь не означает, что он примется за старое? Он ведь обещал.

********

С Мариной мы договариваемся встретиться в нашей кофейне в шесть вечера. Ломка стремительно затягивает меня в свою болезненную паутину, стены квартиры давят, становятся душными. Я перемываю полы, предпринимаю несколько попыток искать билеты в Испанию и каждый раз остаюсь сидеть перед погасшим экраном, отдавшись во власть оживших картин. Его руки на мне, сжимают бедро, гладят грудь. Булат насмешливо улыбается мне, треплет на ухом Банди. Смотрит мне в глаза, когда прощается. Садится в машину. Уезжает.

В кафе я приезжаю на полчаса раньше — дольше находится дома я не смогла. Марина появляется спустя пятнадцать минут — она никогда не опаздывает, даже если это наши обычные кофейные посиделки.

— Пожалуйста, скажи, что мы наконец обсудим Испанию, — она смотрит на меня с шутливой мольбой в глазах. — На этой неделе я собираюсь покупать билеты. Такие цены просто жаль упускать. 

Испания — это выход для меня. Сменить обстановку. Уехать туда, где миражи не смогут меня достать. В Барселоне в это время года Булату делать нечего.

— Я не знаю, кому оставить Банди. 

— А Антон? Он ведь сможет заезжать его покормить.

Я напрягаюсь, комкаю в кулаке салфетку.

— Он не сможет. Я собираюсь с ним расстаться.

Марина даже чашку на стол опускает — настолько поражена услышанным.

— Как? Почему? В смысле…