Агуглу (Тайна африканского леса)
(Затерянные миры, т. XXVII) - Мариваль Ремон - Страница 14

В этот вечер Сао переменила подстилки и вычистила жилище.

На пыльной земле, на том месте, где я спал, она заметила блестящий предмет, привлекший ее внимание. Желая узнать его назначение, она показала его Фои, который принес его мне на ладони руки. Это было стекло лупы; я хранил его в кармане и как-то затерял; жалкое стекло, выщербленное, поцарапанное, потрескавшееся, но которое тем не менее дало мне возможность совершить чудо.

Солнце кидало последние, еще жаркие лучи. Один из них скользнул по стеклу и заискрился, как уголь. Это было как бы внезапным, взволновавшим меня вдохновением. Пусть только придет мне на помощь другой луч и я обогащу эти горы новой стихией. Я торопливо набрал сухих листьев и обрезал несколько хилых веток. Под влиянием волшебного стекла произошло чудо: одна из веток заискрилась, затрещала, и вспыхнуло пламя, взвившееся в вечерней тьме, как ракета.

Фои при виде огня отпрянул назад.

Рядом с ним Сао испуганно обняла детей. В эту минуту появились Мур и Нау. Они возвращались с охоты и сгибались под тяжестью добычи.

Руки их опустились от испуга; быстрым звериным движением они вытянули головы вперед и вопросительно посмотрели друг на друга. По их наморщенной коже, как по шкуре рассерженного льва, пробегали переливы световых отблесков.

Вечер был тихий и ни единый листок не трепетал под нежной лаской ветерка; дым столбом поднимался прямо к небу.

И вот раздался концерт, который в природе обычно сопровождает закат дня. Серебристое пение древесных лягушек смешалось с трескотней сверчков. Недалеко от нас маленькая лягушка вторила контральтовым голосом их последним нотам. На верхнем карнизе самцы, сидя на корточках, начали свои обычные вопли.

Все это так захватило меня, что сердце мое переполнилось. И перед вновь обретенным очагом, чувствуя в себе первобытную душу далеких праотцов, я заплакал горячими слезами.

С недавних пор у меня есть подруга. Ее зовут Адуаде Муни: она, как и я, пленница Агуглу.

Это ребенок, едва достигший шестнадцатилетнего возраста, с лицом теплого оттенка полусжаренного кофе. Тонкие губы улыбаются на ее прекрасном овальном лице с прямым носом, которым отличаются некоторые племена эфиопской расы, происходящие от смешения с древними народностями Египта.

Довольно высокая, с длинными и стройными ногами, Адуаде Муни во время ходьбы высоко держит голову, украшенную густыми волосами, заплетенными в тонкие косички. Маленькое золотое кольцо блестит в носовом хряще у ноздрей; грациозная шея украшена ожерельем из мелких раковинок; и гибкий и безупречный стан стягивает кусок ткани из рафии[6].

Я познакомился с нею благодаря огню, который сделал из меня исключительное существо, возбуждавшее всеобщее любопытство. Каждый вечер я зажигаю огонь, чтобы опалить дичь или сварить клубни растений. Три камня и три небольших глиняных устоя образуют очаг. Пока я священнодействую, со всех сторон нерешительно приближаются группы желающих посмотреть на чудо; но, как только вспыхивает первая искра, все в испуге подаются назад.

Однажды вечером, в последнем ряду зрителей я заметил Муни, вытянувшую свою шаловливую головку.

Муни моя соседка. Пещера ее хозяина вырыта под той, в которой живу я. В час послеобеденного отдыха, когда ее оставляют одну, она приходит ко мне. Естественная лестница из камней и корней соединяет один выступ с другим. Муни не знает головокружения, она карабкается по лестнице с ловкостью обезьяны и ее бронзовое лицо всегда неожиданно появляется над моим карнизом.

— Где ты родилась, Муни? — спросил я ее в первый раз.

— За этими горами, — ответила она, — на берегу большого озера, окруженного лесом.

Ее глаза увлажняются при воспоминании о родном лесе. Но Муни скоро овладевает своей слабостью и гордо прибавляет твердым голосом:

— Там у моих родных большая хижина, а деревня густо населена, как пчелиный улей.

Помолчав, она доканчивает свою фразу, подчеркивая ее гримасой презрения:

— Мои родные не похожи на диких зверей: они не живут в ямах.

Мне хотелось бы узнать, при каких обстоятельствах попала она к Агуглу. Но объяснения затруднительны. Девушка говорит на неизвестном мне наречии и едва знает несколько слов по-английски и по-нубийски. Чтобы сделать свои слова понятнее, она вынуждена прибегать к помощи тысячи разнообразных гримас, на которые только способна ее физиономия.

История, впрочем, обычная. Нубийские торговцы поймали ее однажды вечером, когда она ходила за водой, и отвели в свой отряд. Ее связали лианами, били по каждому поводу, долго вели по неизвестным тропинкам. Маленький отряд, достигнув горных вершин, собирался уже перевалить их, когда появившиеся в темноте Агуглу утащили Муни от ее похитителей. Это случилось два года тому назад. С тех пор она живет здесь, в одной и той же пещере, ничем не занятая, более или менее свободная и почти счастливая.

— Счастливая? — повторил я, как эхо.

— Да, — сказала она, полуоткрыв улыбкой рот, украшенный белыми зубами.

Я прибавил, не смотря на нее:

— Сколько вас всех в жилье?

— Не считая меня, шесть мужчин, трое детей и одна женщина, — ответила она.

На мои губы просился другой вопрос, но перед чистыми глазами Муни, которая без всякого смущения смотрела на меня, я не осмелился его произнести. Она, несомненно, поняла мою мысль, так как тихо добавила:

— Они берегут меня для Каа.

Там, где она сидит, играет солнечный луч и в нем танцуют мошки; она мигает веками и отгоняет их рукой.

— Каа? — спросил я в изумлении.

— Да, — ответила она едва уловимым шепотом. — Каа — …старец… патриарх… Тот, с которым не говорят!

Ее палец снова указывает мне на вершины.

— Он живет там, высоко, среди туч. Это властелин, которому повинуется весь мир.

Муни замолкает, увидев Сао, появившуюся на площадке; Сао вглядывается в небо, чтобы измерить высоту солнца. Это час, когда Фои возвращается домой; он скоро будет здесь и довольная Сао улыбается нам, блестя своими белыми зубами. Когда она ушла, Муни снова тихо заговорила:

— Патриарх, который живет там, в вышине. Что я могу сказать тебе о нем, кроме того, что он один держит в своих руках нити нашей судьбы. Каждый год, во время дождей, различные кланы, рассеянные в горах, послушно приносят ему в дар своих пленников и девственниц. Приближается день, когда и меня поведут к нему. Может быть, мы попадем в одну партию.

Внезапным прыжком Муни вскакивает на ноги. Одно мгновение ее горячая рука дрожит в моей; затем я остаюсь один перед темнеющим горизонтом.

В эту ночь меня мучил странный кошмар. Я летал высоко над горами в звездном небе, вцепившись пальцами в шею большой птицы с распростертыми крыльями. Вдруг я почувствовал, что мы падаем с головокружительной быстротой. Я закрыл глаза, чтобы не чувствовать падения и, когда снова открыл их, таинственная птица исчезла.

Я находился один у входа в мрачное ущелье. Маленький гном с глазами, окаймленными краснотой, с лягушачьими щеками и короткими, как плавники, руками, сделал мне знак следовать за ним, и мы молча пошли вперед. Мы долго шли через целый лабиринт коридоров; наконец, мой проводник сразу остановился и ударил кулаком в стену. Каменная глыба целиком поднялась и открыла громадное помещение, освещенное со всех сторон сернистым светом, с мраморными колоннами и базальтовым портиком.

В глубине, на троне из зеленого нефрита, сидел высокий старик. Гном упал перед ним на четвереньки. Вдоль всего покоя распростерлись другие гномы, уткнувшись лбами в землю. Но я не видел ничего этого, так как мой взгляд был неодолимо прикован к низкой двери, пробитой в стене. Когда она открывалась, я видел искаженные лица и слышал зловещие стоны. Каждый раз из этой геенны выходили женщины. Они были всевозможных рас и национальностей: черные, желтые, одни с удлиненными к вискам глазами, другие с пышным станом, третьи с распущенными по плечам светлыми волосами. Они подвигались мерными, плавными шагами, устремив глаза куда-то вдаль. Каждую поддерживали под руки двое слуг и по ступенькам трона поочередно подводили к старику. Одним беглым, жестким взглядом Великий Старец осматривал ее руки и плечи, затем резко откидывался на спинку трона и мановением руки приказывал увести женщину.