Агуглу (Тайна африканского леса)
(Затерянные миры, т. XXVII) - Мариваль Ремон - Страница 17

Как я и боялся, Сао исчезла. На разбросанных в беспорядке подстилках, неподвижно лежали одни малютки. Младший мирно спал. У второго на левом виске виднелась неглубокая рана с запекшимися капельками крови.

Восстановить картину всего происшедшего было нетрудно. У всех диких народов похищение является единственным правом, на котором зиждется брак. Силой или хитростью наиболее крепкие и ловкие похищают женщин из соседнего клана. При подобном похищении я как раз и присутствовал.

Вдруг в моем взволнованном мозгу мелькнула мысль, которая постепенно обострялась, выяснялась и, наконец, приняла определенные формы: одно только жилище Муни имеет выход на нижнюю площадку. Стало быть, неизвестный Агуглу нес под ливнем мою подругу и значит, именно ее-то отчаянные крики я только что и слышал.

Опустив голову на руки, я закрыл глаза, чтобы избавиться от этой картины. Но и под закрытыми веками вставал образ Муни; слабенькая, дрожащая, покорная, она как будто лежала в глубине грота, с подавленным видом положив руки на колени.

Бледный свет, предшествующий рассвету, застал меня задыхающимся и дрожащим в лихорадке. Буря утихла. Юное солнце купало в своих лучах вход в пещеру. Стенки мало-помалу освещались и я машинально следил за победным шествием света.

Вдруг перед мной вырос Фои. Его шерсть была покрыта грязью. Запыхавшись от быстрого бега, он прижал руки к сердцу, чтобы успокоить его биение. Едва слышно я спросил его:

— Почему ты вернулся один?

Фои сделал унылый жест. Он обвел взглядом жилище, потом устремил на меня острые глаза:

— Теперь ты скажи мне где, где Сао?

Я молчал, опустив голову.

Его гнев разразился хриплыми криками, он начал колотить себя огромными кулаками в грудь, гудевшую, как барабан.

В тот же вечер все члены клана собрались на совещание. Их было около тридцати; все они скрежетали зубами и потрясали длинными руками. Мур заговорил первым. Он искал слов, сопровождая их подергиванием плеч.

— Наша область, — начал он, — подверглась нападению. Воины чужого племени проникли в наши жилища, чтобы похитить у нас женщин и детей.

Он остановился, чтобы подумать. Но не находил слов и кратко закончил:

— Отомстим!

Сидя на корточках полукругом и опершись подбородками на руки, присутствовавшие размышляли. Воцарилось молчание. Наконец, единогласным криком, донесшимся до вершин, они выразили свое согласие.

Общественная жизнь, даже в зачаточном состоянии, требует известной солидарности. Потому-то и не могло подняться никаких споров о достижении намеченной цели. Подлежал обсуждению лишь вопрос о том, какими средствами достичь этой цели.

Один старик последовательно сообщил два хитрых приема, выработанных еще предками. Предпочитающие первый прием, отправляются бродить в небольшом числе вокруг жилища врагов. Как только оттуда покажется женщина, идущая за водой к водоему, ее сейчас же оглушают ударом дубины. Другой способ еще менее сложен: под прикрытием урагана попросту вторгаются в жилище врагов.

Когда старик замолчал, заговорил я:

— Конечно, эти приемы остроумны. Но я укажу на то, что наши противники знают, по крайней мере, второй из них, потому что сегодня ночью они его применили. Не думаете ли вы, что будет более выгодно применить какой-нибудь новый метод?

Лица присутствующих сделались неподвижными от изумления. Старик презрительно отодвинулся. Нау, которому надоели мухи, морщил кожу на больном ухе. Я продолжал, пристально смотря в глаза присутствующим:

— Если вы примете мой совет, мы вооружимся терпением до первой звездной ночи. Выйдем все вместе до восхода солнца с таким расчетом, чтобы к рассвету прийти на место. Спрятавшись в кустарниках, мы подождем, пока наши противники, прельстясь хорошей погодой, покинут свои пещеры и направятся на охоту. Женщины останутся одни и окажутся в нашей власти.

Агуглу посоветовались взглядами. Старики не одобряли моего проекта, противоречащего всем традициям. Более предприимчивая молодежь присоединилась к моей точке зрения, которая и была, наконец, принята.

Мы отправились через день, дождавшись ясной ночи и, разделившись на две группы. Одна спустилась в долину, где тьма окутывала поток. Другая же, в которой находился я, обогнула долину, двигаясь вдоль горного хребта.

На одном повороте мы увидели стадо антилоп, пасшееся на склоне горы. Легкий ветерок развевал серебряные волоски, дрожавшие в их ноздрях; они подняли на минуту свои влажные морды, потом, согнув спину, снова наклонились к ароматной траве. Дальше, между двумя скалами, промелькнула маленькая обезьяна, подняв свой розовый зад. Нау бросил в нее дротиком, древко которого было украшено камешками, вправленными в трещины дерева. Животное покатилось с разбитой спиной; Нау покончил с ним ударом пятки.

Начинало светать, когда Мур, руководивший нами, дал знак к остановке. Мы находились на сухой, плоской возвышенности; из почвы торчали камни, напоминавшие притаившихся животных. Молодой месяц разливал свой холодный свет. Я узнал местность, где мы расположились стоянкой в тот вечер, когда Абу-Гурун был похищен невидимыми.

Перед нами чернела глубокая расселина, делившая гору надвое; там я впервые увидел Агуглу.

Место было благоприятное для засады.

Притаившись в густом кустарнике над расселиной, я бросил взгляд вниз. Огромное дерево, корни которого купались в потоке, поднимало свою густую вершину между отвесными стенами гор. Мур указал на него пальцем, и я понял, что наши товарищи спрятались в его ветвях. По данному знаку листва слабо заколебалась; это произошло быстро, как молния и затем снова все успокоилось в неподвижных ветвях.

Медленно тянулись минуты. С рассветом проснулась жизнь. На другом склоне расселины размеренным шагом прогуливались голуби, нагнув шею и распустив кринолином хвост, словно чванные жеманницы на прогулке.

Эти мелкие подробности врезались в мою память, хотя думал я совсем о другом, так как приближался решительный момент.

Когда солнце осветило западные откосы, на скалах показался, наконец, Агуглу. Скоро к нему присоединились другие. Все они появились из зарослей, так что нельзя было догадаться, из какой пещеры они выходили. Их волосатые руки сжимали дубины и острые топорики; переговаривались они между собой хриплыми голосами. Вдруг из пропасти до нас донесся шум ломающихся веток: наши противники взбирались по утесу и скатывавшиеся под их ногами камни падали в реку.

Я притаился и закрыл глаза. Когда я их снова открыл, Агуглу уже прошли, не заметив нашей засады.

— Чего же еще ждать? — Я уже согнул колени, готовясь выпрыгнуть из кустарника, но Мур толкнул меня обратно в заросли.

— Не сметь двигаться! — приказал он глухим голосом.

Из оврага послышался болтливый шум голосов. Женщины покинули свои жилища; цепляясь руками за выступы и раскачиваясь телом, спускались они шумными группами к ручьям, покрытым пеной.

Прокладывая себе путь сквозь острые камни, вода встретила в своем стремлении выступ скалы, со свистом откинулась назад и образовала своими брызгами прозрачный веер; туда и направлялись болтливые дамы.

Увидев, что они занялись омовением, Мур вытянул губы и свистнул.

По этому сигналу, дерево над потоком ожило. Держась вытянутыми руками за ветки, наши товарищи быстро перебежали пространство, отделявшее их от откосов, и исчезли в пещерах.

Но одна из женщин заметила их маневр и подняла тревогу. От ее криков взбудоражились другие. Подняв нос, выпустив когти и оскалив зубы, они принялись выть хором, подлаивая, как собаки.

Самцы, к счастью, были уже далеко. Один только задержался вблизи нас и скоро мы услышали треск кустарника и топот быстро бегущих ног.

Опустившись на одно колено, упираясь обеими руками в скалу, Мур приготовился к прыжку. Добежав до края скалы, Агуглу остановился и понюхал воздух, ища направления ветра.

Мур не дал ему времени почуять нас. Одним прыжком он бросился на него и запустил ему в горло свои острые когти, так что тот едва успел закричать. Полузадушенный самец безжизненно растянулся на земле. Мур обхватил его своими могучими руками и, раскачав, бросил в пропасть.