Служебный брак (СИ) - Романова Наталия - Страница 19

В то же мгновение Лилю подхватили мужские руки и повели в волшебном ритме, уверенно кружа и мягко придерживая. Аарон Эрнестович умел танцевать вальс, похоже, он владел искусством бального танца лучше Лили. Она бездумно закрыла глаза и кружилась, кружилась, кружилась вслед за умелыми, упоительными движениями мужчины.

Потом музыка стихла, Лиля отчаянно покраснела. Аарон спросил, зачем она спустилась. Не найдя ничего лучше, девушка придумала, что искала уборную, чем поставила себя в ещё более неловкую ситуацию. Аарон Эрнестович любезно проводил её в комнату и показал уборную, кажется, ни капельки не смутившись. Через несколько минут ошарашенной Лиле принесли поднос с тёплым сладким чаем, бутербродами с колбасой, мясом, сыром и порцию той самой рыбы с одной-единственной вилкой.

День свадьбы для Лили начался раньше самого раннего утра. Прямо к ней в комнату, без церемоний и формальностей, влетел Вадик, волоча за собой два чемодана на колёсиках, громыхая объёмным серебристым бьюти-кейсом.

— Просыпайся! — отдал он команду не желающей открывать глаза Лилии Котёночкиной. — Па-а-а-адъём! Девочки за дверью, ждут, когда ты встанешь.

— Пусть заходят, — пробурчала Лиля из-под подушки.

За несколько дней Лиля подружилась с «девочками» и, кажется, конечно, не до самого конца, принимала их за лиц женского пола. Вероятно, это была защитная реакция организма. Елоу, Саша и Женя видели её в таком виде и таких местах, что продолжать стесняться было бы опасно для психики, особенно с учётом их тесного общения в последние дни.

— Нет уж, — заявил Вадим и сдёрнул одеяло с несчастной Котёночкиной. — Аарон Эрнестович, — Вадим мечтательно вздохнул, а Лиля вздрогнула, — обещал всё оторвать, если они нарушат твоё личное пространство без однозначного на то согласия.

— Что оторвать? — Лиля вылезала из-под подушки, нехотя сползая ногами на пол.

— Всё! — театрально проговорил Вадик.

И без того не выспавшейся, удручённой неясной перспективой собственного будущего и больше всего — предстоящим торжеством, Лиле нарисовались картинки в духе режиссёра фильмов ужасов Стюарта Гордона. Она зажмурилась и вздрогнула. Может, всё-таки стоит отказаться от свадьбы? Всё происходящее, правда, очень-очень странно.

Перед мысленным взором Лилии Котёночкиной пронеслись шеренги рабочих, накануне заполонивших дом и сад, привозивших и расставляющих мебель, украшающих цветами специально поставленную арку перед прудом с лебедями, ряды машин с надписями названий телеканалов. Девушка вспомнила бегающую со скоростью пумы и грацией бегемота устроительницу свадебных торжеств и мелочно посчитала затраты Аарона Эрнестовича. Насколько она могла предположить эти затраты, конечно. Содрогнулась, представив выставленную ей неустойку, и произнесла:

— Пусть заходят.

— Дева-а-а-ачки! — крикнул Вадик в дверь, и тут же, как из ларца, появились три молодца. Очень разные с лица.

— Боже, что это?! — воскликнул Саша, показывая рукой на Лилину пижаму.

— О. Май. Фак! — вторил Женя, хватаясь ладонью за высокую грудь, сегодня выставленную на обозрение с помощью глубокого выреза.

— А волосы! А лицо! Патчи, срочно нужны патчи, — заключило Елоу, нервно дёрнув ноздрями.

— Где ты взяла э-э-это? — запричитал Саша. — Боже мой! Это же пи-жа-ма!

— Пижама из трикотажа, — нервно пропищал Женя.

— Розовая пижама из трикотажа, — добило Елоу. — Необходимы патчи! — истерично завопило оно и раскрыло бьюти-кейс на колёсиках, втащенный им в комнату собственноручно, минутой раньше.

Пижаму Котёночкина привезла свою, буквально вчера, Аарон Эрнестович поинтересовался, всего ли достаточно Лилии Котёночкиной, и не хочет ли она съездить домой. Лиля ответила, что всего достаточно (а всего было даже с избытком), но домой съездить надо. Пока девушка придумывала, зачем ей нужно домой, Аарон отдал распоряжение, и тут же появился водитель.

Родная комната встретила её тишиной, самую малость спёртым воздухом и роялем — предметом, недвижимо стоявшим здесь всегда, сколько себя помнила Лиля. Она прошлась по комнате, пообещала каждой значимой для неё вещи вернуться, всплакнула отчего-то, в последний момент схватила пижаму, завернула в пакет и утрамбовала в сумочку, в надежде пронести предмет одежды контрабандой.

Пеньюары, которые появлялись каждую ночь на кровати Лилии, были, безусловно, красивые, один — даже слишком. Шифоновый, со вставками из зефира, туаля и ажурного кружева. И хотя крохотная сорочка, едва прикрывающая такие же малюсенькие трусики, сидела по фигуре, а пеньюар запахивался и удобно крепился поясом, в подобном роскошестве Лиля чувствовала себя страшно неловко. К тому же она боялась запутаться в струящихся складках, расшибить себе лоб спросонья и, что ещё страшнее, порвать это ажурно кружевное чудо… вище.

Так что, даже если кружева не врезались в ягодицы, не сминались комом под спиной и не закручивались вокруг ног коконом, Лиля всё равно плохо спала, боясь лишний раз пошевелиться. Кто же спит, нацепив на себя полугодовой оклад!

Она зашла на кухню поприветствовать Измаила Иннокентьевича, вальяжно растянувшегося вдоль газовой плиты и наблюдающего за хозяйкой, с энтузиазмом переворачивающей котлеты собственного приготовления. Лиля сглотнула. Нет-нет, не подумайте, в имении невесту Аарона Эрнестовича Абалденного отлично кормили, она не знала ни в чём отказа и с того самого случая, произошедшего, конечно же, по недоразумению, чувство голода не испытывала.

Но разве можно сравнить котлеты Марии Ивановны с котлетой по-киевски, украшенной листьями салата, зёрнышками граната и росчерком инициалов шеф-повара суслом на тарелке.

— Приехала? — Мария Ивановна оглядела внимательно Лилю. — Живая, смотрю, только бледная. Умотал тебя женишок, смотрю? Вроде похудела… Не кормит, что ли, изувер?! — с этими словами некогда Лилина опекунша сунула ей в руки кусок белого хлеба, густо смазанный майонезом, с уложенной сверху сочной котлетой. — Поди, траву одну ешь, бедняжка, — соседка сочувственно кивнула, Измаил Иннокентьевич поддержал наводящим на окружающих ужас шипением. — Щас ведь как у богатых? Сплошь извращенцы. Трансвеститы, веганы, лактозу какую-то нашли, глютен, один базилик едят! Но ты терпи, вот распишетесь, ты его мигом и перевоспитаешь, а пока и козой притвориться можно. Жуй! — она сунула в другую руку Лили ещё один бутерброд с котлетой, на этот раз ещё и с нарезанным солёным огурцом. — Лука бы сюда, — сокрушалась Мария Ивановна, Измаил Иннокентьевич громко соглашался. — Но тебе нельзя! Там, поди, глютен, вот в котлетках какая лактоза? Никакой! Всё своё, своими ручками прокрученное, налепенденное. Жуй, жуй! Тебе силы нужны!

— Спасибо, — жуя, с набитым ртом промычала Лиля.

— Ну, с богом, — чуть позже проговорила Мария Ивановна. — Нам с Измаилом Иннокентьевичем приглашение пришло, но мы не придём, не обижайся, дочка. У меня отродясь платьев для такого общества не было, да и Измаилу фрак не пойдёт, — старушка улыбнулась, извиняясь, а Лиля от всего сердца поняла её и серого бандита. Она сама бы под страхом смерти не пошла на подобное мероприятие, но семь миллионов триста восемьдесят семь тысяч обязывали.

— Не сильно хоть лупит-то? — уже в дверях спросила соседка. — Насильничает?

— Нет, — честно ответила Лиля.

— Ну и славно, дай-то бог, — прошептала старушка и громко закрыла дверь, а Лиля едва не разрыдалась второй раз.

Пижаму ей удалось провезти безнаказанно, никто её сумку не проверял, не обыскивал и вопросов не задавал. Лишь под вечер, после ужина, Аарон усадил её на банкетку, оббитую шёлком, и внимательно оглядел с головы до ног и обратно.

— Лилия. Котёночкина, — вступительная часть речи немного задерживалась, но Лиля терпеливо ждала, сложив руки на коленках. — Лилия, если на завтрашней церемонии вас что-нибудь испугает, — а вот тут она начала бояться, — настоятельно рекомендую озвучить свои опасения мне лично, — девушке стало окончательно не по себе. — С любыми затруднениями вам следует обращаться ко мне лично или к Григорию Георгиевичу.