Тайны темной осени (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 3

Сейчас она скажет. Сейчас она это скажет. Вот прямо сейчас!

— Выше нос, Римус, — сказала Оля радостно. — Жизнь прекрасна и удивительна!

Что я и говорила!

Поймите меня правильно, — Оля хорошая, очень хорошая. Всегда поддержит, обнимет, напоит свежим кофе или ароматным чаем — по ситуации. Но чем старше становимся мы обе, тем дальше нас разводят наши характеры и наша жизнь. Оля — вся порыв, ей нужны гром, молнии, движение, шумные вечеринки, отчаянные безумства, экстрим и бурлящий поток. А мне бы в норку и — тихо там сидеть, чтоб никто не трогал. Смотреть на пламя свечи, укрыть ноги пледом и в любимом кресле открыть любимую книгу, неспешно приготовить себе кофе и посмотреть фигурное катание, действующий чемпионат или повтор…

Поэтому мы не живём вместе уже лет восемь как. Не всем из наших родственников это нравится, как же, целых две квартиры, по одной на каждую, где скромность?! Но мы с сестрой понимаем друг друга до той самой горькой точки на дне души, за которой в сердце смотрит вечность: нам не ужиться под одной крышей, ни ей, ни мне.

Оля живёт в новостройках Приморского района. Самая крайняя улица города, за ней — уже Ленобласть. Такая вот у нас интересная особенность: город — Санкт-Петербург, но область — Ленинградская. Был референдум, на котором жители области решили оставить прежнее наименование.

А у парадной нас встречали. Громадный лохматый чёрный зверюган сидел невозмутимым столбом в позе Кота Баюна и явно ждал нас. Я споткнулась: уж очень кот похож был на того, сунувшегося мне в ноги сегодня утром у лифта.

— Это Бегемот, — радостно объяснила наличие зверя Оля. — Он у нас общий. Что, Бегемот, зайдёшь?

Бегемот зевнул во всю пасть, не поворачивая головы. Потом раскрыл глаза и посмотрел прямо на меня. Я споткнулась второй раз: глаза у животного были чёрными. Полностью чёрными, в цвет шерсти. Так не бывает.

— Ты чего, котов боишься? — участливо спросила сестра, звякая ключами. — Римма!

— Не боюсь я, — буркнула я и снова внимательно посмотрела на кошачье.

Глаза у Бегемота были, конечно же, как и у всех его сородичей, зелёными. Он вальяжно вошёл вслед за нами, поднялся на лифте на этаж…

— И в квартиру пустишь? — восхитилась я.

Оля всю жизнь не переваривала животных в доме. Ни котов, ни собак любого размера, ни даже попугайчиков. И вот тебе, пожалуйста.

— Жалко животину, — сказала Ольга чуть виновато. — Он же породистый, сама видишь. Мэйн-кун, значит, жрать ему надо много. А кто накормит? Все только гладят. Ну, хоть не пинают, и на том спасибо.

— Вот у нас сосед такого же завёл, — мрачно сообщила я. — Цвет вот прям в масть. И морда вся как в него, наглая. Тоже по парадной шарится.

— Некоторым нельзя заводить животных, да, — сказала Оля, открывая квартиру. — Лапы вытри, — это коту.

И тот послушно — глазам не поверила! — провёл лапами по коврику! Передними, потом одной задней, второй задней. После чего чинно прошёл в прихожую.

— Во даёт! — восхитилась я. — Дрессированный. А может, вправду того… Бегемот? — с надеждой спросила я. — Из свиты Воланда. А?

— Может быть, — подыграла мне сестра. — И вот, понимаешь, как не пустить? Помнишь, что происходило с теми, кто проявлял к свите Сатаны мало почтения?

Я посмеялась, а у самой мурашки по спине побежали. А что если и впрямь…

Кот сидел у входа на кухню в гордой позе сфинкса всем своим видом показывая, что он, конечно же, воспитанный и вежливый кот, он понимает, что у вас, двуногих, не бывает неважных разговоров, но если прямо сейчас не пустят к миске, то вполне вероятно превращение в демона, вполне вероятно. Вам нужен в квартире демон? Нет? Тогда дверь, пожалуйста. И миска там, надеюсь, не пустая?

— Чёрт его знает, откуда он взялся, — говорила Оля, ставя чайник. — Пришёл однажды на пост охраны, худой, в репьях, с драным ухом, и остался. Никто не погнал, он прижился. Ухо ему вылечили, блох с глистами протравили. Так и живёт.

— Давно?

— С сентября.

— Взяла бы себе, — предложила я, наблюдая, как Бегемот трудится над миской с кормом.

— Не домашний он. Вечно бродит где-то, сейчас налопается, поспит и попросится на волю.

— Может, в частном доме жил? — предположила я.

— Может быть.

Мы одновременно посмотрели на кота. Тот оторвался от миски, потянулся и вдруг бухнулся на бок, а потом и вовсе завалился кверху лапами. Здоровый, что твой пёс! Мэйн-кун, что вы хотите. А на пузе у него внезапно оказался клок белой шерсти. Смешно.

Потом был кофе — горячий, со сливками, как я люблю. Потом Ольгу вызвонил кто-то по её работе, и она ушла разговаривать в комнату. А я стояла на балконе — он здесь тёплый, добавочная комната, настоящий зимний сад с геранью, фиалками, орхидеями и лианами… забыла название… цветут такими белыми гроздьями, из кончика каждого цветка высовывается ещё алый язычок… клеродендрум Томпсона, вот!

Отсюда, с двадцать третьего этажа, виден весь Финский залив, в хорошую погоду можно даже разглядеть купол Морского собора в Кронштадте. Огромный, громаднейший простор, заполненный небом, водой и ветром. Были бы крылья — встать бы сейчас на перила и — вниз, разворачивая летательные конечности уже в падении. Но люди без самолётов или парапланов умеют летать лишь недолго и строго вниз.

Неприятно вспомнился утрешний труп. Вот ведь… жил, на что-то надеялся. И не стало его, а мир не лопнул и даже не вздрогнул, живёт себе дальше, уже без него. Затылок прокололо застарелым, детским ещё, ужасом, когда я впервые осознала, что есть на этом свете ещё и смерть. Мне было лет пять, может, меньше. Мама с Ольгой говорили придушенным шепотом: «разбился»… «несчастный случай»… «похороны завтра в…»

Кто разбился, какой несчастный случай, что такое похороны. Оля объясняла мне с конца: похороны — умершего человека отпевают и закапывают в землю, хоронят, потому и похороны. Несчастный случай — когда ты ничего плохого не делаешь, и вокруг тебя никто ничего плохого не делает, а у машины внезапно отказывают тормоза. Брак производителя. Случайность. Кто…

Тебе уже пять, не маленькая. И лучше сразу, чем потом. Папа разбился, Римус. Папу похоронят завтра после полудня… Не реви. Это — жизнь…

Папу я видела редко. Родители развелись после моего рождения, но остались друзьями, бывает и так. Отец приходил… редко, мама не препятствовала, просто он был лётчиком гражданской авиации… постоянно в рейсах… и новая семья у него уже была. Но — приходил, я каждую встречу ждала как праздник, и вот говорят мне, что — похоронят. Что раз умер — значит, уже никогда не придёт.

Я не верила, всё мне казалось, что «умер» это просто «ушёл далеко, вернётся не скоро». Что навсегда — мой детский разум вместить не мог. Как это — навсегда? Вот прямо совсем-совсем навсегда?! Вот всё вокруг будет, а тебя не будет? Как так-то?!

И вот сегодня это безжалостное «навсегда» отсекло от мира ещё одну жизнь, считай, на моих глазах. Как мужчина упал, я не видела, стояла спиной, но зато слышала. Этот глухой влажный удар в землю… И тот тип в линялом плаще бомжа и в дорогущих ботинках фирмы «Timberland». Такие или похожие ботинки носит Олин муж и наше начальство. Свободным обитателям улиц они могли перепасть только выброшенными, изрядно ношенными. Но у того типа ботинки сияли чистотой, тщательным уходом и недавним сроком службы.

Вспомнился взгляд — яркие, словно фонарики, голубые глаза, и — в самую душу. Я поёжилась, воспоминание оказалось отменно неприятным, куда хуже памяти о звуке, с каким ударилось о клумбу мёртвое тело. И чёрная кошка ещё. Хотя вот уж кошка тут совсем ни при чём!

Рядом со мной бесшумно возник Бегемот, постоял немного, затем положил передние лапы на перила. Ох, и здоровый! Рысь, а не кот. Ещё эти кисточки торчком на ушах…

Он не мяукал и не мурлыкал. Просто стоял, поставив лапы на перила, и смотрела на залив, совсем как человек.

— Мне почему-то кажется, что вы не очень-то кот, — задумчиво сказала я ему фразу Мастера из известного произведения Булгакова.