Да, Босс! (СИ) - Рей Полина - Страница 49

И ещё важным было услышать, что Адам признаёт свою ошибку. Потому что она не собиралась извиняться за то, как поступила.

Потому что сделала бы ровно то же самое, если бы того потребовали обстоятельства. Да, рассказала бы ему позднее, но всё равно бы сделала.

— Знаешь что? Ты совершенно не понимаешь главного, Адам, — срываясь на громкий крик, начала Ева. — Если тебя окружали все эти твои секретарши, вероники и прочие женщины, к которым ты привык, это совсем не значит, что в мире есть только они. Меня учили совсем другому. Меня учили простым вещам, которые с самого детства были для меня совершенно обыденными. Например, что нужно защищать своё, чего бы тебе это ни стоило. И за своё нужно бороться. Даже когда тебя просят убраться с глаз долой — ты не имеешь права опускать руки, потому что за то, что принадлежит тебе, ты обязан бороться. — Она снова не сдержалась — ударила его в плечо сжатой в кулак ладонью. Потом ещё и ещё. — Ты не желаешь прятаться за «женской юбкой», совсем не спросив, на что эта самая «женская юбка» готова ради тебя. И что она может предпринять, если её вынудила это сделать одна из сонма твоих прошлых женщин.

В голосе послышались нотки истерики — те самые, на которые, как считала сама Ева, она неспособна. Котята притихли, сидя по углам комнаты и взирая на происходящее с опасливым интересом.

— Так что можешь обвинять меня и дальше в чём угодно — большего я тебе всё равно не скажу. Я бы повторила тот вечер в точности, пошла бы на хитрость, если бы меня вынудили, но сделала бы то же самое. Потому что меня учили совсем иному. Да, босс, меня просто учили совсем иному. Я считала тебя своим… потому и бросилась бы защищать «своё» ещё тысячу раз, вынуди меня кто-то сделать это снова. А тебе нужно было всего лишь слушать не Веронику, которую, как ты уверяешь, ты не слушал. И не верить тому, что видел собственными глазами. Тебе нужно было дать мне шанс — ведь я так просила тебя о нём! Я просила тебя всего лишь о крохотном шансе — ведь даже тому, кого казнят, дают последнее слово!

Она снова отвернулась от Адама. Видеть его лицо, зная ещё утром, что вряд ли предоставится шанс ещё хоть раз взглянуть в глаза бывшего мужа, тоже было слишком. Это ощущение, что всё можно изменить и повернуть вспять, казалось ей чересчур правдивым. Вот только верить в него она опасалась. Опасалась в жалких попытках сохранить себе хоть каплю кислорода, если сейчас Адам развернётся и уйдёт. На этот раз навсегда.

— Что касается твоего последнего предложения, которое, по обыкновению, звучит слишком самоуверенно, у меня только одно условие.

Она зло отёрла бегущие по щекам слёзы и снова повернулась к Адаму, глядя прямо в его глаза.

— Томас будет жить с нами.

Адам стоял, сложив руки на груди, едва сдерживаясь, чтобы не пустить их в дело. Чтобы не прижать к себе Еву и не закрыть ей рот поцелуями. Потому что то, о чем она говорила, могло их привести не к примирению, как он того жаждал, а к многочасовому спору. Но Левандовский все же дослушал до конца, после чего взял Еву за плечи и, наступая на нее, заставил прижаться к подоконнику.

— Нет, это ты не понимаешь, любовь моя, — обманчиво мягко сказал он, склоняясь к ней. — Меня, видишь ли, тоже кое-чему учили — где-то отец, но, по большей части, жизнь. А именно — тому, что мужчина в состоянии сам решить любую проблему, без жертв со стороны женщины, которые обходятся слишком дорого. И если ты хочешь доверия к себе, то должна доверять сама. Тебе нужно было прийти в первую очередь ко мне, а не решать все самостоятельно. Тем более если ты прекрасно понимала, какого поля ягода Вероника. И ещё — если за своё нужно бороться, даже когда тебя просят убраться — почему ты не предприняла больше ни единой попытки поговорить? Почему не написала смс? Электронное письмо? Или даже бумажное, ведь ты так любишь ретро? — Он вскинул бровь, но раньше, чем она могла бы что-то ответить, предупреждающе прижал палец к ее губам. — Это бесконечный спор, Ева. А я предпочел бы занять твой ротик чем-нибудь поинтереснее. — Левандовский усмехнулся и, подхватив жену под попку, усадил ее на подоконник.

— Что же касается твоего условия… то ты жестокая женщина, Ева Левандовская. Где же будут жить остальные, если с нами будет жить только Томас?

— Думаешь, я выставлю несчастных двух котят на мороз? — сдерживаясь изо всех сил, чтобы не сделать того, чего ей так хотелось, выдохнула Ева, удобнее устраиваясь на подоконнике. — У меня есть подруги. Хорошие и верные. Лучия достанется Оле, а Джерри заберёт Галка. Но я рада, что ты волнуешься о судьбе тех, кто буквально вытащил меня из той пропасти, в которую я себя загнала, когда мы с тобой расстались.

Она могла бы ему сказать ещё много всего. Например, что была уверена — он даже не потрудился бы открыть смс или её письмо на почте, поняв, от кого оно. Или что он слишком её обидел, чтобы она и дальше предпринимала попытки с ним связаться.

А ещё, что Адаму Левандовскому придётся тоже кое с чем смириться, помимо присутствия Томаса. Она до сих пор уверена в том, что её воспитание, которое дали ей родители, имеет полное право на существование. И это совсем не отменяет того факта, что Ева готова полностью отдать себя мужчине, который «сам в состоянии решить любую проблему». Но не просто сядет ему на шею, а сделает всё, что будет от неё зависеть, чтобы он и дальше желал возвращаться к ней, раз за разом, после командировок или вечером, когда закончит изобретать свой миллиард инновационных ароматов.

— И у меня небольшая поправка, мой мужчина, который умеет решать любую проблему. — Она притянула его к себе за галстук, до сих пор не веря, что всё это происходит наяву и с ней. — Напомню тебе то, что ты должен знать и сам. Я никогда не была Левандовской. Но готова это исправить с твоей помощью.

— Ну, теперь я спокоен за судьбу котят, — усмехнулся Адам, подаваясь к Еве и прихватывая зубами ее нижнюю губу. — Что же касается того, что Левандовской ты никогда не была — то считай, что это мой оригинальный способ делать предложение. И хотя у меня нет с собой кольца и вообще ничего, кроме меня самого, я рад, что ты благоразумно решила согласиться. И раз уж мы наконец все выяснили… — его язык дразняще прошелся по ее губам, — то я хочу тебя. Немедленно.

Адам быстро нащупал пуговицу на джинсах Евы и расстегнул ее, а потом дернул вниз молнию.

— Приподнимись, — шепнул он, и, когда она послушалась, стащил с нее джинсы, а следом за ними — полетел на пол свитер. — А ещё, — добавил Левандовский, разрывая тонкую преграду из трусиков и касаясь Евы там, где — он знал это — она уже текла от желания, — мне нравится, когда ты называешь меня «мой мужчина». Повтори это, когда я буду в тебе… глубоко.

Обхватив рукой ее затылок, Адам наконец сделал то, чего так хотел — сейчас и все время, с того самого момента, как понял, что его секретарша вовсе не «нелепое чучело» — впился в ее губы поцелуем, понимая с особой ясностью, каким пустым и бессмысленным было существование без нее. И как ему не хватало — до боли, до сумасшествия — ее рядом. Он ласкал языком ее рот, а пальцами — лоно, пока Ева не начала ерзать, прося о большем. И когда ее руки оказались на его теле, избавляя от лишней одежды, он прикрыл глаза, возбуждаясь особенно остро от этих нетерпеливых касаний. Но, как и всегда, Адам Левандовский чертовски плохо умел ждать. И едва Ева обхватила рукой его твердый член, как он придвинул ее к себе, мгновенно оказываясь внутри. Глубоко. Замер на мгновение, наслаждаясь тем, какая она горячая и влажная. Освободив из чашечек лифчика грудь, потянул соски — один зубами, второй пальцами. Поласкал каждый из них языком, жадно обхватывая губами, посасывая, вновь кусая и тут же зализывая укус. Но когда Ева обвила его ногами, подаваясь навстречу, от этого простого движения мгновенно сорвало все тормоза. Он начал двигаться, впиваясь пальцами в ее бедра, насаживая на себя — так, как нравилось и ему, и ей — быстро, резко, неистово, наполняя собой до предела. Трахая языком ее рот — в том же ритме. Почти остервенело, когда единственным желанием осталось одно — обладать. Когда в каждом порывистом толчке читалось категоричное «моя». Когда каждый ее стон — дрожью по телу. И когда все происходящее между ними являлось самым правильным, что только может быть.