Возвращение росомахи
(Повести) - Зиганшин Камиль Фарухшинович - Страница 60

Затянутое облаками небо едва посерело, а Степан уже кашеварил. Наскоро перекусив, загасили костер и возобновили поиски росомах.

Хоть и обмелела речка, на другой берег переходили по огромной, недавно упавшей лесине. Собаки же зашли в воду с радостью. Переплыв, энергично отряхнулись и умчались в чащобу, где почти сразу взяли след. Он действительно привел к озеру. Точнее — к старице, вытянутым кольцом охватывающей продолговатый лесистый остров. Берег — сплошь вязкий ил. Дальше вода, затянутая ряской. В одном месте она была разорвана двумя черными полосами — росомахи переплывали. Бежавший впереди всех Мавр рванул было в горячке к воде, но, с трудом выдирая из ила лапы, отступил. Псы в нерешительности затоптались, заскулили, как бы извиняясь.

— Лапы узкие, не держат. У росомах-то они что лыжи. А зимой, когда обрастают густым жестким волосом, еще ширше делаются: от следов пестуна[49] не отличишь, — пояснил практиканту охотовед.

— Недалеко отсюда староверская гать была. Мне ее когда-то дядя показывал. Пошли, там и перейдем. Только б дерево с зарубкой найти.

Память Михаила Макаровича не подвела. Свернув у сосны с затесом, покрытым коростой запекшейся смолы, посохами нащупали гать и перебрались по уложенным по дну бревнам на остров. Вышли в аккурат на мыс.

— Вы пока тут побудьте. Только собак не отпускайте, а я пройду по берегу, разведаю. Не курите, тихо сидите, иначе спугнем.

Степан вернулся через час.

— Там, где на ряске полосы, на берегу обрывки водорослей валяются — нападали, когда росомахи отряхивались. Следы уходят к взгорку. Весь остров обошел — выходного нет. Значит, на острове затаились. План такой: я пройду на противоположный конец острова и развешу сети, а вы с собаками через час выходите. Ваша задача как можно громче стучать, кричать — гнать их на меня.

В назначенное время Макарыч с Васей, колотя сухими палками по стволам, двинулись вдоль узкого острова. Собаки на поводках поначалу шли молча, но, возбужденные необычным поведением людей, вскоре забрехали на все лады.

Росомахи отдыхали на каменистом обнажении чуть выше развалин староверческого скита. Услышав крики и лай, они кинулись к концу острова. Наткнувшись на косо натянутую сеть, побежали вдоль нее. Подпустив их поближе, Степан выстрелил в воздух. Звери в страхе метнулись в разные стороны и, взлетев на подвернувшиеся сосны, затаились в кронах. От сизого облака порохового дыма в лесу запахло тухлыми яйцами.

Набежавшие собаки окружили приземистое дерево, на которое взобрался Угрюмый, и принялись облаивать его. Макарыч непроизвольно вскинул ружье.

— Берем живыми, — крикнул, напоминая, Степан и, достав из рюкзака мелкоячеистую сеть, развесил ее по кустам вокруг дерева. После этого срубил прямоствольную березку и отсек ветки. На конец жерди привязал петлю из жесткой капроновой веревки.

Подведя ее к отмахивающейся с грозным рыком росомахе, охотовед ловко накинул петлю на лапу и стянул упирающегося Угрюмого сначала на нижнюю ветвь, а потом и на землю. Макарыч в тот же миг накрыл зверя солдатским одеялом. В темноте он сразу затих. Звероловы спеленали ему лапы, стянули их между собой в «букет» и, надев на голову черный холщовый мешок, пошли ко второй сосне, под которой уже бесновались, хрипели от ярости лайки.

Вторая росомаха взобралась гораздо выше, и Степану пришлось срубить еще одну березку. Связав гибкие стволы внахлест, он с трудом подвел конец жерди к зверю. Из-за большой длины она играла из стороны в сторону, и охотоведу никак не удавалось накинуть «пляшущую» петлю на лапу. Промучившись минут пять, Степан опустил шест, чтобы передохнуть и увеличить размер кольца.

— Уходит! Уходит! — завопил Макарыч.

Прогремел выстрел, следом второй. Все произошло так быстро, что Степан едва успел заметить мелькнувшую в хвое бурую тень.

— Вот шельма! Верхом ушла! Здоровая, а прыгает, что белка! Лишь только шест опустил, так она сиганула на ближнюю сосну и пошла, пошла… Чуть успел стрельнуть. Кажись, зацепил.

— Японский городовой! Предупреждал же: живьем берем! — в сердцах ругнулся охотовед.

Расстроенные звероловы облазили остров вдоль и поперек, дважды обошли его по береговой линии: все пытались найти выходной след, но впустую. Собаки даже ни разу голос не подали. Если бы они умели говорить, то рассказали бы, что пахнет зайцами, куропатками, глухарями, прелой травой, а вот запаха росомахи нет.

— Что за чертовщина?! Ничего не понимаю. Не сквозь землю же она провалилась, — растерянно бормотал Макарыч.

Сгущающиеся сумерки напомнили, что пора становиться на ночлег. Подойдя к кряжистому кедру, Степан объявил:

— Шабаш, граждане-учетчики! — и, сняв рюкзак, осторожно вытряхнул из него росомаху.

Василий разжег костер, повесил на косо воткнутую палку прокопченный чайник, и звероловы разлеглись на толстом слое хвои. Чистые, спокойные небеса обуглились в багровом огне заката, и кто-то принялся старательно засевать их зернышками звезд. Ковш Большой Медведицы склонился к горе и стал поливать ее макушку черной краской.

Пламя то и дело выхватывало из тьмы рваные куски леса. Лежать на пружинящей подстилке после трудного дня было приятно. Усталость как будто стекала в землю, а с небес вливалась сила. Но надо было вставать и идти за дровами, варить кашу для себя и собак.

Управившись с делами, опять устроились у костра. Степан стянул с головы росомахи мешок. Зверь угрожающе заурчал. Это был самец. Бусинки черных глаз горели в бессильной злобе. Не будь его лапы надежно стянуты, саданул бы когтями.

Охотовед подозвал Васю:

— Ну, студент, знакомься с росомахой. Видишь, голова действительно похожа на медвежью. Но морда более короткая и ушки маленькие, слегка прижатые. А мех намного длиннее. Из-за этого туловище кажется нескладным и массивным. — Степан осторожно провел рукой по спине пленника. — Потрогай, какой шелковистый волос. Он единственный в своем роде: волоски настолько гладкие, что кристаллики инея не оседают на них — сразу осыпаются. Видишь светлую шлею по бокам? Она всегда от плеч до основания хвоста тянется. Поперек лба еще одна светлая полоска. Эта хорошо оттеняет темную смоляную маску вокруг глаз.

— Такой красивый зверь, а в нашей библиотеке ни одной книги про нее.

— Неудивительно. Про росомах вообще мало что написано. Они ведь очень скрытные. Ведут столь уединенный образ жизни, что за ними сложно наблюдать. А зверь не только красивый, но и интересный! Многие его качества вызывают уважение. Неутомимый, целеустремленный, бесстрашный. Не пасует ни перед волками, ни перед медведем. Но, в отличие от серых, кровь зря не льет: бессмысленной резней не грешит. Росомаха — хищник, но хищник рачительный. Это я и для тебя, Макарыч, говорю, — повернулся к промысловику Степан.

— Хороша рачительность — шкодят, воруют. Натуральные мародеры! — упрямо стоял тот на своем.

— Чего ты на них так взъелся? Тебе лично что плохого росомахи сделали?

— Мне, может, и ничего, да люди говорят…

— Говорят, в Москве кур доят, — обрезал охотовед. — Я одно знаю точно: не тронь зверя — и он тебя не тронет. Это не только росомах касается. Помнишь моего одноклассника Антипа? Он еще живоотловом занимался.

— Как же! Помню. Известный бездельник, прости господи. Ты, наверное, про историю с медведицей? — проворчал раздраженный Макарыч.

— Ага.

— Ой! А что это за история? — встрепенулся студент.

— Да ничего хорошего… Степан пусть и расскажет, — буркнул промысловик.

— На самом-то деле история весьма поучительная… Один медвежонок угодил в ловчую яму, а поскольку Антип проверял их редко, малыш в ней помер с голода. Мамаша затаилась поблизости и караулила, пока обидчик не появился. Замяла насмерть… Что ж, теперь будем кричать: «Медведи кровожадные! Людей убивают!»? Сам ведь напросился…