Возвращение росомахи
(Повести) - Зиганшин Камиль Фарухшинович - Страница 81

Добывать пищу Топ обучал на практике. Для этого он приносил еще живую добычу и подзывал потомство. Тут уж братцу не было равных. Он первым набрасывался на жертву и трепал ее, пока та не затихала. Как-то отец положил перед детьми крыло куропатки. Старший на неподвижную добычу не прореагировал. Сестренок же вид перьев привел в необычайное возбуждение. Они припали к земле и не сводили с «добычи» глаз. Ползком подкрались на расстояние прыжка и дружно набросились на «птицу». Упираясь в землю лапками, начали тянуть изо всех сил, каждая в свою сторону. Испугавшись неожиданно загалдевших на дереве ворон, они разжали пасти и замерли. Отец покачал головой, как бы говоря: «Не обращайте внимания, это не опасно». Тут наплыла бесцветная туча, посыпалась морось. Малышня озябла, заскулила, охотничий пыл сразу угас. Ласка поспешила увести их под буреломный отвал.

От изуродованной молнией сосны донесся робкий щелчок, похожий на стук падающих капель. Топ прислушался. Минутная пауза, и новая осторожная очередь… Еще одна. Точнее, череда столь любимых звуков: скрежет, цвирканье, переходящие в точение. Глухарь! Если добыть, дня на три хватит!

Петух сидел с опущенными коричневато-пепельными крыльями на нижнем суку и, ослепленный страстью, исполнял одно любовное послание за другим. Начинал с серии щелчков — сухого тэканья, — затем следовала звонкая трель. А завершалась песня коротким, на три-четыре секунды, точением. В этот момент глухарь как бы отключается: не слышит и не видит. Высоко вскинутая чернявая с красным окоемом вокруг глаз голова на зеленой, с синим отливом шее, вибрирует, а распушенный веером хвост подергивается так, что слышно шуршание перьев.

Топ, стелясь по земле, подполз к дереву почти вплотную. Взобравшись на обомшелую валежину, он уже готовился к прыжку, как в стороне, глухо квохча, низко пролетела рыжеватая глухарка. Хищник замер. Капалуха села на соседнюю сосну и принялась, не обращая на певца внимания, откусывать кончики веточек и завязи шишек. Благодаря острым краям светло-желтого клюва делала она это в один прикус.

Топ успокоился и, когда петух в очередной раз устремил к небу украшенную брусничными бровями голову, прыгнул на него. Задние лапы при толчке соскользнули с влажной коры, и хищник лишь едва дотянулся до кончиков черного с белым крапом хвоста. Глухарь, оглушительно хлопая громадными крыльями, взмыл вверх, а огорченный неудачей Топ побрел искать другую поживу.

Вскоре тишину леса взорвал резкий хохот ошалевших от брачных страстей куропаток. Они с криком перелетали с места на место, красуясь перед наблюдавшими за ними курочками. Тут уж Топ не оплошал. Два петушка отчасти компенсировали неудачу с глухарем. Одного он съел сам, а второго отнес в логово.

В конце мая семья спустилась в долину. Здесь, на речной пойме, уже вовсю зеленели не только осины, но и лиственницы, а загустевший лес оглашался звонким пением лесных птах.

Детвора росла быстро. В три месяца они внешне уже мало отличались от родителей, только были в четыре раза меньше весом. После каждой удачной охоты и сопутствующей ей трапезы молодняк принимался беззаботно резвиться: гоняться друг за другом, кувыркаться, нападать из засады. Взрослые не отставали. Кувыркались, прыгали вместе с ними. Тут уж начиналась общая свалка.

Мирно и безмятежно протекали долгие летние дни. Семья обычно отдыхала в пещерке возле родничка, бьющего прямо из-под корней ели. В ней не докучала мошкара и прочие кровососы, а в жару было прохладно. У входа на каменной плите частенько грелись на солнце свернувшиеся в клубок змеи. Когда росомахи проходили мимо, те, шелестя кожей, расползались по своим убежищам. Звери не обращали на них внимания — еды и без того хватало.

К июлю, когда стали поспевать ягоды, выводок перебрался в горельник. Первой вызрела жимолость. Темно-синие продолговатые ягоды имели приятный, кисло-сладкий с легкой горчинкой вкус. Следом подошла черника, красящая язык в черный цвет.

Вот и любимая голубика поспела. Невысокие, с коричневыми стеблями кустики были столь густо усыпаны темно-синими, будто припудренными плодами, что за ними почти не было видно листочков. Набив желудки, звери ложились на спину и, радуясь солнцу, переворачивались с боку на бок. Лениво помахивая хвостами, урчали от сытого блаженства.

В начале сентября неожиданно выпал снег. Не сбросившие листву ветви под его тяжестью ломались, а некоторые, согнувшись до земли, образовали шатры. Снег вызвал необычайный восторг у молодняка. Они купались, резвились, барахтались в искрящемся снежном пуху. Опрокидываясь на спину, скатывались со склона. Взбирались обратно и, раскачавшись на гибких ветвях черемухи, плюхались в снег и вновь съезжали вниз. Особенно им нравилось то, что мягкий, пушистый покров приятно холодит ступни. Дурачились так до тех пор, пока мать строгим стрекотом не призывала их к себе.

Топ с наступлением холодов оставил семейство и принялся, как обычно, бродяжничать в одиночку. Обойдя несколько отрогов и ключей, он не встретил ни одной достойной внимания добычи. Приходилось довольствоваться лишь нерасторопными куропатками. Ему все чаще вспоминались тропы двуногих, на которых всегда можно было поживиться мясом из амбарчиков. Эта легкая добыча дразнила, не давала покоя.

С очередной почтой Подкова привез Степану бандероль из охотуправления. Отдавая ее, не преминул напомнить:

— Степан Ермилович, долг-то не весь погашен. За просрочку уже проценты пошли.

— Да помню, помню. Рассчитаюсь. Но и ты не забывай, что Мавра должен вернуть.

— Сколько объяснять — сбежал он от меня почти сразу.

— Это не моя проблема. Ко мне он не приходил. Так что и с тебя проценты будут.

Подкова хотел было что-то возразить, но передумал и поспешно вышел.

Степан распечатал бандероль. В ней было несколько пачек бланков по учету и письмо с заданием отловить и доставить в город одну росомаху. В отдельной коробочке капсулы для усыпления животного и инструкция по их применению. Также сообщалось, что в охотуправление пришел для него мотоцикл. Наконец-то!

Окрыленный, охотовед засобирался в тайгу. Расспросив мужиков, где кто видел в последний раз росомашьи следы, решил начать поиски с перевальной седловины у Сахарной Головы.

Росомашьих следов там действительно было много. Соорудив три амбарчика, в крайних оставил по глухариному крылу, а в средний положил аппетитный кусок оленины. В него предварительно вложил две капсулы снотворного. Между амбарчиками, для привлечения росомахи, разбросал накроху. Сам устроился в буреломе, метрах в ста пятидесяти. Чтобы не замерзнуть, накидал на снег лапника и забрался в меховой спальник.

Росомаха появилась в тот же вечер. Охотовед с удивлением наблюдал, как она отгрызла ветку и, потыкав ею у входа, ушла. Степан сообразил, что это та самая росомаха, которая безнаказанно опустошает путики промысловиков и гадит в их избушках.

«Почему она ушла? Что ей не понравилось? Может, смутило отсутствие капкана? Теперь сюда вряд ли вернется».

Когда рассвело, Степан вытащил из пещерки приманку со снотворным и перебрался в соседнюю ложбину, где тоже встречались следы росомахи. Соорудил новые амбарчики и, установив на входе капканы, положил в пещерки приваду.

Две ночи дежурства прошли впустую. Степан уже подумывал сменить место, но на третью его терпение было вознаграждено.

Прежде чем приблизиться к амбарчику, росомаха долго нарезала вокруг него круги, подходя с каждым разом ближе. Принюхивалась, присматривалась. Наконец отгрызла ветку. Когда железные челюсти вцепились в нее, безбоязненно вытащила мясо. Съев его, запрыгала дальше.