Возвращение росомахи
(Повести) - Зиганшин Камиль Фарухшинович - Страница 82

Выждав минут двадцать, Степан, изумленный столь осмысленным поведением зверя, вылез из спальника и пошел по следу. Опустошив вторую пещерку, зверь направился в долину. Прыжки становились все короче. Прежде прямая строчка завиляла. Метров через четыреста охотовед наткнулся на росомаху, лежащую за валежиной. Увидев его, она с трудом встала и, сделав несколько неуверенных шагов, опять легла. Охотовед, дождавшись, когда зверь окончательно уснет, подошел. Росомаха на его приближение не прореагировала.

Степан никогда не признал бы в этом матером, холеном звере милого, веселого увальня — Топа, если б не характерное белое пятнышко на груди.

Так вот кто донимал Подкову! Ай да Топ! Прямо-таки таежный мститель! Робин Гуд!

Пока зверь не проснулся, охотовед поспешил связать ему лапы. При этом, для надежности, задние притянул к передним. После чего надел на голову мешок из плотной ткани. Накидав на снег еловых веток, уложил на них спящего пленника, а сам побежал за оставленными в засаде вещами. Степан торопился — действие препарата непродолжительно.

Засунув росомаху в спальный мешок (обездвиженный зверь быстро замерзает), обвязал его веревкой и, выбирая путь почище, повез спящего пленника к избушке.

Очнувшись, Топ никак не мог понять, что с ним происходит. Во тьме и непривычной тесноте его затуманенный препаратом мозг фиксировал лишь мягкие толчки. Потом его приподняли и вывалили на что-то твердое. Колпак с головы слетел, и Топ зажмурился от света. Когда глаза привыкли, огляделся. Он находился в бревенчатой, пахнущей дымом избушке. Она была ему хорошо знакома. Это ее они с Мавром сторожили. А вон и хозяин Мавра. Сидит, наблюдает.

«Наверное, думает, что это я убил его собаку, и решил отомстить. Как же ему объяснить, что Мавр умер от плохого мяса?»

Топ заворочался, пытаясь встать, чтобы позой, выражающей дружелюбие, «сказать», что он не причастен к смерти собаки. Но прочные путы не позволили ему даже приподняться. Стремясь освободиться от них, он извивался, дергался всем телом, но безрезультатно.

Зверя охватила паника. Прежде он никогда не испытывал ощущения такой беспомощности. От нервного перенапряжения Топ забился в конвульсиях. Подобная реакция не обеспокоила охотоведа. Он знал, что у диких зверей, особенно взрослых хищников, попавших в неволю, такие припадки не редкость. Конвульсии тем временем становились все слабее и, наконец, прекратились. Степан подошел к росомахе и присел напротив.

— Не бойся, Топ! Я тебе ничего плохого не сделаю. Ты меня узнал? — Охотовед погладил росомаху по спине.

Топ опять попытался выразительным взглядом донести до человека, что он неповинен в гибели собаки.

Степан чувствовал, что зверь пытается ему что-то «сказать», но истолковал по-своему.

— Топ, дорогой, мы, конечно, друзья, но я тебя не отпущу. Поедешь в зоопарк. Там кормят, лечат. Тут тебе опасно оставаться. Ты так насолил здешним охотникам, что они рано или поздно тебя убьют. Зоопарк — твое спасение.

По тому, что зверь немного успокоился, Степан решил, что он его понял.

Переночевав в зимовье, охотовед на следующий день перевез Топа домой. Сколотив из толстых плах клетку, стал ожидать пятого декабря, когда должна была приехать автолавка. Степану не хотелось лишний раз обращаться к Подкове, но по-иному росомаху в город не доставить. А не хотелось потому, что опять начнет ныть насчет долга, обвинять его в том, что он сам и выкрал Мавра.

Эту поездку Топ запомнил на всю жизнь: на ухабистой, с ребристыми наметами снега дороге постоянно трясло, кидало из стороны в сторону, больно било о деревянные стенки клетки. От едких, щиплющих нос и глаза выхлопных газов его тошнило.

В городе Степан связался с сотрудником охотуправления, и они вместе сдали росомаху в багажное отделение аэропорта.

Уходя, охотовед обернулся:

— Прощай, Топ! Пусть на новом месте тебе будет хорошо.

В этот миг он даже не предполагал, что им еще предстоит встретиться при весьма необычных обстоятельствах.

В зоопарке Топа поместили в клетку из железных прутьев, стоящую в отдельном помещении. Весь день к нему подходили люди в синих халатах и восхищались:

— Красавец!

— А мех-то какой: пышный, блестящий!

— Такой росомахи у нас еще не было!

После томительного двухнедельного карантина под присмотром ветеринарного врача Топа перевели в просторный вольер. На металлическую сетку повесили табличку: «Росомаха. Самый крупный представитель семейства куньих. Возраст — 4 года. Кличка Платон».

Вправо и влево от Топа тянулись вольеры с другими обитателями зоопарка. Очутившись после тесной клетки в просторном, обтянутом сеткой вольере с грудой камней и массивных коряг в центре, Топ опрометью бросился к стенке, ища лазейку, но тщетно — повсюду упирался в стальное сито. Попробовал разорвать его зубами, да лишь сколол эмаль на одном из них.

Цепляясь когтями за ячейки, взобрался наверх. Однако металлическая сетка была повсюду. Тогда Топ начал рыть когтями землю, но вскоре уперся в бетонный пол. Убедившись, что отведенное ему пространство не имеет выхода, зверь на время сник. Съев оставленное ему мясо, забрался в бревенчатое логово.

Ночь прошла спокойно, а утром вокруг зашумело, забурлило: в проходы хлынул разношерстный поток двуногих. Топа поразило невообразимое число запахов, исходящих от них. Он довольно быстро привык к тому, что люди толпились возле его ограды, и старался не обращать на них внимания. Если кто допекал, нервно скалился и забирался в убежище. Единственный двуногий, приход которого радовал Топа, — это белобородый человек в синем комбинезоне, который каждый день кормил его и убирал внутри вольера.

Справа, за сеткой жила волчица. Она смирилась со своим положением, и даже летевшие в нее камешки не будили в ней духа мщения. С утра до вечера лежала, положив голову на лапы, с равнодушным видом поглядывая на посетителей исподлобья. По ночам же наводила воем тоску на всю округу. Зато в вольере слева всегда кипела жизнь: в отдельных секциях деловито сновали огненные колонки, с достоинством прогуливались знающие себе цену красавцы-соболя.

Когда утром раздавался тугой, округлый звук «Платон! Платон!», Топ знал, что сейчас получит порцию мяса, и вылезал из выкопанной под бревенчатым логовом норы. Высокий, с белой шерстью на морде человек подкатывал тележку и, выложив еду, начинал с ним беседовать. Что он говорил, Топ не понимал, но ласковые нотки в голосе успокаивали его, возвращали в счастливое детство.

Как-то белобородый смотритель принес в вольер металлический шар. Топ сразу принялся с азартом катать его по полу. Потом запустил под него длинные когти и, когда ему удалось поднять шар, прижав его к груди, перекувыркнулся с тяжелой, скользкой игрушкой через голову. И так несколько раз подряд. При этом его небольшие живые глазки светились такими жизнерадостными огоньками, а мешковатые движения выражали такое веселье, что человек невольно заулыбался.

— Ну ты, Платоша, даешь! Циркач! А говорили: осторожно, осторожно! Зверь, мол, злобный, пакостливый. Ну какой же ты злобный — вон какой весельчак да игрун!

Несмотря на хорошее питание, просторный, удобный вольер, неволя тяготила бродягу Топа. Стоило ему закрыть глаза, как память уносила к лесистым распадкам, бурливым ключам, услужливо воскрешала моменты удачных охот, игр с нежной подругой. Эти воспоминания наполняли сердце тоской и вызывали страстное желание добиться воли.

Наступило время долгого, высокого солнца, и по дорожкам зоопарка сразу забегало больше маленьких звонкоголосых человечьих детенышей. Крики, постоянный гвалт утомляли зверей. Топ стал раздражительным и большую часть времени прятался в норе.

В один из таких дней обитателей зоопарка не покормили. Стемнело, но никто из смотрителей так и не появился. Привыкшие к четкому распорядку, голодные звери выли, ревели, скулили, грызли, бодали сетку и железные прутья.