Нечистая сила - Пикуль Валентин Саввич - Страница 142
- Предыдущая
- 142/247
- Следующая
— Когда вас заахентурили?.. Что ж, польщен иметь ахента из классиков.
Приятель ваш Гейне… что о нем скажете?
— Инженер из евреев. Кажется, врет, что потомок Гейне… того самого.
Ну, пишет стихи. Ужасно бездарные!
— А зачем набаламутили, что «мы готовы»?
— При чем здесь я? Сухомлинов — голова…
— Ну ладно. Оставим классику. Кокаин есть? Вместо «кокаин» Белецкий говорил «хохаин».
Петр Дурново, бывший министр внутренних дел, подавлявший революцию 1905 года, повидался с царем…
— Государь, — сказал он ему (Приношу извинения перед читателем за то, что известную в истории «Записку» П. Н. Дурново я перевел в прямую речь, дабы мне было удобнее выделить в ней самое существенное.), — в перспективе у нас война с Германией, и это очень страшно для нас. Наш нетрадиционный союз с Францией и Англией противоестествен.
— Вилли уже не раз говорил мне.
— Кайзер прав! — подхватил Дурново. — Россия и Германия представляют в цивилизованном мире ярко консервативное начало, противоположное республиканскому. Наша война с немцами вызовет ослабление мирового консервативного режима.
— Понимаю и это, — тихо отвечал царь, — как понимает и Вилли, но обстоятельства сильнее нас. Нами движет рок! Далее Дурново произнес пророческие слова:
— Сейчас уже безразлично, кто победит — Россия Германию или Германия Россию. Независимо от этого в побежденной стране неизбежно возникнет революция, но при этом социальная революция из побежденной страны обязательно перекинется в страну победившую, и потому-то, государь, не будет ни победителей, ни побежденных, как не будет и нас с вами. Но, — выделил Дурново, — любая революция в России выльется в социалистические формы!
Николаи II пожал плечами. Дурново продолжал:
— Я много лет посвятил изучению социальной доктрины и говорю на основании антигосударственных учений. Германский кайзер отлично знаком с идеями социализма, и потому он столь часто напоминал вам, что военное единоборство монархических держав, каковы наши, вызовет неизбежный крах обеих монархий… Так думаю не я один! Поговорите хотя бы со Штюрмером.
— Я знать не желаю этого вора, — ответил царь.
— Вор, может быть. Но думает одинаково со мною.
— Штюрмер — германофил!
— А почему вы не скажете этого же про меня?
— Вы, Петр Николаич, истинно русский. Дурново даже засмеялся, довольный:
— Совершенно верно. Истинно русский дворянин, я вынужден стать отчаянным германофилом. Поверьте, что, страдая за сохранение вашего престола, я становлюсь еще при этом самым горячим поклонником Германии… А что мне еще остается делать?
Дурново нечаянно раскрыл секрет «германофильства» русских монархистов: не любовь к Германии двигала ими — страх перед грядущей революцией пролетариата, вот что заставляло их нежно взирать на Германию, грохочущую солдатскими сапогами.
— Не знаю, — сказал Дурново, поднимаясь, — убедил я вас или нет, но если имя графа Витте хоть что-нибудь для вас еще значит… он один из ярых противников войны с немцами.
Николай II неожиданно вспылил:
— Витте я никогда не позволял в своем присутствии выражать те мысли, которые я позволил выразить вам.
— Благодарю за доверие, государь. А жаль… Витте, правда, выступал против войны, но, в отличие от Дурново, граф был подлинным германофилом (уже без кавычек). Витте любил Россию, как столоначальник обожает свою канцелярию, где перед ним ходят на цыпочках, а он получает чины и наградные.
Германия нравилась Витте порядком, отсутствие которого в России графа всегда раздражало. Спору нет, немцы посыпают дорожки песочком, никто не справляет нужды в кустах, а германские ватеры вызывали у Витте чувство восхищения. Помимо сказочной виллы в Биаррице Витте — с помощью кайзера! — обрел в Германии большое имение, где и собирался провести остаток своих дней. Великий финансист не доверял своих денег даже Швейцарии — они лежали в банках Берлина, под надежной охраной кайзеровского «порядка». «Коли возникнет война, — говорили ему русские, — кайзер все ваши деньги секвеструет». «Быть того не может, — отвечал Витте, — чтобы кайзер и наш император решились воевать между собой. Это было бы актом самоубийства не только двух монархий, но и двух миров, без которых жизнь человечества вообще немыслима…» Он читал немецкие газеты, где говорилось о «резком оживлении расового инстинкта» у славян; пангерманцы указывали, что грядущая битва будет расовой битвой, настала «пора всех славян выкупать в грязной луже позора и бессилия…».
Витте гулял по дорожкам, посыпанным чистым песочком.
В кустах никто не сидел!
«Новое оружие — новая тактика», — плох тот генерал, который забыл об этом… И десяти лет не прошло со времени войны с Японией, а густые колонны пехоты уже рассыпались в цепи, батареи скатились с высот и укрылись в низинах, кавалерийская лава с полного аллюра распалась на эскадроны, а над ними (все замечая и всему угрожая) поплыли рыбины дирижаблей и закружились аэропланы. Вот-вот должен был родиться новый вид артиллерии — зенитной, а ко всем тревогам людской жизни XX век прибавлял еще и «воздушную тревогу». В океанах настойчиво стучали дизели подводных лодок, поглощая жидкое топливо, соляры и мазуты, турбинные агрегаты выводили корабли в долгие плавания…
Война стучалась в дверь, а Сухомлинову хотелось побыть в роли главнокомандующего, чтобы в Потсдаме поставить кайзера на колени. Дядю Николашу в угол он уже поставил — надо его теперь высечь! Еще в декабре 1910 года Сухомлинов затеял военную игру на тему «нападение Германии на Россию». Он запланировал ловушку для великого князя, чтобы тот при всех выявил свою бестолковость, но дядю Николашу предупредили о готовящейся каверзе, и царь тогда запретил играть.
Армия учится на маневрах. Генералы учатся побеждать во время военной игры
— игры, похожей на шахматную, но построенной на твердом основании учета боевых возможностей, своих и противника. В апреле 1914 года Сухомлинов снова решился на игру, дабы всем стала ясна его мудрость как военачальника.
Играли в Киеве, причем был созван весь цвет русского генералитета. Тема игры актуальная: война России с Германией и Австрией.
- Предыдущая
- 142/247
- Следующая
