Я иду за тобой на мягких лапах (СИ) - Кармальская Светлана Александровна - Страница 37

— Слушай, а никак нельзя отсюда смыться? — шепнула Эля кузену, скорчив умоляющую рожицу.

Подросток понимающе сморщил нос и кивнул.

— Тебе тоже надоело? Ага, когда мы ездили к бабуле в Эндоссу, вот там было весело! Но батюшка не позволил гостить слишком долго, повелел нам возвращаться. Знаешь, я думаю, уже можно потихоньку уйти, надо только испросить позволения у его величества. Сейчас, погоди.

Гралент встал и, обойдя стол за спинами пирующих, приблизился к деспоине. Императрица, в свою очередь передала просьбу супругу, и тот милостиво прикрыл глаза в знак согласия.

Эльвейна тяжело вздохнула, «сколько утомительных и ненужных церемоний». Но вмешиваться в чужой устав она не собиралась, да и кто бы ей позволил. Впрочем, выводы сделала, и они были неутешительными.

Следующее утро. Священный Палатий. Апартаменты дэйни Ульвиэль.

— Девочка моя, я не увидела в тебе самого главного — радости во взгляде, удовлетворенности жизнью. Более того, у меня сложилось впечатление, что ты тянешь скучную лямку. Тяжкую, постылую ношу. Ничто окружающее тебе не мило, ничто не в радость. И Ветраний, он сильно изменился…

Деспоина, нервно сжимая руки, расхаживала по террасе.

— Ты тоже заметила?

— Еще бы. Молодой человек стал зрелым мужем, утратив флер романтики и отяжелев и душой, и телом. Он всегда был властолюбив, а сейчас в нем появилась жесткость и нетерпимость даже к незначительным оттенкам чужого мнения.

— Но ведь когда мы познакомились, он был совсем другим, мама! Мечтал о том, как став монархом, изменит многое в своей стране — введет новые, более разумные законы, удалит продажных сановников, отменит косные отжившие порядки. А сейчас — урезал права простых людей, стал требовать, чтобы патриции из старинных уважаемых родов не просто преклоняли колено, но ложились ничком перед его троном, показывая свою покорность! Что за дикость, мама?! Ты видела, во что я была одета на пиру? Эти тяжелые, сплошь расшитые золотом платья из парчи, поверх драпировки из каких-то немыслимых плотных тканей. Я находилась не то в жутком коконе, не то в доспехе! Нашел старинную книгу с церемониями и сложными ритуалами выхода базилевса и его семьи в парадные залы. Боги, да какой идиот ему эту дрянь подсунул? Теперь все вычитывает из нее и требует исполнять! Привязывается ко мне со своими указаниями и страшно злится, если я с ним спорю. У императрицы должны быть закрыто все тело и даже руки — разве только кончики пальцев можно обнажить. Но при этом пальцы должны быть сплошь унизаны кольцами и перстнями, так, чтобы и сантиметра кожи было не видать.

— Люди меняются с возрастом, и не в лучшую сторону, — кивнула эльфийка, — я предупреждала. У человека без Дара юность проходит быстро, исчезают ее порывы и гаснут светлые душевные устремления. Все возвращается на круги своя. Маг — врачеватель способен вернуть внешние признаки молодости, но и только. Прошло тридцать лет и сейчас перед тобой совершенно другой человек.

Базилисса опустилась на мягкий табурет.

— Больше всего жалею, что родила сына, — уронила она в пространство.

— Ты не любишь Гралента? — изумилась Ульвиэль, — видишь в мальчике черты его отца?

— Вовсе нет, напротив — он весь в меня, и я уверена — эльфийская кровь не даст ему закоснеть и превратиться в ограниченное и авторитарное бревно. Но его уже портят, вся жизнь в этом душном и пышном дворце отдаляет от меня ребенка. Уродливые и бессмысленные церемонии убивают в нем живую веселую душу. Представь, недавно Ветраний заговорил о том, что его старший сын, не имея Дара, не достоин занять трон. Г ралент подходит для этой роли много лучше. На четверть эльф и сильный чародей, он будет править Эрсунной чрезвычайно долго и вознесет род Далмациос к небесам! А отец, пока жив и полон сил, обучит наследника, вложив в его разум те знания, мысли и наклонности, которых сейчас Граленту явно не хватает.

— И какие же? — с интересом спросила эльфийка.

Деспоина презрительно скривила губы.

— Властолюбие, разумеется, а еще глубокое знание политических сил, тонкое коварство и хитрость, умение использовать слабости противников, стремление к мировому господству. Ветраний мечтает превратить сына в подобие себя. Надеется, что под его правлением Эрсунна станет мировым лидером, вернет себе отпавшие провинции и восстановит империю.

— Тяжелый случай, — задумчиво протянула Ульвиэль, — в сущности, людские мечты так одинаковы, что даже скучно становится. Рожденные ползать — летать не могут.

— Мама! Ты только представь: обернутым в тяжелую жесткую парчу, как паук, сотни лет торчать на этом унылом троне, видя перед собой чужие толстые задницы, валяющиеся у твоих ног, фальшивую преданность в глазах ненавидящих тебя придворных, страх перед ядами или кинжалом из-за угла! Из страха перед подосланными душегубами Ветраний никуда не выползает из своего раззолоченного мавзолея — Палатия.

И моего сына хочет обречь на ту же участь!

— Ничего, — герцогиня успокаивающе похлопала дочь по плечу, — все решаемо. Я примерно такое и предполагала, когда отправилась к тебе в гости.

— Но как? Я могла бы плюнуть на все и уехать с тобой. Любви и близко не осталось! Ненавижу! Да, я знаю — базилисса не может развестись, но эльфам нет дела до жалких человеческих законов, а я урожденная дочь Дэльгарии, признана родом — хоть и полукровка. Больше не могу и не хочу находиться здесь, в этом склепе, год за годом восседать на троне, неподвижно, завернутая в блестящие тряпки, словно бессмысленная восковая кукла. Мама, я хочу жить! А здесь я медленно умираю!

— Разумеется, ты уедешь! И ничего этот жалкий царек тебе не сделает. При всем желании не сможет заставить тебя вернуться.

— А как же Грапент? Он законный сын. И если, не дай боги, будет провозглашен наследником? Вряд ли Светлейший совет пойдет на такое грубое нарушение всех законов. Отнять преемника у базилевса — это уже слишком!

— Я должна все обдумать, — уклончиво произнесла эльфийка и ухмыльнулась, скосив глаза на изрядно посветлевший артефакт — одну из тайных разработок своей родины.

«Полог тишины»? Старье, к тому же появились чары, проникающие сквозь него. А вот «Птичий щебет» — о нем пока никто, кроме эльфийских магов, и слыхом не слыхивал! Разумеется, со временем узнают и уведут идею, но сейчас им можно и даже нужно пользоваться.

Незаметный человечек в сером хитоне отлепился от одной из слуховых труб, пронизывающих стены Палатия.

— Ничего, интересного, — пробормотал он, сворачивая в трубку свиток с записью беседы, предназначенный для императора. — О чем могут болтать женщины, даже если это сама базилисса с ее эльфийской матушкой? Наряды, драгоценности, дети. Для того они и предназначены — ублажать мужчин и рожать потомство. Что поделать, его величество подозрителен, а наше дело — исполнять царские повеления.

Человечек с трудом слез с высокого насеста, где сидел уже больше часа.

— Ох-ох, грехи наши тяжкие, — прокряхтел он, потирая худощавый затекший зад.

Передав свиток личному секретарю базилевса, писец спустился в столовую комнатку, где кормили служащих невысокого чина, плотно поел, и пошел себе, не торопясь, тускло освещенным извилистым коридором, спустился по лестнице с вытертыми ступенями и направился к воротам крепости

Показал бронзовую овальную пластинку — пайсу, что служила пропуском в Священный Палатий, и беспрепятственно вышел на широкую улицу, ведущую в город. Почти одновременно с ним сады Священного Палатия покинул другой человек — женщина под покрывалом, среднего роста, хрупкая, и как ни странно, без сопровождения. Удивительно, но привратные стражи не обратили на нее никакого внимания, выпустив без разговоров.

Случайные прохожие плохо различали лицо под полупрозрачной бирюзовой накидкой, но гибкая фигурка с грациозной походкой и пышные блестящие волосы, видневшиеся из-под покрывала, привлекали взгляды мужчин. Точнее, должны были привлекать, да вот вторая странность — эрсуннцы, как все южане, охочие до молодых ладных девиц, словно не видели красотку. Проходили мимо, даже не поворачивая головы. А та, щурясь от яркого солнца, шагала все дальше, мимо сахарно сияющих белых храмов, великолепных особняков из розового камня, лавок, из которых остро и сильно пахло специями, фруктами, рыбой. Ослепительно, до боли в глазах, сверкало солнце, со стороны гавани доносился шум моря и пронзительные крики чаек, теплый ветер раздувал накидку, то и дело откидывая ее в сторону. Тогда становились видны удлиненные глаза в тени густых ресниц, мягкое личико с тонкими чертами, небольшой рот, таящий загадочную улыбку. Но даже в эти мгновения прохожие не смотрели на девушку. Верхом на прекрасном гнедом жеребце проскакал, горделиво подбоченившись, темноусый парень, крепкие носильщики пронесли важного вельможу в паланкине. И никто из них не взглянул в сторону прелестницы. Удивительно, но такое пренебрежение вовсе не обижало путницу. С ее лица не сходило довольное выражение.