Чужая беременная (СИ) - Ваниль Мила - Страница 28

Как такую жену можно не ценить?

Поговорить в тот день так и не удалось. Михаил с ног валился от усталости и спать ушел к себе. И назавтра дел получилось не меньше, но вечер он специально освободил для Маруси. Хотелось подольше посидеть на уютной кухне, поговорить. Однако надеждам на спокойный ужин не суждено было сбыться.

После вечерней дойки Михаил постучал в дверь, которую Маруся зачем-то заперла, и бодро крикнул:

— Ваша мама пришла, молочка принесла.

Дверь распахнулась, на пороге стоял муж Толик.

— Серый волк, значит… — Он смерил Михаила недобрым взглядом. — Где молочко?

— Вот. — Он протянул ему крынку, растерявшись.

— Маш, мне расплатиться или ты сама? — крикнул Толик, оборачиваясь.

— Иди отсюда! — цыкнула на него Маруся, появляясь на кухне. — Нечего командовать в моем доме.

Она взяла у Михаила молоко, отдала пустую крынку и вышла на терраску, кутаясь в платок. Дверь она захлопнула прямо перед носом мужа.

— Иди в дом, тебе нельзя студиться, — мрачно пробурчал Михаил.

— Да пойду, пойду… Миш, извини. Я не ждала его сегодня.

— Чего извиняться-то? Муж все-таки. Я так понимаю, выставлять его за дверь уже не надо?

Маруся отрицательно покачала головой. Михаил кивнул и отправился восвояси.

Маша плохо себя понимала, и такое происходило с ней впервые. Беременность ли тому виной, измена Толика или сосед Миша? Неизвестно, потому как разобраться в собственных чувствах сложно.

С Колей все предельно просто, она всегда четко знала, что он — друг. И даже если бы он не был геем, в ее отношении к нему ничего не изменилось бы.

С Толиком до определенного момента тоже проблем не возникало. Он — муж, у них семья. Правда, привычка и удобства заменили им обоим любовь. Если она, эта любовь, вообще существует.

А что тогда Маша испытывает по отношению к Михаилу? Это что, похоть и инстинкты?

Вопросов становилось все больше, а искать ответы одной было невыносимо. Еще и простуда истрепала так, что пришлось отложить и работу, и остальные дела. Она и с готовкой справлялась еле-еле, лишь потому, что отблагодарить Михаила за заботу больше ничем не могла.

Одно Маша понимала наверняка — спрятаться не удастся. Беременная или нет, но она взрослая женщина, и должна что-то решить. Как минимум — нормально поговорить с Михаилом о том, что волнует их обоих.

На ужин Маша приготовила гуляш и испекла печенье. Она перекладывала в корзинку последнюю партию с противня, когда услышала, как позади хлопнула дверь.

— Миш, мой руки и садись за стол, — сказала она, не оборачиваясь.

— Привет, жена. — Маша вздрогнула от неожиданности, голос Толика она не перепутала бы ни каким другим. — А меня покормишь с дороги? Пахнет вкусно. Я уж стосковался по твоей стряпне.

— А что, медсестрички готовить не умеют? — поинтересовалась Маша. — Или они удовлетворяют другой голод?

— Медсестрички многое умеют, — не моргнув глазом, ответил Толик. — Только ты у меня особенная.

Маша фыркнула.

— Так мне зайти можно? Или заставишь в машине ночевать?

— Кстати! Ты чего приперся на ночь глядя? Мы договаривались созвониться, я обещала подумать, но не более того.

— Что, планы нарушил? — Толик разулся у порога и уселся на табурет. — Маш, а Маш… Переспала б ты уже с соседом, да успокоилась, а?

Она чуть не задохнулась от негодования и поискала глазами что-нибудь тяжелое. Хотелось треснуть Толика по голове, да так, чтобы у него искры из глаз посыпались.

— Давай без глупостей, — попросил Толик, когда она схватилась за скалку. — Если кормить не хочешь, дай хоть прилечь где. Устал, как собака. Хотел, как лучше, получилось, как всегда.

— Это ты чего хотел, как лучше? — Маша отложила скалку. — Нервы мне помотать?

— Думал, приеду вечером, переночую у тебя, чтобы завтра с утра к врачу отвезти. А машина сломалась, едва с трассы съехал. Я ее в лесу бросил, возле деревни. Не факт, что к утру ее не сопрут. Так что я не знаю, как повезу тебя завтра в город и как выберусь отсюда.

— Бедняжка… — скривилась она.

— Раньше, Машуля, ты добрее была, — упрекнул ее Толик.

— Раньше ты кобелем не был, — отрезала она. И, заметив, как он закатил глаза, добавила: — Был? Всегда был, да?

Толик молчал, а она чихнула, высморкалась и засмеялась:

— Правда, был.

— Маш, давай я тебе легкие послушаю. — Толик встал и потянулся к сумке, которую оставил у порога. — Что-то я совсем… О самом главном и забыл.

— А что главное?

— Твое здоровье. А потом можем поговорить, как взрослые люди. Если хочешь, конечно.

Когда он успел запереть дверь? Маша и не заметила. В конце концов, отбиваться от врачебной помощи в ее положении — непозволительная глупость. Миша, конечно, помогает, но определить, есть ли воспаление легких, к примеру, не может.

Пришлось приглашать Толика в комнату. И, как назло, именно он оказался на кухне, когда пришел Михаил. За ложкой отправился, чтобы горло посмотреть.

Маша злилась на Толика, но демонстративно позвать Михаила на ужин — это втянуть его в семейный скандал, поставить в неловкое положение. Он такого не заслужил. Выгнать Толика взашей… А куда его выгонишь? В лес? Это негуманно. Из них двоих именно Михаил способен понять и простить. Только захочет ли…

Толик порадовал хотя бы тем, что ничего опасного для малыша в Машиной простуде не нашел.

— В легких все чисто, — сообщил он. — И на вирусную инфекцию не похоже. Холодного напилась?

— И холодного, и ноги промочила, — призналась Маша.

— Думаю, завтра тебе врач то же самое скажет. М-м-м… — он задумался. — Если мы до него доберемся. Тут в деревне умельцы, способные починить машину, есть?

— Не знаю. Надо у Василисы спросить.

— А отчего не у соседа Михаила? — съязвил Толик. — Или он только по молоку специалист?

— Знаешь, что! — С нее, пожалуй, хватит. — Оставь его в покое! Это гадко, валить с больной головы на здоровую. Да, сосед мне помогает. У него дочка такая же, как я, и тоже беременная. Мне и Василиса помогает, жена местного участкового. Ее ты в чем подозревать будешь?

Она закашлялась, и Толик вдруг шагнул к ней и обнял за плечи.

— Маш, перестань. Ну прости, я — дурак. Маш, я ревную.

— О-о-о… — Она оттолкнула его. — Ты определился бы, ревнуешь или мечтаешь о том, чтобы я переспала с соседом, чтобы нивелировать твое чувство вины.

— И то, и другое, Машуля. И ревную, и надеюсь, что ты сможешь понять, что по-настоящему я тебе не изменял.

— Это было понарошку? — Она горько засмеялась. — Или во сне? Или это был не ты? Раздвоение личности — непозволительная роскошь для хирурга.

— Это был я. И ты видела то, что видела. — Толик опустился на кровать. — Маш, присядь, не маячь. — И продолжил, когда она послушалась: — Я не хотел, чтобы ты когда-нибудь узнала. Другие женщины ничего для меня не значат. Ты моя жена, никто другой мне не нужен. Я рад, что у нас будет ребенок.

— Мужчины полигамны, да? — усмехнулась Маша. — Прости, мне тяжело это понять. Принять — и того тяжелее. Я, знаешь ли, верю в любовь и верность.

— Маша, давай без лирики, начистоту. Тебе со мной было плохо? Я обижал тебя? Был плохим мужем?

— Нет, — вынужденно признала Маша. — Мне с тобой было хорошо, даже удобно.

— И мне, между прочим, тоже. Если тебе чего-то не хватало — скажи, я постараюсь исполнить любую твою прихоть. Любовь — это для юных мальчиков и девочек, это они верят в любовь и считают ее романтическим чувством.

— А на самом деле это всего лишь биохимия, да?

— Маша, правда, измени мне. С кем хочешь, хоть с Василисой. Я буду ревновать, но переживу, потому что в итоге ты вернешься ко мне, и мы счастливо заживем дальше. Нам еще ребенка воспитывать.

— Ты циничен, Анатолий.

— Я никогда не скрывал этого.

— И то верно… — Маша вздохнула. — Мне неприятен этот разговор. Оставайся при своем мнении, но не навязывай его мне. Если хочешь решить что-то с машиной, иди к участковому, я тебе расскажу, куда.