Люба, любовь и прочие неприятности (СИ) - Шайлина Ирина - Страница 26

— Я пошла, — отойдя на несколько метров сказала Люба. И Повторила — я ухожу.

— Иди, пожал плечами я и глаза закрыл.

Тишина. Жуки какие-то стрекочут, букашки. Где-то вдалеке грохочет трактор. Солнце жарит. Ушла, наверное.

— Ты тут останешься?

Открыл глаза, стоит, сверху вниз на меня смотрит.

— Ты пришла меня добить? Если так, то возьми камень побольше, чтобы я уже отмучился. А если планируешь меня и дальше буравить взглядом, то встань пожалуйста так, чтобы солнце загородить.

Она задумалась, сомнение буквально читается на лице. И ещё — жалости немного. Нет, я не из тех, кто выезжает на бабской сострадательности, но нужно же уже на чем-то выехать.

— Больно?

— Нет, знаешь, мне нравится. И клюкой по голове, и копчиком о камень… ты иди, иди.

Любка присела рядом на корточки, мне из положения лёжа отлично видно задницу обтянутую джинсами, но я стараюсь туда не коситься. В конце концов мне и правда очень больно и обидно, а ещё похоже какой-то жук мне под рубашку заполз. Я взрослый мужик, но вот жуки всякие и тараканы это же просто фу. Так, лежу, терплю, надо достойно доиграть сцену до конца.

— Прости, я нечаянно…

Угу. Жук прощекотал по пупку, полез куда-то подмышку. Блин, а вдруг паук? Фобий у меня нет, но стоит признать, что пауки отвратительны, а ещё я боюсь щекотки. Стискиваю зубы и терплю, я ж мужик в конце концов! Потом и глаза зажмуриваю — проклятое насекомое явно танцует чечетку на самой щекотной части тела.

— Совсем больно?

— Невыносимо! — ору я, так как пытка действительно становится невыносимой.

Сажусь, лихорадочно расстегиваю рубашку, Господи боже мой, ещё пиджак на мне, ну кто носит его в деревне? Ответ прост — я. Путаюсь в рукавах, едва себя не придушиваю, и наконец сдергиваю с себя одежду. Поднимаю руку — это гусеница. Зелёная такая, пушистая. Прибить бы её, да вроде жалко, и руками трогать не хочется. Глаза поднимаю — Любка смехом давится.

— Это гусеница. Скоро она станет бабочкой.

— Я вижу, — мрачно согласился я. — Я и бабочек люблю не очень. Слушай, сними её с меня, а…

Любка осторожно снимает мелкую зелёную тварь едва касаясь моей кожи. Могла бы и помедленнее… Сажает насекомое в траву подальше а потом снова ко мне поворачивается. Смотрит на мою грудь — на ней синяк. Некрасивый такой, иссиня-черный. Бабка клюкой поставила, лупила она не жалеючи, и внучка вся в неё.

— Нравится? — спросил я имея ввиду синяк. — У меня ещё на спине один, и ещё один возле коленки. Могу все показать.

Любка поступает не стандартно. Совершенно просто удивительно неправильно. Старшие агрономы себя так не ведут. Она о водит контуры синяка пальцем, медленно, а потом легонько касается его губами, а я сглатываю.

— Покажи…

— Тебе голову не напекло? — осторожно поинтересовался я.

— Я тут подумала… репутация у меня итак подмочена донельзя, а тебя бабушка отлупила…

— Мне просто не человечески больно было, — с готовностью подтвердил я. — Я рыдал всю ночь от такой несправедливости, и три раза звонил своему психотерапевту.

Любка засмеялась, а я повалил её в траву — не одному же мне тут валяться. И рот ей поцелуем заткнул — нечего надо мной смеяться. Конечно, ей стало меня жалко. А может и правда просто голову напекло, но анализировать как-то некогда. Вдруг оказалось, что я уже стаскиваю с неё одежду, и одновременно целовать пытаюсь, а знаете, как непросто целовать человека, у которого голова в футболке застряла? Пришлось временно переключиться на грудь, все ещё закованную грудь.

— Бедные мои, — пожалел я оба полушария. — Сейчас я выпущу вас на волю.

— Не разговаривай с моей грудью, — попросила Любка из под футболки.

Потом напряглась и таки голову выдернула. Лежит подо мной, волосы растрепались, грудь ходуном, и даже попытки сбежать не делает, хотя знаю — боится. И даже не верится, что все сейчас случится, и все, что нужно было сделать — позволить её бабушке себя покалечить. Пффф, подумаешь. Отличный секс требует жертв.

Камешки впиваются в кожу — ерунда. Зато Любка лежит подо мной и судя по всему никуда сбегать не собирается. У меня даже в голове зазвенело, словно стая настырных комаров. Потом кровь отлила туда, куда ей положено и слух ко мне вернулся.

— Я сейчас займусь с тобой сексом, — на всякий случай предупредил я.

Люба — это Люба. Лучше перестраховаться, может, у неё вагина зубастая. Честно, я бы даже не удивился, но надеюсь конечно, что там ничего такого нет.

— Да ладно? — скептически поинтересовалась она. — А я думала мы позагорать легли. В таком случае слезь с меня, ты солнце загораживаешь.

— Нет уж.

Любка извернулась и расстегнула лифчик. Могла бы и не стараться, я — профи. Вот в следующий раз точно продемонстрирую свои умения. И как-то так… солнышко светит, жуки жужжат в траве, где-то за холмом тарахтит трактор, а подо мной Люба, и расстегнутый лифчик сползает, чуть видно ареолу соска. Я сдвинул ткань подбородком и лизнул сосок, он с готовностью съежился.

И все, не время дурачиться. Столько ждал этого, смешно сказать, добрый десяток лет, а теперь так неуверенно себя чувствую. Главное — не показывать. И раздевать уже её скорее, решит вдруг сбежать — голая далеко не убежит. Стягиваю лифчик, отбрасываю его в сторону — подальше. И даже задыхаюсь на мгновение, такая она красивая. Такая… беспомощная. И мне кажется важным это ей сказать, вот сейчас, немедленно.

— Ты красивая… очень.

Любка закрыла глаза, словно прячась от меня, а я уткнулся лицом в её шею. Попробовал на вкус — чуть просолена солнцем, прядка выбившаяся из косы щекочет мне кожу. Расстегнуть её брюки, снять их — дело нескольких секунд. Мои — подождут. Хочу видеть голую Любку. Уже не думаю, что убежит, не потому что её опасаюсь, просто вообще ни о чем не думаю. Поднимаюсь с неё, сажусь на траву сам, и Любу на колени. И… расплетаю её косу.

— Ты чего это? — удивилась она и глаза открыла. Теперь они прямо напротив моих. — Я потом заплетать замучаюсь.

— Молчи, женщина, — посоветовал я.

Рыжее золото на её плечах, на груди — соски торчат наружу, это золото переливается через мои пальцы. Стону, зарываюсь в него лицом. Ловлю Любку за подбородок, целую я. А потом она не замечает, что я уже не удерживаю её лицо — целует меня сама. С удовольствием, надо сказать. А мои руки заняты, я свой ремень расстегиваю, неудобно, учитывая, что Любка на мне сидит. Знал бы — вовсе бы без штанов пришёл, ещё время терять на такую ерунду.

Чуть приподнимаю Любкину попу — нужно место для маневра. Расстегиваю брюки, член буквально вырывается наружу, упирается в её живот, Любка отрывается от моих губ и удивлённо округляет глаза.

— Ты же не думала, что мы только целоваться будем?

Сейчас мне жизненно важно оказаться внутри неё. Я так и не доснял брюк, только ширинку расстегнул, чуть сдвинул в сторону Любкины трусики, и направил член внутрь. Все остальное — потом. Любка замерла, не решаясь опуститься, принимая меня внутрь полностью, тогда я обхватил её за ягодицы, и вынудил сесть, толчком подаваясь навстречу.

Теперь я так глубоко в ней, что даже больно немного. Ей — наверняка. Внутри неё очень тесно, очень жарко и да, мокро. Мы замираем в такой позе, глубоко так, что её лобок прижимается к моему. Потом я начинаю двигаться. Любка обхватывает меня за шею, не стонет, дышит прямо в ухо прерывисто, а я не могу, мне крышу стонет, боюсь кончить прямо сейчас — такого позора я не перенесу.

— Черт, — ругаюсь я. — Неудобно.

Сдвинутые трусики мешают, поза не даёт как следует разогнаться. Поэтому переваливаюсь, снова подминаю Любку под себя. Выходить из неё не хочется ни на одну секунду, даже думал сорвать эти дурацкие трусы, но кожа такая нежная… сделаю больно. Поэтому приходится прерваться и таки их снять, на свои брюки забил, перетерплю. Снова вхожу в неё, глубоко, до упора, начинаю двигаться уже свободно набирая темп. Любкины ноги обвивают мою спину, руки шею. Я одной рукой опираюсь о землю, на ней камешки, колкая трава — плевать, второй изучаю её тело, наконец полностью мою. Ловлю губами её губы, ловлю само её дыхание. Всё это вместе — невероятно.