Поющий омуток
(Рассказы и повесть) - Крашенинников Авенир Донатович - Страница 5

А надо мною сияло небо, от реки наплывали запахи только что разломленного свежего огурца, я был волен идти на все четыре стороны и в подобном собеседнике не нуждался. Но все-таки не приручить ли этого Пафнутия? Забавно будет показать его друзьям-приятелям да и короля-дрессировщика вспомнить…

Кончиком ветки я потрогал паутину. Пафнутий никак не отозвался. Наверное, трясение «колеса» было слишком сильным и напугало хищника. Я сменил тактику: сорвал стебелек луговой овсяницы и быстро-быстро защекотал ее метелочкой паутину. Ага, клюнул! Пафнутий пулей выскочил из своего кулька, остановился на краю паутины, как всегда, чтобы убедиться, нет ли врагов поблизости. Потом стремительно полетел, чуть касаясь поперечных нитей, к моей метелочке. Но опять притормозил.

— Здорово, Пафнутий! — сказал я.

Может быть, пауки лучше понимают язык королей или в зеленом мире у Пафнутия другое имя, но меня не выслушали. Пафнутий сердито ушел к себе под листок. Я снова пощекотал паутину, снова сигнал о добыче передался Пафнутию. Он появился, но только на ободе «колеса», и, наверное, проворчал: «Ну чего ты, орясица, творишь? Ишь разохотился. А я должен всякий раз носиться как угорелый. Игрушку тоже нашел».

Он с достоинством удалился. И сколько я потом ни тряс, ни почесывал, ни гладил паутину — на провокации не поддавался. Тогда я поймал толстую аппетитную муху, бросил в паутину. Муха отчаянно завыла, забилась. Каждый рывок ее на свободу оказывался губительным: она еще пуще запутывалась. Голодный Пафнутий толчками приближался к ней. На меня он не обращал ни малейшего внимания.

С досады я взял палку и намотал на нее паутину вместе с мухой. А Пафнутия не оказалось…

Когда Маринка была совсем маленькой, нас преследовали бурундуки. Стоило выйти к речке или в прибрежный лесок — они тут как тут. Остановимся, сядем на ствол поваленного дерева, чтобы послушать речку, из-за ствола березы глянут на нас веселые бусинки, потом выскочит сам зверек в дымчато-рыжеватой шубке с пятью темными полосками вдоль спины. Выскочит и замрет, смотрит, что мы будем делать дальше, даже свечкой встанет, сложив передние лапки.

Маринка захлопает в ладоши от радости, он метнется с тревожным «ци-ци-ци», исчезнет, но через полминуты снова появится, даже еще ближе. Доброе доверчивое существо. Нехороший человек может стукнуть его палкой, поймать волосяной петлей, а он об этом не думает, ему интересно!..

Зато если не мелькает за стволами серый комочек, не сидит на кучке валежника любопытное существо — жди затяжного ненастья. Друзья из Приморского края рассказывали, что в долине реки Имана было множество бурундуков. Жили тихо-мирно. И вдруг в первых числах августа все куда-то подевались. Вскоре всю низину затопило наводнение. Когда вода захватила долину, рассказывали мне, по ней поплыли стога сена, и были они сплошь усыпаны полевыми мышами, лесными крысами. Но ни одного бурундука в этих спасающихся толпах не видели: они убрались от опасности заблаговременно.

Я своими словами передал дочке эту историю.

— Какой он миленький, так и хочется погладить! — протянула Маринка ладонь.

— А знаешь, почему у него на спине пять полосок?

— Нет, не знаю, ой, расскажи.

— Придем домой — расскажу. Собирайся, комарье заедает.

Я заметил, как от моего движения бурундук юркнул в заросли, и засмеялся: вспомнил одну встречу. Случилась она осенью во время уборки хлебов. Обычно в наших краях в эту пору, по закону великого свинства, небо обволакивается низким мороком, и поливает, поливает землю, пропитывая ее насквозь, как промокашку. Но в позапрошлом году сухой звучный лист полетел с берез, воздух прошили паутинки. Я шел, радовался погожему дню и, кажется, ни о чем не думал. Вообще-то, по-моему, такого не бывает, чтобы человек совсем ни о чем не думал. Просто это короткие верхние думки, бегучие, память их не закрепляет. И вдруг боковым зрением заметил какое-то движение. Не падение листка, не мановение ветра, а нечто такое, чего быть не должно.

Глядь — прямехонько на меня бежит бурундук. Остановился с вытаращенными глазенками. Вид у него был довольно странный: обе щеки так расперло, точно их раздул самый роскошный флюс. Кому неведомо, что такое зубная боль? Я уважительно и сочувственно посторонился. Но бурундук приподнялся на задние лапки и давай что есть мочи лупить себя по щекам. Лупил с такой скоростью — лап не видно. Это при флюсе-то! Странный способ лечения… А у него изо рта струями запрыскали пшеничные зерна.

Нигде поблизости пшеничного поля не было. Значит, старатель одолел долгую дорогу. Чего же он так поторопился опоражнивать защечные мешки? Удирать с ними невозможно? Ах ты, бедняга…

Ты роешь нору, землю уносишь в защечных мешках как можно дальше. В норе все удобства: жилая комната, устланная мягким паласом — сухою травой, кладовая для запасов и один-два туалета. Как ты проводишь свой зимний досуг, никто не ведает. Но если ты, допустим, дрыхнешь без просыпу до самого летнего тепла, к чему тогда такие большие запасы? А у тебя орехов, пшеницы, овса, ягод, грибов килограммов до шести, да все отборных, все со знаком качества!

Медведи об этом давно пронюхали. Весной вылезает косолапый из берлоги, шерсть клочьями, живот с голодухи впалый, как у борзой. Поймает запах твоего жилища, разроет своими стальными когтями. Сперва отправит в пасть самого хозяина, а потом, наверхосытку, все оставшиеся запасы.

Я это дочке рассказывал, пока мы шли к дому. По пути нас обругали белки. Одна, скользя вниз головой по стволу сосны, так верещала, будто шкурку с нее сдирали. Другая, в изношенной, облысевшей шубейке, упорно преследовала нас, перемахивая с ветки на ветку, с елки на осину, и трещала, точно сварливая баба в магазине. Ей откликалась деревянным хохотом невидимая сорока. Они оповещали лес об опасности.

Мы вышли на опушку, присели на бровку, застланную мягким зеленым мхом-атрихом. Ветер отгонял мошку и комарих. На душе у меня было мирно, спокойно, как редко бывает. Мы ведь чаще всего ходим в лес за добычей. Пусть под видом прогулки, но все равно чего-то ищем, срываем, берем, тащим. А вот сумели же просто пройтись до речки и обратно. И впереди сегодня не грозила необходимость делать что-то обязательное.

— Ты обещал рассказать, почему у бурундука на спине полоски, — напомнила дочка.

Она заскучала, ей нужна игра, движение, она любопытна, как бурундук.

— Ах да! Так слушай. Только это сказка. Тунгусская сказка.

Я положил руку на острое дочкино плечо и постарался вспомнить давно читанное:

— Жил-был медведь. Все лето бродил он по лесу, пасся на траве, жевал корешки, сосал малину, ловил рыбу, мелких зверьков и насекомых. Все, что под лапу попадет. Накапливал на зиму запасы жиру. Когда пришла пора, облюбовал берлогу, закрыл ее сверху валежником, еловыми ветками, расчистил щель для дыхания, улегся в мягкую постель, поворочался с боку на бок и заснул. Рядышком с берлогой, на свое несчастье, в дупле дерева приспособил себе жилище маленький бурундучок. Видимо, они в давние времена и дуплами не брезговали… Был бурундучок такой же серовато-рыжеватый, как наши, только без отметинок на спине. Все лето, всю зиму собирал он разные припасы, таскал в защечных мешках и складывал в дупло…

Я полез в карман за сигаретой, дочка маминым голосом сказала:

— Опять курить! Хоть в лесу-то воздухом подышим. Сначала доскажи.

Я спрятал пачку.

— Ну ладно… Медведь спал беспробудно, а бурундучок иногда просыпался, подкреплялся зернами и снова задремывал. Долго тянулась зима с метелями и морозами, наконец солнце повернулось к весне. Бурундучок проснулся, припал к смотровой щелочке! Ползимы еще впереди, а он по каким-то приметам — недаром они такие любознательные! — по каким-то приметам понял: весна будет поздняя, затяжная. Осмотрел запасы и решил быть побережливее. Медведь же в своей нагретой берлоге ни о чем не заботился, только всхрапывал порой да с боку на бок поворачивался.