Дочь реки (СИ) - Счастная Елена - Страница 38

Скоро пристали к берегу — одним стругом. Остальные только едва приостановились, ожидая, когда лодья старшого вернется.

— Еще время тратить пришлось, — привычно проворчал со своей скамьи Другош, когда песком и мелкими камушками прошуршала под дну отмель.

Бросили сходни, и Гроза, боясь разозлить мужей еще сильнее, подхватила все свои вещи да едва не бегом по доскам на землю сбежала. Хлестнула студеная роса по щиколоткам, донеслось бодрящее дыхание березняка, окутало лицо, качнуло, словно ласковой рукой, волнистые прядки вокруг головы. И Гроза вдруг сама ведьмой себя почувствовала, невольно ощупала дно мешка заплечного, раздумывая, какую бы требу здешнему лешему принести, чтобы не тронул. Но тут ее окликнули, заставив вынырнуть из глубины этого места, что мигом обхватило со всех сторон, словно ветвями оплело.

— Слышишь, Гроза? — повторил Рарог, чуть свешиваясь через борт, удерживаясь за штевень одной рукой. Она повернулась к нему, полуслепо моргая. — Пойдешь вдоль берега в сторону Любшины. Там ручей течет, через него по мостку переберешься, а там через полверсты будет изба. Может, там уже кто из баб и прячется, коли в Любшине сеча завязалась.

— Спасибо, — она кивнула, жадно хватая взглядом его ответный. — В Любшине встретимся.

Лесов она не боялась, как и заросших берегов. Но усталость и почти бессонная ночь давали о себе знать, излишне сильно сжимая в кулаке неровно стучащее сердце. И потому Гроза словно за опору, держалась еще за облик Рарога.

— Может быть, Лисица, — горько усмехнулся старшой, сверкнув черненым золотом глаз. — Все может быть.

Махнул гребцам — и те споро вновь опустили весла в воду. Ударили с удивительно тихим плеском — и лодья качнулась назад, поплыла, бросая в реку темную вытянутую тень, что причудливо изгибалась в слабых волнах. Рарог так и стоял у штевня, не сводя с Грозы взгляда, хоть его лицо и расплывалось помалу, а глаза как будто ясно смотрели в самую глубь души. И тогда только осознание ударило: и правда ведь, вдруг не увидит больше его? Хоть это чувство смутно тревожное приходилось уж испытывать не первый раз — а сейчас оно настолько острым стало, что батогом по спине — и то слаще покажется.

Чтобы больше ни видеть ничего, не провожать находников взглядом слишком долго, Гроза повернулась к лесу и пошла в сумрак его, который не таким жутким казался только оттого, что не ели кругом, не осины злые, а светлые березы — а значит, нечисть буйствовать не станет. Хоть многие смерти по соседству наверняка их будоражат. Проходя мимо старого пня, Гроза бездумно выхватила нож из чехла и провела по ладони, чтобы кровь выступила. Оставила след алый, яркий в свете бледной зари, на белой растресканной коре, положила хлеба ломоть, достав из заплечного мешка. Нехорошо это, да другого дара нет.

"Пусти Лесной князь в свои чертоги. Без зла пришла, требу тебе оставила. Не встань на пути, детей своих вразуми". Шла, бормоча по тому пути, что Рарог ей указал, стараясь Хозяина лесного не разозлить, только уговорить принять на время. Березняк молчал, словно застыл в ожидании того, что будет дальше и не хлынет ли вдруг пролитая в Любшине людская кровь по траве между стволов.

Скоро показался и тот ручей, про который Рарог говорил. Он журчал едва слышно и дышал почти льдом. Казалось, трава сочная, что росла вдоль него, захрустит, как снег, и рассыпется, если ее затронуть. Отыскался и хлипкий мосток, который, верно, местные через чахлую речушку перекинули, чтобы обувь не мочить зазря.

Как перебралась, не боясь, что доски вдруг провалятся и придется в воду ступить, Гроза вскоре и правда увидала в сторонке от тропки старый сруб. Стоял он здесь, верно, почти сотню лет. А может, просто сырость и вечная тень не пощадили его. Бревна совсем потемнели, чуть покосилось окошко, а крыша уже мхом поросла. Глядишь, десяток-другой зим, и от избы останется курган один, поросший дерном и опятами.

Гроза с опаской приоткрыла незапертую дверь и заглянула внутрь. Никого там не оказалось. Пахло влажной землей и немного — плесенью. На стенах еще остались, верно, от последней хозяйки, обтрепанные пучки трав и какое-то тряпье, в котором уже трудно было узнать одежду. Видно, и правда сюда совсем никто не ходил. Стало быть, место нехорошее, раз его так сторонятся. И самой тоже не хотелось здесь надолго задерживаться. Лучше бы до Любшины добраться. Хоть издалека увидеть, что там творится на самом деле, а то уж в мыслях страшные вещи рисовались от вида рыжих отсветов, что по воде плясали.

Но, прежде чем закрыть дверь, Гроза заметила краем глаза пятно светлое на лавке у незакрытого оконца. Оно светилось, как пятно света луны посреди ночи. Но ночного ока, конечно, уже не было на небосклоне, а с той стороны избы покачивались тонкие ветки боярышника, в которых путались лучи Дажьбожьего ока. И потому пятна этого на лавке и вовсе не должно было быть. Наверное, ширинку кто оставил, — была первой мысль. Да кому ее тут бросить?

Гроза оглянулась в сторону реки, вдохнула отрезвляющий воздух, который пронизывал, словно нитка — морошку. Взбудоражил все внутри тонкий запах трав и дыма, что дотягивался издалека. Почти бездумно она шагнула в затхлую тьму покинутой избы, осторожно спустилась по хлипкому всходу — и ступни, словно тиной, окутало пылью, такой ощутимой, словно пол был шерстью устлан. Нехороший, тревожный запах сильнее ударил в ноздри. Гроза прикрыла нос ладонью, всерьез опасаясь, что где-то здесь в темном углу лежит падаль. И не хотелось наступить на нее в сумраке покинутого жилья.

Но странное пятно так и манило, словно шептало даже. Она подошла и остановилась у лавки. Оказалось, на ней лежала чистая, без единого пятнышка, и как будто даже совсем новая женская рубаха. И лишь приглядевшись, можно было заметить, что она слегка прозрачная: сквозь нее просвечивали доски. Гроза протянула руку и дотронулась самыми кончиками пальцев до прохладной ткани. Отдернула, словно обжегшись о лед, а в другой миг подхватила рубаху и расправила, не в силах отвести взгляда от тонкой работы, вышивки калиново-красной, широкой — по вороту, рукавам и подолу. Захотелось немедленно надеть ее, ощутить нежность тончайшего льна — а может, и заморского шелка? — на коже. Она повертела одежу так и эдак и отбросила от себя, словно склизкую лягушачью шкурку, когда увидела сзади на подоле неровное густое пятно крови. Отшатнулась, только на него и глядя. От вида его глаза щипало будто, а в виски мысль вкручивалась до хруста: ее это кровь. Еще горячая, липкая.

Гроза развернулась и опрометью бросилась прочь из избы. Едва не полетела кубарем, когда, позабыв о всходе, споткнулась о него. Ободрала ладони о неровные доски двери. Только выскочив наружу, приостановилась немного, но продолжила идти, стремясь поскорее оставить жутковатую избу за спиной. В горле будто подпрыгивало что-то горячее, тяжелое, так и норовя провалиться глубже и удушить. Гроза мяла шею, пытаясь растереть этот затхлый комок, но он никак не поддавался, а сердце гулкими ударами только подбрасывало его выше.

Трава цеплялась за ноги, мешая идти, задерживая. Гроза обернулась только раз: изба уже скрылась за ольховником, едва выпустившим бледно-зеленые листочки. Стало чуть легче. Гроза потерла пальцы друг о друга, как будто еще чувствуя на них липкость подсыхающей крови, хоть и не притронулась к ней. В животе вдруг закрутило так туго, что хоть плачь. Словно внутренности все вдруг высохли. Гроза прижала к нему ладонь, останавливаясь, провела вниз, не зная, что нащупать хочет, просунула слегка между ног — и вновь ощутила вязкую влагу на коже. Опустила взгляд и вскрикнула: пальцы окрасились блестяще алым. Густым, как не бывает даже в дни лунной крови. Комок в горле снова уплотнился — она попыталась вдохнуть, но не смогла и, сделав всего один шаг, резко рухнула лицом вперед.

Гроза не поняла, сколько пролежала в забытьи. И не чувствовала ничего в эти мгновения: ни холода, ни жары. Не видела света и не ощущала промозглость вечной тьмы. Она колыхалась в пустоте, не понимая, жива еще или уже ступила за некую грань из-за которой не возвращаются. А после просто в какой-то миг поняла, что вокруг нее суетятся женщины. Но не над ней хлопочут, а как будто собираются куда-то. И тепло кругом, пахнет дымом и чем-то сладковатым, будто кашей или взваром каким. От того хоть и становилось на душе спокойнее, а все равно страх не проходил, что все только чудится. Гроза медленно протянула руку, чувствуя, что накрыта тяжелым покрывалом, из шкур сшитым, тронула себя там, где еще недавно чувствовала липкую кровь — ничего не оказалось. И боли не было. Что ж тогда приключилось? Что за место это сильное, раз привиделось ей невесть что?