Дочь реки (СИ) - Счастная Елена - Страница 39

Да, видно, кровь вилы говорит в ней все громче. Все чаще подбрасывает образы из чужого и своего — грядущего. И не знаешь, чего бояться больше, от чего бежать.

— И долго она еще лежать будет? — возмущенный женский голос впился в уши иглами.

До чего же неприятный! Хоть, чем больше Гроза приходила в себя, тем сильнее начинало все раздражать — необъяснимо хотелось обратно в это безразлично ничто.

— Свалилась же на нашу голову… — проворчали в стороне.

Она приподнялась осторожно, опираясь на локоть, открыла глаза так тяжко, будто веки смолой намазали. И поняла вдруг, что лежит в той самой избе, откуда сбежала. Да только та выглядит сейчас совсем по-другому: в свете лучин и Ока, что лился через приоткрытую дверь. И было здесь не так заброшенно и грязно, как показалось поначалу, и не висело полуистлевших тряпок по стенам. В печи ровно и уютно горел огонь: тепло от нее ползло в стороны, скапливаясь под закопченной крышей тяжелой духотой.

— Гляньте, очнулась, — конопатая девица, едва старше самой Грозы, махнула в ее сторону рукой и продолжила дальше помешивать что-то в широкогорлом горшке. Снова донесся от него запах каши — ив животе нетерпеливо буркнуло.

— Ну, и славно, — отозвалась другая женщина, высокая и темноволосая. С двумя толстыми — в руку — косами, что едва доставали ей до лопаток. Видно, недавняя вдова. И четырех зим еще не прошло, как мужа потеряла, и волосы еще не успели толком отрасти после того, как их состригли.

— Вы из Любшины, да? — просипела Гроза.

Комок в горле пропал, оставив после себя ядовитую горечь, что сейчас растекалась по языку. Она сглотнула жадно, стрельнув взглядом на кувшин, наверняка, полный воды. Женщина заметила это и быстро плеснула из него в кружку. Подала, разглядывая Грозу внимательно и приветливо. Сейчас только она заметила, что со второй девицей они похожи, несмотря на то, что волосы у той не темно-русые, почти до черноты, а скорее цвета мокрой сосновой коры. И веснушки щедрые по лицу: расцеловало светило, проснувшись. Только и любоваться.

— Из Любшины, — женщина вздохнула. — Там сейчас недоброе творится. Русины на нас налетели, как не рассвело еще. Благо молодуха одна ночью примчалась, предупредила старейшин.

— Приехала встрепанная, как мавка какая, — добавила, расширив глаза, вторая. — Страшно такую на порог пускать.

Вдова махнула на нее рукой, скривившись.

— Старейшины всех подняли, да все равно толком подготовиться мы не успели, — продолжила. — Ладно хоть в постелях нас не перебили всех. Наши еще устать не успели, как с реки подмога пришла, какую не ждали. А когда мы уходили, так слышали, что и со стороны Белого Дола всадники показались. А нам только ждать остается, что теперь там будет.

— Лодьи горят! — донесся еще из сеней радостный возглас. И через миг в избу влетела светловолосая девица, поддерживая падающий на плечи платок. Сразу видно: только-только из невесты женой стала, и за мужа своей молодого переживает сильно. — Лодьи русские горят!

— А ты уж и сбегать успела, — усмехнулась женщина.

— Сбегала на мыс, а как же, — кивнула молодуха, и только после взгляд на Грозу перевела. — Меня Герка зовут. А тебя как называть?

Конопатая девушка глянула осуждающе на нее: да и понятно, почему. Нашли в лесу незнакомку без чувств. Кто такая — не знают, может и ведьма, а может, и дух какой нечистый.

— Меня Грозой кличут, — ответила та, садясь на лавке. — И я на берег сошла как раз с тех стругов, что вам на подмогу по Кретчи пришли. Только вот пока шла по лесу, поплохело мне что-то. Ночь не спала толком накануне.

Вдовица покачала головой сочувственно и приняла от нее пустую кружку.

— Ну и хорошо, что мы сюда шли. Только в эту сторону спасение было. На другой берег далеко перебираться. Да нам теперь только скорей бы назад. Женщины волнуются. У всех мужья там да сыновья. А меня можешь Славуней звать. Это — Леда, — указала на дочь. — Остальные сейчас придут.

И тут только Гроза расслышала, что снаружи избы звучат другие голоса: встревоженные, приглушенные, словно печали свои женщины боялись слишком громкими словами обращать.

— Так кто же это пришел на стругах? — не унялась любопытная молодуха.

Присела рядом, заглядывая Грозе в лицо.

— Друзья ваши, — улыбнулась та.

Незачем сейчас о Рароге и ватаге его всем рассказывать. Там, коли захотят, сами о себе все поведают, как все закончится. И кольнуло в подвздошье от мысли быстрой: а как оно все обернется-то? А вдруг то видение Грозы, когда лежал у ее ног старшой лицом в воде, не дыша, не шевелясь, правдой окажется? Что если не выживет он в этой схватке: ведь как бы ни был он силен и ловок, а случается всякое.

Гроза вдруг вздохнула резко и ладони ко рту прижала, давя острую сталь страха, что под самый подбородок вонзилась. Герка так и вздрогнула даже, а веснушчатая Леда снова покосилась недобро и горшок в сторону отставила.

— Кто у тебя там? — участливо склонилась над ней вдовица. — Кого в сечу отправила?

— Отец, — пробормотала Гроза. — воевода из Белого Дола Ратибор. И…

Кто? Кто ей Рарог? И не друг, кажется: ведь как с татем дружбу водить? Но и не чужой человек: как ни крути, а вместе неблизкий путь прошли. И помогал он, и оберегал. Стало быть, друг все же?

— Неужто дочка самого воеводы? — осторожно переспросила Герка. — А мы, бывало, слыхали о тебе.

Славуня шикнула на любопытную девицу, как будто та что лишнее ляпнула. Да Гроза не стала ничего вызнавать: не до того. К сплетням она почти уже привыкла, постоянно барахтаясь в них в Волоцке. И те, что ходили в Любшине, вряд ли хуже иных.

Скоро пришли и другие женщины: не так и много, как будто только они не побоялись пойти к избе ведьмы. А вот куда другие из веси подевались, то они и сами не знали: как напала русь, так вещи похватали, какие пришлось, да ринулись прочь, сбиваясь кучками.

— Мне к Любшине ближе надо подобраться, — вновь заговорила Гроза о том, что беспокоило ее сильнее всего, не отпускало ни на миг. Когда довелось и подкрепиться, и согреться отваром горячим на земляничном листе и липовых почках.

— Надо, — согласилась Славуня, которую здесь все держали, видно, за старшую.

— Но страшно. Страшно знать…

И возразить на это нечего. Только Гроза не стала больше выжидать: подхватила свой заплечный мешок и решительно направилась к двери. Пока они тут сидели, день уж через середину перекатился и к вечеру помчался. И как ни медленно время идет в ожидании, а все равно за разговорами и тревогами не заметили. Шла ли еще сеча в Любшине, то не узнаешь, пока своими глазами не увидишь. Вот она и пошла смотреть. А следом за ней увязалась Герка, отмахнувшись от недовольного ворчания матери, которая тут же оказалась.

Око совсем уж разгорелось на небосклоне. Стало тепло и сухо, только от реки еще тянуло зябкой прохладой, когда налетали короткие вздохи Стрибожьих внуков, что метались вдоль русла. Девушки прошли по узкой, полузатопленной гати через широкий рям, что простирался вглубь леса, окутывал ступни густой влагой, бугрился зелеными, гладкими издалека кочками. А вблизи, словно шерстью остриженной, покрытыми мягким мхом. После выбрались на мыс, что только едва врезался в русло, и с которого хорошо было видно Любшину и окрестности: широкие палы с черными пока пятнами лядин, на которых через какие-то несколько седмиц уже проступит нежная зелень всходов. Если не затопчут русины.

И хоть не разобрать было с него мелких фигурок людей, а все равно видно, что варится там недоброе, словно в котле на малом огне. Горели избы то тут, то там, вспыхивая посреди сероватой россыпи других домов, словно цветки на пашне.

— Не видать отсюда ничего, — буркнула Герка. — Надо ближе подобраться.

Отважная, и не посмотри, что даже Грозе едва выше подбородка. Та ее решение одобрила, хоть от одной мысли спина холодной влагой покрывалась. Они спустились с мыса и двинулись дальше по неверному настилу, который уже кое-где провалился в топкую землю. Но скоро тропа вновь стала твердой — тогда пошли быстрее. Но все так же осторожно, опасаясь наткнуться на случайных русинов, которых неведомо что могло загнать в лесную гущину. Даже разговаривать не хотелось, а потому в тишине березняка слышался отдаленный гул: не разберешь, что в нем понамешано. А в какой-то миг он пропал за звуком уверенных шагов. Взрезали спокойствие стоящего в стороне от людской склоки леса голоса мужчин. Гроза замерла, взмахом руки остановив Герку. Прислушалась: говор родной и чистый. Значит, свои!