Душевная травма
(Рассказы о тех, кто рядом, и о себе самом) - Ленч Леонид Сергеевич - Страница 38

Пролетела еще неделя. Однажды в обеденный перерыв в рабочей столовке, расположенной тут же, в подвальном этаже громкого ресторана, Жора Шальников, хлебая наваристый борщ, сказал сидевшему с ним рядом Коле:

— Да, совсем забыл тебе сообщить приятное известие. Я помирился с Зиной и спросил у нее про твою Тосю. Оказывается, она про тебя тоже спрашивала. У тебя когда выходной?

— Завтра.

— Поезжай к концу рабочего дня по этому адресу, — Жора сунул Коле записочку. — Это адрес ее работы. Там и встретитесь.

— А где она работает-то?

— Зина сказала: «Твой поэт все узнает на месте». — Жора таинственно усмехнулся и занялся антрекотом с жареной картошкой.

…Первое, что бросилось Коле в глаза, когда он на следующий день приехал по адресу, полученному от Жоры Шальникова, была большая вывеска на новом красивом здании: «Фабрика-прачечная». Других вывесок рядом не было, если не считать маленького магазина по продаже похоронных принадлежностей.

Встревоженный Коля стоял, ждал, переминаясь с ноги на ногу. Вот из дверей фабрики-прачечной повалила смена — женщины, девушки. Главным образом девушки, молодые, хорошенькие, хорошо одетые. А вот и она, его Тося! Ее голубое пальтишко с меховым воротником, красные варежки. Коля бросился к ней:

— Здравствуйте, Тося!

— Здравствуйте, товарищ поэт! — Тосины глаза улыбались, видно было, что она изо всех сил сдерживается, чтобы не выдать свою радость от этой встречи.

— Вы здесь работаете?! — Коля показал глазами на вывеску красивого здания.

— Я же вам сказала, что я каландристка!

— А что это такое?

— Это прачка… в эпоху технического прогресса! — сказала Тося и улыбнулась не только глазами, но, как показалось Коле, всем своим существом. — Есть такая машина, она все сама делает, сушит, гладит, сворачивает, а я только подбираю готовые полотенца. Понятно, товарищ поэт?

— Понятно, товарищ каландристка! — сказал Коля. — Только я ведь поэт на этих… на общественных началах. А вообще я в ресторане работаю… Петухов смалю… на уровне современных требований технического прогресса.

Тося засмеялась. Коля взял ее под руку, и они пошли по переулку. Они шли, говорили, смеялись, а с доброго неба на них сыпалось и сыпалось конфетти простодушного московского снежка.

С чем только наши сатирики и юмористы не сравнивали квартирный ремонт!

С землетрясением, с цунами, с бомбежкой, с пожаром на той его стадии, когда огонь уже потушен и пожарники уехали, а погорельцы, размазывая сиротские слезы по закопченным щекам, стоят на пороге своего чудом спасенного жилища и подсчитывают в уме, во что обойдется им разрушительный разгул огненной стихии и молодецкая энергия спасителей.

А маляр — этот главный герой квартирного ремонта!

Его зловещий образ тоже прочно заштампован — нужно лишь поднять руку, чтобы снять с литературной полочки заготовленные давным-давно отдельные живописные его детали: красный нос, вислые усы, кисть на плече и хриплый, пропитой бас. Что касается словесного орнамента, то и здесь набор комических реплик тоже давно известен и не раз испытан в литературной практике: «Наше дело — шпаклевать, а ваше — наплевать!», «Хозяин, тут без пол-литра купорос не возьмет!», «Хозяйка, чтой-то у меня кисть рассохлась, надо бы ее — хе-хе! — смочить!». И так далее.

Недавно мне пришлось делать косметический ремонт в своей квартире. Не скрою, что, затевая его, я был подавлен, и в этом были повинны мои коллеги — сатирики и юмористы: перечитывая их произведения, я смеялся до слез… от самых мрачных предчувствий, которые скопом лезли в мою бедную голову!

Чему быть, однако, того не миновать, я сделал заказ на ремонт в соответствующей конторе, подписал смету, уплатил деньги и стал ждать появления канонического красноносого, как Дед Мороз, обладателя хриплого баса.

В точно назначенный день и час раздался звонок, я отворил дверь и… замер: на пороге стояла девушка лет девятнадцати, не больше, хорошенькая, румяная, голубоглазая, в вязаной шапочке кораллового цвета, в таких же рукавичках и в высоких ладных сапожках.

— Откуда ты, прелестное дитя? — спросил я ее речитативом.

— Из бюро ремонта, — сказало прелестное дитя, сняло варежку и протянуло мне маленькую крепкую ручку, представилось: — Таня!

Если бы я не годился ей в деды, я бы ответил: «Леня!», но увы, пришлось сказать, что меня зовут Леонидом Сергеевичем.

Таня сняла пальтишко, шапочку, исправила перед зеркалом в прихожей белокурые кудряшки и деловито попросила:

— Покажите мне фронт работ!

Я показал ей «фронт работ». Потом мы сели друг против друга в моем кабинете, и Таня с той же деловитостью сказала:

— Сейчас приедет Паша, моя напарница, привезет инструментарий, и начнем потихоньку… Что это вы, Леонид Сергеевич, вроде как побледнели?

— Нет, ничего, это свет так падает. Паша такая же, как вы, по возрасту, Таня?

— Постарше. Она уже замужем.

— А вы?

— Мне еще рано хомут надевать, поучиться нужно. Я занимаюсь в вечерней школе в одиннадцатом классе. И на институт нацелилась.

— Вы из каких мест?

— Помните, кино такое было — «Бабы рязанские».

— Есенинская землячка?

— Константиново от нас недалеко.

Тут раздался звонок: это прибыла Паша с инструментарием. Она оказалась высокой черноглазой брюнеткой южнорусского типа.

Мои маляры прошли в спальню, уже освобожденную от мебели, переоделись в спецовки, повязали головы марлевыми косынками, показались мне во всем своем производственном великолепии… И ремонт начался!

Я сидел в кабинете, заставленном сдвинутой со своих мест мебелью, и читал присланную мне на отзыв рукопись начинающего юмориста.

В рассказе очень смешно был описан ремонт в квартире. Ну конечно, там был маляр установленного образца, он вошел в комнату и сказал: «Хозяин, чтой-то у меня кисть рассохлась, надо бы ее — хе-хе! — смочить!»

Именно в эту минуту в мой кабинет тихо вошла Паша и робко сказала:

— Леонид Сергеевич, извините, пожалуйста, можно мне по телефону позвонить?

— Звоните!

Паша набрала номер. Разговор ее я запомнил дословно.

— Маша, это ты?.. Это Паша говорит!.. Ну, как там мой — не видала?.. Что ты говоришь!.. Как же это она на него смотрит?.. Как змея?.. Так она, гадюка, и есть змея!.. А он как?.. Посмеивается?!! Я сейчас приеду, я ему, кудлатому, покажу смешки!..

Она бросила трубку на рычаг и выскользнула из кабинета. Через десять минут, уже одетая, в платье, она прошла по коридору в прихожую, надела пальто и ушла. В кабинете появилась Таня, смущенная и улыбающаяся.

— Леонид Сергеевич, у Паши получился купорос с мужем, он работает в нашей конторе — такой интересный шатен и молодой еще, Паша его ужасно ревнует. Ей сейчас по телефону кое-что сообщили, Паша смотается к нему на работу, приведет его в чувство и вернется. Вы не беспокойтесь, я справлюсь одна, ваши интересы заказчика не пострадают.

В тот день Паша на работу, однако, не вернулась, — по-видимому, за один приезд привести в чувство своего шатена ей не удалось. Таня работала одна. Утром на следующий день они появились вдвоем: Паша — мрачная, с тревожным блеском в глазах, Таня — улыбающаяся и полная энергии! Они надели спецовки и стали оклеивать обоями спальню. Работали они быстро, ловко, и я заметил, что Паша руководит действиями своей подружки, а Таня охотно ей подчиняется.

Когда с оклейкой спальни было покончено, Паша вошла ко мне в кабинет и так же деликатно попросила:

— Леонид Сергеевич, можно мне по телефону позвонить?

— Звоните!

Паша набрала номер. Вот — текстуально — ее второй разговор:

— Маша, это ты?.. Ну, да, да, да, Паша, кто же еще!.. Чего там у тебя видно и слышно?.. Ушел?! Куда?.. Не сказал! А гадюка?.. Тоже ушла! Значит, вдвоем куда-то выкатились!.. Порознь?.. Вышли порознь, а за воротами объединились — дело знакомое! Мария, я сейчас приеду, а ты — молчок, поняла?! Выезжаю!