Дочь нечестивца (СИ) - Жнец Анна - Страница 9

Перенесённая болезнь и неизвестность последних дней измотали Нейт, и она едва справлялась с усталостью. Спина затекла, голова казалась неподъёмной, но девушка не осмелилась прилечь. Прошёл, верно, не один час. Тишину коридора постоянно нарушали голоса и шаги, но никто даже не остановился напротив двери в её комнату. Никогда Нейт не спала на настоящей кровати, и это непривычно большое мягкое ложе её пугало. Казалось, стоит опустить голову на подушку, как в комнату кто-то ворвется и с громкой бранью сбросит Нейт на пол. Но в конце концов усталость победила — девушка свернулась калачиком на самом краю постели, словно совершая этим ужасное преступление. Разбудил её звук открывающейся двери.

В комнату вошла высокая египтянка, сильно накрашенная и надушенная, с красивым, но измождённым лицом. Такая худая, что легчайший ветерок, должно быть, поднимал её в воздух.

— Меня зовут Айни, — сказала, останавливаясь напротив кровати и снисходительно глядя на девушку сверху-вниз. — Меня послали помочь тебе подготовиться к вечеру. Скажи, ты умеешь краситься? — Не дожидаясь ответа, она повернулась к туалетному столику и принялась объяснять растерянной Нейт, в какой баночке что находится. — Здесь ароматное масло для тела, здесь порошок для век, а это белила, которые сделают твою кожу более светлой.

— Что это за место? Какую работу я должна выполнять? — на Айни посыпались многочисленные вопросы. Нейт задержала дыхание, чувствуя, что от страха и неизвестности вот-вот расплачется, но женщина, казалось, её не слышала: откинув крышку сундука, она сосредоточенно копалась в его содержимом.

— Твое платье очень красивое, но непрактичное. Надень лучше это, — она разложила на кровати широкое платье из струящейся ткани, которое собиралось на талии кожаным пояском. — Вечером к тебе придёт мужчина. Не сопротивляйся, делай всё, что он скажет. Будь послушной, иначе тебя могут высечь. Ничего особенного, скорее всего, делать не придётся. Просто ляг на спину и потерпи. Тем, кто работает внизу, намного тяжелее.

Женщина так и не ответила ни на один из вопросов и удалилась, оставив Нейт мучиться догадками и подозрениями. Какого мужчину она имела в виду? Панахази? Он должен прийти к ней вечером или кто-то другой? От бесконечных вопросов голова разболелась сильнее, готовая расколоться, словно пережжённый в печи глиняный горшок. Нейт пересекла комнату и на всякий случай подергала дверь — как и ожидалось, та была заперта.

Спать не хотелось, и, чтобы чем-то себя занять, девушка ходила из стороны в сторону, поглядывая то на запертую дверь, то на окошко под потолком, слишком узкое, чтобы в него протиснуться. Вскоре ей принесли поесть, но от страха крутило живот, и Нейт не смогла проглотить ни кусочка. Только попила воды из кувшина. Последними словами она ругала себя за то, что не попыталась сбежать раньше, пока была возможность. Низам охранял её не столь тщательно, видимо, полагая, и, надо сказать, справедливо, что болезнь — лучший стражник.

Взгляд девушки упал на кувшин с водой. Она опустила его на пол рядом с кроватью, решив, что больше никому не позволит над собой надругаться: когда Панахази или какой-нибудь другой мужчина на неё набросится, Нейт оглушит его ударом по голове и скользнет в открытую дверь. Её даже не волновало, если она кого-нибудь нечаянно убьет, наоборот, боялась, что удар выйдет слабым или она не сможет дотянуться до стоящего на полу кувшина.

Неизвестность измотала Нейт: она так ждала и страшилась этого момента, что, когда дверь наконец открылась, испытала одновременно и ужас, и облегчение. На пороге она увидела старого египтянина с пузом, нависающим над белоснежным схенти. Низам продал её в бордель. Возможно, не самый худший, раз у каждой рабыни была отдельная комната, чтобы принимать клиентов, а не одна общая циновка на всех за занавеской в углу какой-нибудь захудалой таверны. Но это не утешало. После всего случившегося мысль о том, чтобы разделить с мужчиной постель (особенно, с таким — некрасивым, втрое её старше), вызывала брезгливый протест. Нейт готова была убить, лишь бы не позволить к себе прикоснуться.

Нейт взглянула на вошедшего клиента с такой жгучей ненавистью, словно увидела перед собой в дверях ту самую шайку разбойников, изнасиловавших её каких-то две недели назад. Бросила быстрый взгляд на стоящий у кровати кувшин, страстно желая, чтобы на его месте оказался тяжёлый камень. В неё будто вселился жестокий демон, который снова и снова в мельчайших подробностях воскрешал в памяти ужасную ночь в пустыне, подогревая в душе злость и ненависть.

Клиент приближался, обнажая в ухмылке кривые зубы, поражённые гнилью. Изо рта у него, наверное, воняло, как у гиены, нажравшейся мертвечины, и Нейт передергивало от омерзения, стоило представить, как, навалившись сверху, он будет дышать ей в лицо. Мужчина был как минимум на тридцать лет старше и годился Нейт в деды. Она видела ржавые пятна старости на его дряблой груди, словно шерстью, покрытой короткими светлыми волосками. Взгляд устремлялся к его рукам, узловатым, с толстыми, как верёвки, венами, к жирным пальцам, от нетерпения сжимавшимся в кулаки.

Нейт не осознавала, что пятится, пока не уперлась ногами в кровать. Дальше отступать было некуда. С гадкой ухмылкой клиент развязал своё схенти, и она увидела жалкую синюшного цвета плоть, полностью готовую. Мужчина повалил девушку на матрас. Придавленная грузной тушей, несколько жутких мгновений Нейт не могла дышать, затем клиент отстранился, чтобы обслюнявить ей груди, и она принялась жадно хватать губами воздух. Вспомнила о кувшине и попыталась его нащупать, но с ужасом поняла: сбылись худшие опасения, — пальцы скребли по краю глиняного горлышка, не в силах дотянуться до ручки. Захлестнула паника. Нейт дёрнулась, стараясь подвинуться ближе к краю постели, но насильник весил, как гиппопотам — она трепыхалась под ним, словно рыба, пришпиленная ножом к прилавку.

Толстые пальцы впились ей в бёдра, царапая кожу в кровь. Нейт закричала и инстинктивно хлестнула клиента по лицу, да с такой силой, что на щеке проступил красный отпечаток ладони. В ту же секунду на девушку обрушился град ударов. Перед глазами стоял оскаленный, как у собаки, рот, в уголках от ярости пузырилась белая пена. Почти теряя сознание, Нейт снова потянулась к кувшину, и на этот раз её пальцы плотно сомкнулись вокруг широкого горлышка. Собрав последние силы, она вскинула руку и обрушила глиняную посудину мужчине на голову, но удар получился слабым и только ещё больше его разозлил.

Что произошло потом, Нейт не помнила. Боги смилостивились над ней, позволив погрузиться во мрак беспамятства, но даже в этой всеобъемлющей тьме она ощущала резкие, убыстряющиеся толчки, разрывающие её на части.

Стоило Нейт оправиться от побоев, и её наказали. Она нарушила главное правило заведения — заведения, которым Панахази гордился и которое считал лучшим в квартале: потакать любым желаниям клиента. Хозяин рвал и метал: Нейт испортила репутацию его любимому детищу, не принесла в копилку ни дебена меди. Наоборот, пришлось заплатить разгневанному торговцу за то, чтобы сохранить досадный инцидент в тайне. Амбиции не позволяли Панахази смириться с тем, что на репутации его заведения появится пятно. Ведь сюда захаживали не только погонщики верблюдов да моряки, но и уважаемые горожане — писцы, зажиточные торговцы, а иногда даже вельможи, уставшие от своих гаремов и ищущие разнообразия. Да, Панахази был в ярости. Девушка не просто проявила неуместную для шлюхи строптивость, не только отказала клиенту в его законном оплаченном праве, а пыталась нанести ему тяжкие физические увечья, чему были приведены неопровержимые доказательства — расцарапанное лицо и внушительная шишка, наливающаяся на затылке. И ко всему прочему, она ещё надолго оказалась выведена из строя: ни одной из своих девушек он не мог позволить работать с таким лицом. Да и кто её, изуродованную, теперь захочет? Разве что старикашка со слабым зрением или бедный кочевник из тех, кто ищет себе шлюх подешевле.