Государь Руси (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 23

Подошли.

Причалили.

Начали выходить на берег.

И под радостные приветственные крики жителей направились во внутреннюю крепость – в тот самый каструм, который совсем недавно лихорадочно строил Ярослав. Казалось бы, что совсем недавно…

Но возвращение не получилось таким радостным и безмятежным, как хотелось бы нашему герою. Нет. Оказалось, что на представителей триумвирата накопилось огромное количество жалоб. И Ярославу, как верховному судье, их требовалось выслушать. Хуже того – принять решение.

Он мог бы отмахнуть. На любую власть всегда найдутся недовольные. Но обращений было очень много. Поэтому, понимая, что игнорировать этот вопрос нельзя, он тяжело вздохнул и занялся судилищем.

Начал он со своего старого друга и соратника – Мала, также известного как Матвея. Это было тяжелее всего, так как их скрепляла не только многолетнее сотрудничество и много испытаний, но и какое никакое, а родство. Ведь его внучка была в самом начале приключений Ярослава его наложницей и даже родила от него ребенка. Никто этого не афишировал, потому что она потом вышла замуж, и этот ребенок был признан ее мужем. Но Мал, Ярослав и сама Любава все знали. И Ярослав немало помогал этому «плоду любви». Негласно, разумеется.

Так вот. Накуролесил Матвей знатно.

Совершенно возгордился и потерял берега. Он и раньше плавно «улетал», задирая нос без меры. Теперь же, оказавшись предоставленный сам себе, творил черти что. Именно на него поступил основной объем жалоб. В основном – вымогательство взяток и пьяные выходки. Жители даже несколько раз хотели его прибить, но Добрыня со своими людьми спасали.

– Ты зачем это все делал? – Устало спросил Ярослав.

– Не знаю, – понурив голову, произнес бывший кузнец, а ныне сенатор и прокуратор.

Слушанье длилось долго. Очень долго. И все обращения Ярослав велел записывать. Чтобы для истории сохранить. Кратенько и только по сути, но записывать.

Все было настолько мрачно, что пришлось принимать решение.

Брать Матвея под стражу и как-то карать физически Ярослав не стал. Это было бы правильно с точки зрения местных жителей, но неразумно с его позиции. Поэтому наш герой снял Мала с должности прокуратора и сенатора, сохранив за ним статус только главы дома Кудеяров. И повелел возместить весь ущерб и взятки. Разом он это сделать не мог, но у него оставался в руках весь его род – дом Кудеяров, который обладал достаточно приличным имуществом в Новом Риме. В том владел числе приличной долей кузнечного ремесла. И в течение двух-трех лет Матвей вполне был в состоянии, за счет интересов своего дома, возместить причиненный ущерб.

А чтобы не ругаться с домом Кудеяров, наш герой поставил прокуратором его сына – Клавдия Матвеевича. Тем более, что тот хорошо справлялся на позиции помощника. И, в нагрузку, утвердил восемь магистратов в подчинении Клавдию. Чтобы каждый занимался своим направлением и не разрывал парня противоречивыми задачами. Были утверждены – магистр торговли, рыбного хозяйства, металлургии, сельского хозяйства и так далее.

Кое-как разрулил этот вопрос. Но осадок остался. У него самого. Очень уж Ярославу не хотелось заниматься такими делами. Поэтому до самого конца он лелеял надежду о том, что Мал все же возьмется за ум. Особенно когда уходил в поход. Но тот не взялся… от чего нашему герою было тошно. Сам же Матвей, после озвучивания вердикта вообще ушел с глаз долой и запил, провалившись в уютный и хорошо знакомый ему запой.

На Добрыню жалоб было меньше всего. Считай, что их и не имелось практически. Но выступить хотел он сам с жалобой. Так что пришлось и тут устроить слушанья. Вот там-то он и заявил, что едва не падает от усталости. И что если Ярослав ничего не предпримет, то он покинет его службу. На клятву не поглядит – а все одно уйдет, и пусть высшие силы его за это покарают. Но он больше это тянуть не может.

Пришлось успокаивать парня и утверждать ему в поддержку еще двух пропреторов. Теперь сам Добрыня отвечал за полевые войска и боевые действия – самое не напряженное направление. Рисковое, но без изнуряющей рутины. Второй пропретор занимался подготовкой новобранцев и организацией тренировок для остального личного состава, включая ополчение. А третьему вручались дела по крепостным сооружениям и гарнизонам. Более того – каждый пропретор мог взять себе по два помощника.

К Виктору, выступавшего в роли претора, жалоб хватало. Но не так чтобы и очень много. До Мала ему было очень далеко. Да и не пил он и взяток не вымогал. Брал. Куда уж без этого. Но только когда заносили. Кроме того, он, выслушав все сказанное, еще до решения Ярослава попросился на покой. Дескать, сил его не хватает этими делами заниматься. Рук не хватает и времени.

Однако его Ярослав не отпустил. Да, с одной стороны осудил, повелев возместить Виктору все убытки за свой счет. Благо, что их насчитали немного. А с другой стороны, сохранил за ним титул претора, поставив полномочным заместителем его старого недруга – верховного жреца Весела из западных кривичей. Не так, чтобы они друг друга ненавидели. Нет. Но переваривали с трудом. И теперь им надлежало работать вместе, присматривая друг за другом. И не парой, а набрав себе еще с десяток помощников. Или, если потребуется, больше.

Не все остались довольными таким судом. Совсем не все. Кое-кто жаждал крови. Кто-то планировал занять теплое место, осознав его ценность. А кого-то раздражало, что Ярослав заставил возмещать ущерб. За счет средств рода. Воровал один, а отвечать всей семьей? В общем – вопросов хватало. Что, впрочем, не отменило того факта, что широкие массы такие решения вполне поддержали.

На этом судилище и завершилось. Первое, кстати, серьезное судилище. Потому что ранее Ярослав практически во всем этом не участвовал. Так, мимолетно и минимально, решая бытовые проблемы скорее в основной массе. А тут – уважаемых членов общества пришлось судить.

Неприятно.

Но он чувствовал – это не последний раз, потому что перед ним стояла большая задача – формирование государства. С нуля. А он это себе представлял очень смутно. Сумеречно. И шел буквально на ощупь, опираясь на готовые решения разных эпох. А учитывая тот факт, что он специализировался на военном деле и, в лучшем случае, ремесле, то государственное управление было для него совершенно неинтересно. Теперь же, оказавшись в шкуре правителя, он оказался ко всем этим вызовам совсем не готов.

Осознавал это Ярослав предельно отчетливо. Но поделать ничего не мог. Не его область интересов. И похвастаться в этом деле он мог лишь крупицами знаний. Так что приходилось, вооружившись здравым смыслом и теми обрывочными сведениями, что были в его голове, думать, выдумывать и вытворять…

Этот день закончился поздно вечером. Даже несмотря на то, что подошли к Новому Риму они до обеда, все равно – таскали его по разным вопросам нещадно. Буквально разрывая.

Поэтому домой к детям он добрался уже с закатом. Они еще не легли спать. Ждали отца. Вместе с матерью, что откровенно истосковалась по ним. Спесь и гордыня – это всего лишь спесь и гордыня. Ей хотелось ни в чем не уступать мужу. Ей хотелось вместе с ним вершить великие дела. Но вернувшись домой и увидев детей Пелагея поняла, что занималась какой-то фигней. Тем более, что этот поход многому ее научил. Она прекрасно осознала, что была в нем не более чем помехой и обузой для мужа. И что не будь ее, он был развернулся шире и ярче. Но, что сделано, то сделано. И теперь, вернувшись домой Пелагея не могла отойти от детей. А те от нее. Поэтому, когда Ярослав вошел в комнату, то увидел практически идиллическую картину.

– Папка! – Радостно вскрикнули два малыша и бросились обнимать и его. Тоже соскучились. И то, насколько искренне они проявляли свои эмоции зацепило даже достаточно «толстокожего» Ярослава. Он сидел в этой семейной идиллии, рядом с беременной супругой, смотрящей на него усталым, добрым взглядом… в окружении собственных детей и думал. Но не о том, где какую мельницу поставить и домик срубить. Нет. Он впервые всерьез задумался над воспитанием детей. Не обучением, а именно воспитанием. Ведь старшему уже было шесть лет. Скоро по обычаям тех лет он переходит под мужскую опеку. И что Ярославу с ним делать? Таскать с собой всюду? И рассказывать, объяснять, показывать… помогать начать мыслить пусть и не так, как он сам, но схожим образом? Но выдержит ли еще считай ребенок все тяготы походов? Пусть даже и совершенно недалеких…