Никогда не говори «навсегда» - Тронина Татьяна Михайловна - Страница 26

— Явился… — сквозь зубы пробормотал Герман. — От крали своей вернулся?

— Пошел вон, — спокойно ответил Алексей. — Без тебя разберемся.

— Не смей так с моим братом разговаривать! — надменно произнесла Нелли. — Ты не хозяин здесь больше.

— Да? А кто я? — усмехнулся Алексей, скидывая ботинки.

Ботинки были известного итальянского дома моды, очень дорогие и красивые, отличавшиеся неброским, выверенным изяществом. Нелли ненавидела их. Она сейчас ненавидела все вещи своего мужа: ей казалось, что он приобрел их с одной-единственной целью — пленить свою любовницу.

— Ты негодяй! — выдохнула Нелли. Она в последнее время заводилась с пол-оборота — вот и сейчас ее всю затрясло, и она почувствовала уже знакомый приступ бесконтрольного бешенства.

— Спасибо тебе, родная… — Алексей попытался было пройти в свой кабинет, но Герман преградил ему дорогу.

— Не будет тебе покоя! — хрипло, с торжеством произнес он.

— Руки… убери руки! — с ненавистью произнес Алексей. — Я ведь не погляжу, что ты у нас инвалид…

— А, ты драться хочешь? — вырвалась вперед Нелли. — Ну так меня можешь поколотить… Я же теперь для тебя никто… Можешь вообще меня убить!

Поля захлопнула дверь в свою комнату. Она не могла слышать голоса родителей, ее тоже потихоньку начинало трясти.

— Давай без всяких слов, — услышала она отца. — Нелли, не при ребенке…

— Он вспомнил о ребенке! — закричала Нелли так звонко, что Поля невольно зажала уши. — Раньше надо было думать… когда ты с этой шлюхой…

Дальше шел уже совершенно непотребный текст.

— Заткнись! — страшным голосом закричал Алексей. Поля еще никогда не слышала, чтобы он так кричал. — Немедленно прекрати истерику, или я…

— Что — ты? Ну что — ты?..

— Скотина! Мы на него в суд подадим… в газету про него напишем! — хрипел Герман.

Поля распахнула окно.

Свежий мартовский ветер ударил ей в лицо. Солнце садилось за горизонт, и край неба был окрашен ярко-алым, багровым закатом. Вдалеке виднелась дорога, по которой непрерывным потоком текли машины — на фоне серого, уже высохшего от снега асфальта. А внизу, в колодце двора, скрипели голыми ветвями деревья, и этот тихий, призрачный звук напоминал чей-то неразборчивый шепот.

Поля стояла у окна, и ветер ворошил ее волосы, которые ощущались непривычно короткими. «Он любит Настю Селину, а не меня! — наконец догадалась она. — Господи, это же очевидно! Только такая дура, как я, могла не понять этого…»

Поля усмехнулась. Голоса в коридоре захлебывались от ненависти. Сейчас прибежит Уля Акулова и начнет разнимать всех. Она в последнее время была чем-то вроде «Скорой помощи» для их семьи.

Поля не любила соседку.

Однажды, много лет назад, она видела, как отец целовал Улю. Во время какого-то семейного праздника, на кухне. Поля почти забыла этот эпизод, а теперь вдруг вспомнила. Но, странное дело, она не чувствовала ненависти к отцу. Она вообще была убеждена в том, что виноватых ни тогда, ни сейчас нет. Просто такова жизнь.

— Я только мешаю им… — прошептала Поля, глядя на багровый закат. — Я никчемная. Я — ошибка природы.

Она забралась на подоконник и перекинула ноги на узкий карниз. Страха не было — наоборот, хотелось поскорее избавиться от захватившей ее гнетущей, ледяной тоски. От этой мерзкой жизни, которую не изменишь.

«Может, я и не умру, — вдруг мелькнула у нее в голове мысль. — Может, я полечу, как птица…»

Она опустила ноги еще ниже и заглянула вниз, на квадрат серого асфальта, по периметру которого тесно стояли автомобили.

Поля посмотрела в центр этого квадрата, а потом сделала еще одно движение вперед и, раскинув руки, скользнула вниз…

В черной, рыхлой земле блестели на солнце, словно бриллианты, последние кусочки еще не растаявшего льда. Рабочие, сделав свое дело, курили чуть поодаль, опершись на лопаты. Эта дата — первое апреля — казалась почти издевательством, насмешкой судьбы.

Алексей стоял на небольшом возвышении, ближе к центральной аллее, которая уводила в город, — как будто готовился к отступлению. В длинном темно-коричневом плаще, идеально причесанный. Виски казались совсем седыми, но то был всего лишь оптический эффект: на ярком весеннем солнце все сияло и серебрилось. Он выглядел слишком красиво, слишком театрально для этого печального места. Он сам это чувствовал и потому напряженно, зло хмурился, глядя на свежий холм черной земли, который укрывал его дочь.

Он хотел бы остаться здесь один и чтобы никто не мешал ему. Но чуть ниже, у чужого надгробия из лабрадорита, стояли Нелли и Герман, спиной к солнцу.

Нелли была вся в черном, и черная кружевная косынка покрывала ее рыжие волосы. Бледное, исплаканное, тоже злое лицо — ее, в свою очередь, раздражало присутствие мужа. Ее поддерживал под руку Герман, даже уже не бледный, а какой-то желто-зеленый.

— Это все неправда… — пробормотала Нелли. — Мне просто снится сон. Как такое могло произойти? Нет, не может быть.

— Она в раю, — глухо произнес брат. — Нелли, милая, она среди ангелов.

— Ты уверен? — без всякого выражения спросила Нелли. — Ведь это грех… С трудом уговорили священника отпеть ее.

— Она была не в себе. Если она не владела собой — это не грех.

— Почему… но почему все так произошло?.. — тихо застонала Нелли, виском прислонившись к плечу Германа. Этот вопрос она задавала себе в тысячный раз.

— Он во всем виноват, — хрипло пробормотал тот, — благоверный твой…

Герман с ненавистью покосился на Алексея, стоявшего в отдалении от них. Скрестив перед собой руки, тот сосредоточенно глядел на рыхлую землю, над которой курился легкий парок.

— Все равно, не понимаю… — прошелестела Нелли. — Бедная моя девочка, как ты решилась на такое!

— Он во всем виноват, — повторил брат. — Поленька не хотела, чтобы он уходил из семьи. Поленька слишком его любила. Поленька — чистая душа… Он недостоин ее любви. Он ее погубил! — с нажимом произнес Герман.

— Я должна была быть сдержаннее… — пробормотала Нелли. — Я должна была поговорить с ней.

— Но ты-то тут при чем? — тихо закричал Герман. — Ты тоже его жертва!

— Лучше бы я умерла вместо нее…

— Нелли, милая, ты не виновата!

— Герочка, я не знаю, как теперь жить… — Она заплакала и стала потихоньку оседать. Герман подвел ее к деревянной узкой скамье, усадил. — Я тоже хочу умереть!

— Перестань! — с негодованием прошептал он. — А я? Я тогда совсем один останусь!

— Если бы можно было вернуть все назад… — раскачиваясь, сквозь слезы говорила Нелли. — Если б было такое лекарство… или машина времени… Чтобы можно было вернуться назад, и все исправить! Зачем ты говоришь о боге, Герочка? Его же нет! Если бы бог существовал, он не позволил бы моей девочке сделать это! В жизни нет справедливости!

Она замолчала, захлебнувшись в рыданиях. Алексей, стоявший чуть поодаль, даже не шелохнулся.

— Нелли… — со странным выражением вдруг произнес Герман.

— Что, Герочка? — не сразу, сквозь всхлипы, отозвалась она.

— Справедливость есть. Мы сами ее восстановим.

— О чем ты? — Она перестала плакать и теперь, прижав платок к губам, со страхом и надеждой взглянула на брата. — Я не понимаю, о чем ты?

— Конечно, твой муженек — тот еще тип. Но он… как бы тебе сказать… он только орудие в ее руках.

— В чьих руках?

— В руках этой змеи, как ее там… — Он скривился.

— Катерины, — слетело с бескровных Неллиных губ имя соперницы.

— Послушай, милая, Полечкина смерть на ее совести, — с жаром зашептал Герман. — Алексей твой, он просто мужик. Ну что с него взять? А вот она…

— Будь она проклята! — словно молитву, привычно произнесла Нелли. — Проклята, проклята, проклята!

— Тихо, тихо, успокойся… Мы должны ее наказать.

— Как? — тут же спросила Нелли. — Убить ее, что ли? Да, над этим стоит подумать!

— Нет, у меня есть идея получше… — усмехнулся Герман.

Щеки у Нелли слегка порозовели, она оживилась.