Никогда не говори «навсегда» - Тронина Татьяна Михайловна - Страница 63

— Видишь — он не собирается никуда теряться…

Некоторое время они шли молча.

Ганин долго думал, что сказать ей, а потом заявил:

— Это хорошо, что ты все-таки решила выбраться с нами.

— Гришенька, я так соскучилась по сыну… — с тоской произнесла она. — Ты просто не представляешь!

— Так чего же ты раньше отказывалась? — упрекнул он.

— Но… — Она хотела что-то сказать, но потом передумала и замолчала, нахмурив брови.

— Я настолько тебе неприятен, да? — невесело спросил он.

Катя вздрогнула и с изумлением повернулась к нему.

— Нет, что ты…

— Тогда почему?

Она пожала плечами и улыбнулась. Ганин осторожно отвел прядь ее волос от лица.

— Не стригись, — строго произнес он. — Мало ли что этот чертенок тебе посоветует…

— Я и не собиралась.

Они шли по бесконечной аллее. Людей было немного — скорее всего, народ разъехался по дачам.

Дачи Ганин ненавидел. Он их за свою жизнь спроектировал и построил столько, что они у него просто в печенках сидели, все эти башенки, замки, избушки в «новорусском» стиле, строения в стиле модерн или в стиле кантри, швейцарские шале и чуть ли не эскимосские иглу… Чего только не требовали от него привередливые заказчики!

Но по всему выходило, что без дачи никак нельзя — поскольку был Мика, а лето в условиях города не способствовало детскому здоровью.

И еще была Катя.

Она бы, наверное, согласилась провести лето с сыном на природе — если уговорить. Ах, да, она же работает… Но работу можно бросить, — решил Ганин. В конце концов, не такая у нее работа, чтобы дорожить ею… Заниматься надо тем, к чему душа лежит.

Тут Ганин неожиданно вспомнил Славу Кудимова, своего однокурсника. Друзьями они никогда не были, но перезванивались время от времени. У Славиной жены есть собственная художественная галерея. Можно с ней договориться и отнести туда Катиных лошадей. И вообще, для галереи требовались работники, кажется…

— Гриша, о чем ты думаешь?

— Что? — очнулся он.

— У тебя такое отсутствующее лицо… О чем ты думаешь? — с любопытством спросила Катя.

— О разном… в том числе и о планировке загородного дома, — легко признался он.

— Боже, ты самый настоящий трудоголик! Даже на прогулке не можешь забыть о своей работе!

Они из-под деревьев вышли на открытое пространство, где солнце пекло немилосердно.

К ним снова подкатил Мика — весь взмыленный, с прилипшими ко лбу волосами, с малиновым румянцем во всю щеку.

— Жарко… — сказал он и высунул язык на сторону, словно собака. — Пить!

— Вон там какие-то шатры… — Катя сделала ладонь козырьком. — Надо туда сходить на разведку.

«Шатры» и в самом деле оказались летним кафе, где за пластиковыми столиками сидело несколько разморенных жарой посетителей.

— Дай мне пока… — потянула Катя к себе велосипед сына. — Хочу попробовать. Я в детстве, знаешь ли, тоже каталась…

— Ты? — удивился Ганин.

— А что, я не человек, что ли… — усмехнулась она.

Катя слегка подрегулировала высоту сиденья и покатила по пыльной дороге.

— Не упадет? — не то с сомнением, не то с беспокойством спросил Ганин.

— Да вроде бы не должна… — успокоил его Мика.

Они сидели под огромным зонтом, пили минералку и взглядами следили за Катей.

Сначала она держалась не очень уверенно и по детской привычке, видимо, пыталась тормозить ногами. Но затем дело пошло на лад…

Катя вернулась не скоро. И тоже вся взмыленная и румяная.

— Здорово! — произнесла она с восторгом, соскочив с велосипеда, и выпила в один глоток полбутылки минеральной воды. Другую половину вылила на себя.

Мика, вдохновленный ее примером, тоже немедленно принялся поливать себя из бутылки.

«Надо купить еще один велосипед — для нее, — решил Ганин. — Нет, еще два. И мы втроем могли бы кататься… Дружная семейка».

Он посмотрел на Катю с Микой. Теперь они дурачились, поливая друг друга из бутылок. Капли воды блестели на Катиных волосах, стекали по обнаженным тонким рукам. Она была такой юной и такой нереально красивой, что Ганину вдруг стало страшно. «Не согласится, — решил он. — Ни на что не согласится… Ни на загородный дом, ни на художественную галерею, ни на собственный велосипед… Это же Катя — упрямая и самоуверенная Катя, которая даже с другого конца света способна достать!»

— Очень есть хочется, — сказал вдруг Мика, принюхиваясь к коптящемуся неподалеку шашлыку.

— О нет, только не здесь! — решительно запротестовала Катя.

— Может быть, отправимся в какой-нибудь ресторан? А, пап? — повернулся к отцу Мика, блестя глазами.

— Это можно… — покосился на Катю Ганин. — Я знаю тут одно неплохое местечко неподалеку. Но если честно… — он сделал многозначительную паузу.

— Что, па? — с любопытством затряс его за рукав сын.

— Если честно, я бы сейчас с удовольствием съел пару домашних котлет. Настоящих, а не каких-то там фуа гра, суши с сашими, которые в ресторанах подают, — мечтательно произнес он.

— А откуда ж мы котлет достанем? Да еще домашних… — развел руками Мика.

— Может быть… — Ганин повернулся к Кате.

— Что-о? — возмущенно воскликнула она. — Не дождешься!

— Ну, ма!..

— Мика, и ты туда же! Господи, Ганин, это же… — Она зажмурилась, не находя подходящих слов. — Это же пошло!

— Что — пошло?

— Эти твои котлеты!

— Котлеты не могут быть пошлыми, — резонно возразил он. — И вообще, на самом деле все очень просто. Мы сейчас едем на рынок и покупаем мясо. А дома у меня есть электромясорубка и прочая техника… Процесс приготовления максимально облегчен!

Он убеждал ее, а сам гадал, научилась ли она готовить за эти двенадцать лет. Впрочем, даже если и нет, он с радостью съел бы все, что вышло бы из ее рук.

Река сияла нестерпимым серебристым блеском. Но то было обманчивое сияние — в начале сентября уже никто не купался.

По реке плыл маленький катерок, и гремела на всю округу разухабистая отечественная попса.

Ганин ненавидел попсу. И вообще в который уже раз приходилось заканчивать все дела второпях… Ганин остановился в конце неровной, мощенной камнем улочки и с досадой уставился на катерок.

С самого утра ничего не ладилось. Во-первых, в этом занюханном городишке не продавалось приличных цветов — одни гладиолусы. Во-вторых, ему следовало побриться. Но он заглянул было в местную парикмахерскую и аут же шарахнулся назад, когда в ноздри ему ударил едкий запах одеколона, больше напоминающий жидкость для истребления насекомых. В-третьих — ужасные дороги. В-четвертых…

«Как ты красива сегодня…» — заливался соловьем с катера Валерий Меладзе.

Проклиная все на свете, Ганин вылез из машины, держа перед собой охапку безобразных осенних цветов. Катя наверняка раскритикует их.

Он стал подниматься вверх по кривым разбитым ступеням, заросшим мхом. За поворотом, на холме, стояла старинная церковь, а чуть ниже, по пыльной дороге, брели Катя, Зоя и этот, как его там… ну, бывший муж.

На Кате было длинное белое платье, купленное в местном магазинчике, очень простое — это было его главным и единственным достоинством. Длинная белая кружевная шаль висела у нее на согнутых руках, почти касаясь земли.

Зоя обернулась и заметила Ганина. Сказала что-то Кате.

Катя тоже обернулась и закричала издалека, взмахнув руками:

— Гриша-а!..

Потом Зоя с этим, как его, бывшим пошли к церкви, а Катя стала спускаться к нему, Ганину.

«Как ты красива сегодня…»

И безумный мандраж, который не отпускал Ганина с утра, вдруг пропал. Все приобрело иной смысл.

Чудесная картина — красивая река, дивная музыка, женщина в белом платье. Желтые листья, застрявшие в зеленой траве.

— Как ты долго… Я уж было решила, что ты передумал! — смеясь, сказала она.

— А я всю дорогу боялся, что это ты передумаешь!

— Гриша, глупый Гриша… — Не глядя, она отвела букет в сторону и обняла Ганина. Похоже, ее меньше всего беспокоили гладиолусы и щетина на щеках жениха.