Юность знаменитых людей - Мюллер Эжен - Страница 8

Действительно Александр был непобедим; описания одержанных им побед кажутся до такой степени поразительными, что историков часто обвиняли в том, что они пишут сказки.

Квинт Курций подробнее чем все другие авторы распространялся о невероятных подвигах Александра. Говорят, что Тюрен, когда ему было двенадцать лет (тот самый, который заснул на пушке), вызвал на дуэль одного из придворных, который утверждал в его присутствии, что сочинение Квинта Курция есть не что иное, как сборник басен. Александр, как я уже сказал, был непобедим, и знаете ли, какова была первая одержанная им победа? Об этом повествует, по Плутарху, Шарль Роллен, французский историк. Из Фессалии был доставлен Филиппу боевой конь, статный, сильный и горячий; коня этого звали Буцефал. Его продавали за тридцать талантов, т. е. тридцать шесть тысяч франков на наши деньги. Царь со своими приближенными спустился в равнину; он хотел, чтобы коня испытали при нем. Но никто не мог сесть на него, до такой степени Буцефал был неукротим: он становился на дыбы, как только подходили к нему. Филипп, гневаясь, что ему привели такого дикого и неукротимого коня, приказал отвести его назад. При этом был и Александр. «Какого коня они лишаются! сказал он, — и только вследствие недостатка ловкости и отваги!» Филипп приписал эти слова безумной смелости молодого Александра. Но так как тот настойчиво просил позволения сесть на коня, то отец, действительно огорченный тем, что конь должен быть отослан обратно, позволил ему произвести опыт. Тогда юный принц радостно подходит к коню, берет его под уздцы и оборачивает его голову к солнцу, так как он заметил, что Буцефал боится своей тени. Затем он начинает тихонько гладить его рукой; увидя, что конь немного успокоился, он быстро вскакивает на него, улучив удобный момент. Затем Александр выпускает узду из рук и выжидает, не нанося коню ни одного удара, не причиняя ему никакого мучения, пока тот совершенно успокоится. Затем он пускает его во всю прыть, понукая грозным криком и сильно пришпоривая.

Царь Филипп и вся его свита дрожали от страха. Но принц, проскакав во весь опор и доведя коня до изнеможения, возвратился, гордясь тем, что ему удалось укротить Буцефала, которого сочли неукротимым. Когда он сошел с него, то отец, проливая слезы радости и обнимая сына, сказал: «Сын мой, ищи другое государство, еще более тебя достойное. Македонии тебе мало!»

Всегда предзнаменования! И вот это последнее было произнесено устами самого царя, хотя, казалось, оно было бы гораздо уместнее в устах содержателя цирка, так как я полагаю, что управление лошадьми не может быть уподоблено управлению гражданами.

Александр, которому не было еще двадцати лет, когда он по смерти отца своего вступил на престол, хотел овладеть всеми государствами, нисколько не заботясь об том, в праве ли он сделаться похитителем всего того, что ему казалось возможным похитить. В настоящее время, начиная войну, стараются оправдать ее необходимость разумными основаниями, или хотя бы придумывают предлог, потому что все-таки сознают, что война — вещь ужасная. Во времена Александра этого сознания не было: начинали войну из-за одного тщеславного желания одерживать победы; опустошали страны, вырезали целые народности, сжигали города и села, и все это для того, чтобы потом иметь удовольствие сознавать, что никто не мог помешать завоевателю совершать все эти милые подвиги. С такой же точки зрения смотрел на войну и юный Александр; это он сам однажды высказал, когда находился в затруднительном положении: «О, греки! воскликнул он, — в состоянии ли вы поверить, что я подвергал себя таким страшным опасностям только из желания заслужить похвалы ваши?!..»

Действительно, он был человеком великим, сострадательным и великодушным во многих случаях, даже во время опустошительных варварских нашествий, которые он совершал; при разрушении города Фив, он приказал пощадить дом и имущество Пиндара; он всегда поступал благородно, насколько это было возможно, исполняя кровавое дело завоевателя; всем этим он был обязан наставлениям Аристотеля, внушенным ему в детстве.

Роллен говорит о нем: «Александр считал себя завоевателем по призванию и он упрекнул бы себя, если б оставил в покое хоть один уголок земли, не обрекая его всем ужасам войны».

Однажды азиатский жрец, увидя Александра во главе войска, вместо того, чтоб с благоговением, преклониться перед ним, указал ему рукой на землю. «Что значит этот жест?» — спросил Александр. «Никто, — отвечал жрец, — не должен владеть этой стихией в большем количестве, чем ему предназначено. Ты отличаешься от обыкновенных смертных только тем, что ненасытен; ты обходишь земли и моря для того, чтобы причинять зло тем, кому они принадлежат; но когда ты наконец умрешь, то займешь в земле такое место, какое будет потребно для твоей могилы».

Александр не рассердился на этот ответ, так как он, без сомнения, напоминал ему одно из наставлений его великого учителя.

Когда Александр достиг апогея славы, ему случилось подъехать к жилищу весьма странного вида, — это была бочка, в которой жил человек, настолько же презиравший земные блага, насколько Александр стремился к ним. Человек этот был знаменитый философ Диоген.

— Проси все, что пожелаешь, и я для тебя все сделаю, — сказал Александр, которому Аристотель внушил благоговение к мудрецам.

— Не заслоняй солнца, вот мое единственное желание! — ответил спокойно философ.

Александр ушел, сказав, что если бы он не был Александром, то желал бы быть Диогеном. И он был прав, так как известно, что Диоген, благодаря своей гордости, которая равнялась, может быть, самолюбию Александра, живя в нищете и грязи, был безусловно счастлив.

Однажды к Александру привели пленного пирата (морского разбойника). Когда Александр стал угрожать ему жестокой казнью, то пират сказал: «Ты меня называешь разбойником, потому что я плаваю по морю на маленьком корабле с небольшой толпой храбрецов; но сам ты занимаешься тем же промыслом, с тою только разницей, что обладаешь высоким титулом и тысячами солдат, почему тебя и называют завоевателем!»

Приведем еще эпизод, который покажет вам, до чего простиралось тщеславие, или, вернее сказать, безумие этого великого человека.

Когда несметная армия Александра пришла в отчаяние от совершенно бесполезных походов; когда она отказалась следовать за ним в неизвестные страны, куда он имел намерение вести ее; когда с большими усилиями Александра уговорили вернуться, он сделал следующее: чтобы внушить в отдаленных странах убеждение о непобедимости своей армии, он приказал обвести громадный лагерь свой канавою в пятьдесят футов глубины и десять футов ширины; затем он приказал своей пехоте устроить в палатках кровати в семь с половиною футов длины, а кавалерии вдвое большие стойла для лошадей. Все это было сделано для распространения слухов о том, что он, его войны и даже кони были существами необыкновенными.

Как жалок великий человек, которому могли приходить в голову подобные мысли! Но этого мало: ему пришла в голову идея заставить почитать себя как бога; он решил отречься от своего отца для того, чтобы принять титул сына Юпитера, которого в то время считали владыкой вселенной.

Один из придворных, из желания подслужиться всесильному владыке, предложил приближенным воздавать Александру божеские почести. В собрании этом присутствовал мудрец, родственник Аристотеля, которого последний рекомендовал вместо себя в качестве наставника. Этот философ, по имени Калисфен, имел дерзость воспротивиться постыдному предложению. «Александр, сказал он, один из самых великих царей и завоевателей — это верно; но что он бог, — это неправда».

Александр, подслушивавший за занавесью, слышал слова Калисфена и возненавидел его. Спустя некоторое время был открыт заговор на жизнь его: тут-то он получил возможность отомстить философу по той простой случайности, что главный заговорщик пользовался дружбой Калисфена; философ был посажен в тюрьму и предан самой жестокой пытке для того, чтобы вынудить от него сознание в соучастии в заговоре.