Небо на троих (СИ) - Хант Диана - Страница 30

…Я вздрогнула, когда горячая ладонь Даура Адингтона скользнула по моей груди.

— Не дёргайся, — сквозь зубы процедил драгх, и я замерла, как птица в силке.

С запозданием дошло, что пока я витала мыслями в облаках, буквально — в Солнечной Долине, Даур Адингтон дважды сказал мне пристегнуться. Или трижды?

А когда я не отреагировала, просто взял и пристегнул меня сам.

Вот как его понять, а?

Мысли, чувства, эмоции, ощущения… всё спуталось в какой-то странный порочный клубок.

И как попросить вернуть мои трусики? Те самые, что лежат во внутреннем кармане его пиджака.

Ведь не хочет же он, чтобы я весь день провела на занятиях без них?

Даур

Правила шлюшьего этикета… Надо же!.. Какова…

Маленькая бойкая птичка, чирикающая глупости своим сладким клювиком. Не понимающая, что она чирикает, и кому. За такое… Отодрать бы её за такое, как следует. В два ствола. Чтоб забыла, как ходить! И рот заткнуть кляпом-шариком на тонком ремешке, пристёгнутым к ошейнику, чтобы не чирикала без разрешения. А лучше членом. Пусть бы поработала своим юрким язычком по прямому назначению, а то слишком большой запас колкостей на нём умещается, а его терпение не бесконечно…

Но всё же, к своему удивлению, шоку, а, пожалуй, даже стыду и позору, злости на пичужку Даур не испытывал. Не мог.

Драгх очень старался! Можно сказать, из последних сил!

И оттого переживаемое им впервые в жизни бессилие было особенно острым. Особенно болезненным.

Девчонка оказалась настолько притягательной, сексуальной просто до боли, что Дауру каждую секунду казалось, что она вот-вот исчезнет. Она была слишком хороша, чтобы быть реальностью. Нет, это чья-то глупая и изощрённо жестокая шутка. Кто-то цинично обманул его, разыграл.

Вот сейчас, буквально в следующую секунду он очнётся, и окажется, что это был сон. Знойный, огненный, дикий… Обнимающий со всех сторон. Так крепко и нежно, как ни одна мать не умеет. Обнимающий не только тело, но и сердце, и душу!

Шрявь побери!!!

Даур не знал прежде этого позорного и паскудного пощипывания в глазах. Наверное, плакал в детстве, как и все… драгх этого не помнил.

И понять не мог, откуда берутся эти внезапные, совершенно несвойственные ему приступы, когда его буквально душат слёзы. Как начались с тех самых пор, как впервые увидел её на дороге, так и не прекращаются. Только идут по нарастающей…

Вот и брат испытывает тоже самое.

Что за проклятое наваждение?!

Конечно же, это сон. Он сейчас проснётся…

И снова будет эта раздирающая душу, пожирающая изнутри тоска. Тоска по чему-то настолько необходимому, настолько важному… незаменимому…

Словно кто-то запустил руку ему в грудь и вырвал кусок мяса.

И ещё проклятый симбионт, поглощающий его изнутри! Пиявка магическая… Нет, наверное, ни одного драгха, который не хотел бы, хотя бы однажды, покончить с собой, лишь бы утянуть на тот свет ненавистную сущность. Вечно голодную, ненасытную, с бездонной глоткой!

Когда они с братом были детьми, не раз мечтали, как взберутся однажды на самую высокую парящую гору и сиганут вниз…

Даур всегда считал, что это тоска по утраченным крыльям.

А вот сейчас почему-то больше уверен в этом не был…

По чему же тогда он тосковал?!!

А быть может, по кому?!

Девчонка окончательно заморочила ему голову.

Это и есть магическая подсадка?

Он болен? Неизлечимо болен? Подсел на феникса? Это и есть то, что называется этим страшным словом… магомания?

Даур почему-то сомневался.

Она злила его. Она его развлекала. Она не терялась, не тушевалась в его присутствии, несмотря на то, что он — драгх, а она… птичка. Дикарка. Феникс…

Такая трогательная, беззащитная в этом корсете… Хрупкая и в то же время фигуристая. С широко распахнутыми глазами и по-детски чуть оттопыренной нижней губой, которую она прикусывает, когда нервничает или возбуждается…

Он клялся себе, что не прикоснётся к ней больше необходимого, не возьмёт больше, чем потребуется, чтобы заткнуть глотку симбионту.

Но всё же сегодня утром, когда она сидела на краю гаурхи, бесстыдно расставив свои смуглые ножки с тонкими икрами и изящными щиколотками, Даур не удержался, чтобы не взглянуть на неё истинным зрением. Пусть это слишком энергозатратно, пусть потом его ждёт тяжелейший откат… он и так отказал себе в возможности оттрахать её хорошенько, заслужил же он такую малость, как всего лишь… посмотреть не неё.

Увидеть, какая она… настоящая.

И увидев, уже не смог отвести взгляд…

Её нежная смуглая кожа наполнилась изнутри цветом, стала карминовой… И она светилась… ещё больше! Иссини-чёрные волосы, рассыпанные по обнажённым плечам, налились пламенем. Живым. Подвижным.

Юркие огненные язычки стекали по влажным волосам, отражались в пухлых, покрытых детским пушком щеках цвета кармина.

Пламя так и кипело в ней, переливалось, играло всеми оттенками красного, жёлтого, оранжевого…

И только из широко распахнутых глаз её смотрело небо.

Небо хмурилось, небо сердилось. Небо завешивалось пеленой облаков и всё равно сочилось сквозь них лазурью. Небо всхлипывало от изнеможения, плыло и клубилось, и проливалось влагой. Обрушивалось бурными, упругими потоками драгоценной жизни! Обнимало со всех сторон, прямо из её глаз. Бесцеремонно пробиралось в самые сокровенные уголки, куда Даур и сам не имел прежде доступа. Досыта поило иссохшееся сердце, безошибочно нащупывало душу…

И чем дольше Даур смотрел в это небо, тем реальней оно становилось.

Там! За её глазами. Оно сочилось из них, не умещаясь, как не может бесконечность уместиться в рамках формы…

Даур всё ждал, когда это волшебство закончится, оборвётся, когда энергетическая пиявка вгрызётся в него изнутри, причиняя страдания, значительно превосходящие самую адскую физическую боль…

Ведь для того, чтобы получить полноценное магическое питание, он должен трахнуть девчонку.

Иметь её жёстко и долго, заставляя испытывать всю палитру необходимых ему эмоций — от стыда и ненависти к самой себе до безумного, сжигающего заживо вожделения, раздирающего душу на части желания…

Симбионт же молчал.

То ли подавился, наконец, то ли, как и Даур, охренел.

И ведь это он даже не трахнул пичужку! Что же будет, когда его член ворвётся, наконец, резким, грубым толчком в эту тугую горячую глубину?

Какая же ты сладкая, огненная детка…

Какова же ты будешь на вкус, если распахнёшь свои сотканные из пламени крылья?!

Нет… нельзя… что же ты делаешь со мной…

Лучше раздвинь ножки, детка.

Да-да, бойся меня. Бойся сверкающей полоски лезвия. Бойся… Только не зови всем своим видом, не обещай блаженства, которого нет на земле.

Не обнадёживай струящимся из твоих глаз небом…

Даур

…Она сидела рядом тихонько, как мышка. Молчала всю дорогу. Лишь на поворотах, когда «сильфиду» заносило, вздрагивала, повисая на ремне, а потом ёрзала, усаживаясь поудобнее.

Ёрзала…

Одна мысль о том, что пичужка без трусиков, отдавалась таким болезненным распиранием в штанах, что Даур готов был не то вернуть ей её шрявьи трусики, не то остановить мобиль и отыметь девчонку прямо в «сильфиде».

А то и вовсе закутать её в отрез чёрной материи, как делают со своими женщинами тёмные альвы.

Видел Даур таких — в прошлом месяце как раз целая делегация из Багряного Каньона во дворце была. Шейхи их приезжали, прямо из своего подземного мира к его императорскому величеству. Никто не предупредил, что путешествуют они вместе с жёнами (спасибо, не со всеми).

Вот и за спиной каждого тёмного альва перетаптывались мешки на ножках, которые жёны. Увидишь на улице эдакое чудо — и непонятно, человек перед тобой или нет. Реально, больше всего похоже на мешок, перевёрнутый вверх ногами, а сквозь плотную сетку спереди посверкивают красные светящиеся глаза. Жуть!