Настя как ненастье (СИ) - Горышина Ольга - Страница 19

— Отвезли собаку в ветеринарку, а потом я домой ее забрала. У нас давно собака умерла. Другую не стали заводить, некогда гулять…

— А теперь есть когда? — спросил он, чтобы выдохнуть из груди раскаленный воздух.

— Приходится. Но в основном мама гуляет. Она у меня копирайтер. Целый день за компом сидит, а так хоть два раза по полчаса гуляет на улице. Иногда три. Когда я поздно возвращаюсь, она меня с остановки встречает. Теперь с собакой.

— Как мило… Выходит, она стала маминой собакой.

— Она наша общая.

— Извини, я сейчас…

Иннокентий дошёл до урны и загасил сигарету, а на пути обратно достал пачку мятного драже. Сунул одну кругляшку в рот и протянул Насте. Та сразу подставила ладонь и поблагодарила.

— Зачем вы сняли кресло? — удивилась она, отступая от машины, чтобы дать Иннокентию пройти.

— Это машина сестры, а моя вон, — он махнул рукой в сторону чёрного внедорожника. — Видишь, как один урод перегородил единственную дорожку без ямы. Этот урод — я. Пошли?

Она на миг задержалась. Иннокентий сжал губы: оценивает стоимость тачки. Сейчас снова придётся отвоёвывать нейтральную полосу. Он зашагал вперед. Настя совсем отстала. Подошла, когда он уже пристегнул детское кресло.

— Садись вперед. Чего стоишь?

Хотелось затолкать ее в машину силой, а то сейчас выдаст еще, что спешит. Мамина дочка! Но заталкивать не пришлось. Оказалось, что достаточно просто открыть самому переднюю дверь. А когда он сел за руль, Настя уже даже пристегнулась.

— Может, вам помочь выехать? Здесь так узко… — вдруг засуетилась пассажирка.

— Здесь везде камеры и датчики. Почти самоходка, а не тачка.

Он завёл машину, но не тронулся с места.

— Жалко, сейчас не темно. Я б тебе фонари показал через панорамную крышу. Красиво аж жуть. Может, еще покажу… — бросил он уже тихо, краем глаза заметив, как Настя при этих его словах придвинулась плотнее к двери.

Что у трезвого на уме… Кажется, стакан воды на него подействовал не лучшим образом. Или близость хвостатой мышки. Надо держать язык за зубами, а руки на руле, хотя правая так и тянется к белым нитям, заштриховавшим голую коленку. Он бы сейчас сам с удовольствием откликнулся на кресле. Только смотрел бы не в небо, а на звезды в ее глазах или на два шарика с розовыми острыми фитильками, вместо фонарей. Да почему же ему так хочется эту Настю? Что в ней такого, чего нет в Монике?

Иннокентий радовался наличию у человека бокового зрения и навыку водителя постоянно им пользоваться. Он разглядывал Настю почти тайком от неё. И понимал, что в тойотовском джипе разговор бы склеился намного легче. Сейчас они уже, кажется, целых пять минут молчат. За это время Настя пару раз бросала на него короткие взгляды — в основном на руки. Или на подсветку приборной панели и экрана. Музыка играла тихо, и он не хотел увеличивать громкость, надеясь, что кто-нибудь из них решится заговорить первым.

— Красивая машина…

А он думал, она заговорит о музыке.

— Угу, — хмыкнул он. — Чтобы человек отвалил за кусок железа сто тысяч баксов, он, конечно, обязан быть красивым.

Она тоже хмыкнула, но очень натужно:

— Значит, человек может себе это позволить.

Зря он ляпнул про деньги. Точно подчеркнул их разницу и ее финансовую нужду.

— Но лучше эти деньги потратить на более нужную вещь.

— Вы ж зачем-то купили такую машину… — заерзала на сиденье Настя.

Иннокентий усмехнулся: зря не добавила — для понтов. Так оно и есть. Только не его понтов, а Никитиных.

— Я не покупал, мне б зарплаты на нее не хватило.

Он перехватил взгляд Насти, направленный ему в лицо.

— Я ее забрал у мужа сестры за долги. Долги перед фирмой. Он не на свои купил такую тачку. Своих бы даже на Рав-4 не хватило. А хотелось — в другой тачке неудобно, видимо, было баб трахать…

Он замолчал, но всего на секунду. Нельзя допустить, чтобы Настя подумала лишнее.

— Извини, что так грубо, но это именно то, что он делал… Конечно, не только это. Но это именно то, что я ему никогда не прощу. Извини еще раз, но это к разговору о наших птичках. Я всегда считал, что есть вещи, которые женщины своим мужьям не прощают. И до сих пор так считаю. У моей сестры просто что-то с головой не так. Но она может прощать его сколько угодно, но пусть не требует этого от меня. Ладно, все… Я вообще не должен был начинать про это, как-то само с языка сорвалось. Но я не хочу окунуть в это дерьмо еще и тебя. Сам в нем по уши сижу. Давай сменим тему, а то я уже, кажется, зациклился на сестре, сейчас снова что-нибудь ляпну не то. Ну, давай, предлагай уже свои варианты…

Настя смотрела только вперёд, и он тоже решил не отвлекаться от дороги.

— Кеша, а что вы хотите увидеть на стене? — начала художница нейтральный разговор.

— Не спрашивай у меня таких вещей. Я не знаю. Просто сделай так, чтобы мне захотелось возвращаться домой?

— А сейчас вам не хочется?

— Неа… — он всё же повернул голову и сразу перехватил внимательный взгляд девушки. — Слушай, Настя, это не диссонанс, нет? Называть меня Кешей и на вы?

— Но вы сами так представились…

— Окай, представился… Так сообрази, что я рассчитывал на «ты», нет разве? Тебе сколько лет?

— Скоро двадцать один.

— А мне скоро двадцать восемь. Слишком большая разница, да, надо выкать?

— Хорошо, не буду больше…

Иннокентий тряхнул головой: закусила губу и уставилась в окно. Типа, разговаривать тогда вообще не буду. Как же сложно с ней! Ну, ну… Но мозг не приходил на помощь. Отсиживался в холодном углу горячей головы. Поздно, братан, поздно… Сказал уже слишком много и окончательно отпугнул от себя девчонку, а счастье было так возможно, так близко…

— Настя, — он позвал, хотя еще не знал, что ей скажет. Для начала пусть повернет к нему голову.

Но она не повернула. Он увидел ее макушку, когда в рюкзаке звякнул телефон. Как иногда вовремя звонят телефоны.

— Нет, я же тебе написала, — начала Настя с ходу. — Не знаю. Попытаюсь еще в один зайти в понедельник. Нет, я же сказала, что это не вариант. Илья, я не могу сейчас говорить. Я в дороге. Когда? Как я с тобой из дома буду говорить, у тебя что последние мозги отшибло! Давай через полчаса. Из метро выйду, наберу. И не смей приезжать, понял? С собакой без тебя погуляю. Мама и так себе места не находит из-за тебя дурака. Все, я сказала! Пока!

Иннокентий с начала разговора с такой силой сжал руль, что в конце сам удивился, как это пластик не треснул — пальцы аж затекли.

— Что-то ты не очень вежливой с ним была, — еле проговорил он, чувствуя, как взмокли на шее отросшие волоски. — Так нельзя.

— Заслужил…

— Тогда я даже боюсь вообразить, что ты думала обо мне, когда присылала эсэмэски, — хотел хохотнуть Иннокентий, но вышел хрип.

— Ничего я о вас не думала. Вы просто моего брата не знаете. Он дурак дураком. Во всем.

Так это она с братом говорила! Фу… Иннокентий аж заулыбался.

— Вам вот смешно, а мне плакать хочется.

— Не надо плакать. Давай я лучше помогу…

Она перебила, не дав ему договорить «деньгами».

— Мозги ему, что ли, свои дадите?

Иннокентий теперь рассмеялся в открытую. Сразу стало легче дышать.

— Со мной бы кто ими поделился. Дядя вот говорит, что я тоже дурак.

— Думаю, не настолько, чтобы узнать, что тебя уволили только через два месяца.

— Как это?

— А вот так. Бизнес по-русски. Их всех втихую уволили, еще и по собственному желанию. Они два месяца бесплатно проработали и еще все сроки пропустили, чтобы встать на биржу и получить пособие.

— Ну это незаконно…

— А я о чем? — Настя аж оживилась. — Их десять человек сорокалетних мужиков, он один там мальчик, и все молчат, боятся чего-то… Еще и маме рассказал, идиот! И ничего делать не собирается…

— А чем он занимается? Может, я помогу…

И снова зря ляпнул. Настя перестала улыбаться и как-то вся сжалась.