Искусство быть друзьями (ЛП) - Соренсен Джессика - Страница 22

— Я не крала это у тебя, — мой голос звучит спокойно. Я научилась не показывать страха, когда он так себя ведет. Только это еще больше раздражает его. — Я сама купила. — Да, лучше я признаю, что покупала наркотики, и он поверит в это, чем узнает, что я у него украла.

Он издает глухой смешок, шагая ко мне и одновременно протягивая руку к двери. — Как ты думаешь, Рейвен, я настолько глуп? Я прекрасно знаю, что ты меня обкрадываешь. Но хочешь знать, что меня бесит еще больше?

Прикусываю язык, пока не ощущаю вкус крови, борясь с желанием бросить какое-нибудь язвительное замечание.

Он медленно закрывает дверь, затем щелкает замком, запирая ее. — Что ты знаешь мой маленький секрет.

Я подавляю страх, который хочет вырваться из меня, медленно выдыхаю и отступаю. — Я ничего не знаю.

— Лгунья. — Он подражает моему движению, делая шаг вперед и сокращая расстояние между нами. — У тебя всегда хорошо получалось быть лживой овцой. — Он снова делает шаг ко мне, его пальцы скользят к кобуре. — Напомни мне, я уже пометил тебя этим словом? Иногда так трудно вспомнить, учитывая все отметки, которые я уже поставил на тебе. Он вытаскивает нож и щелчком открывает лезвие. — Ты так легко это делаешь своим ртом. Как будто тебе нравится, когда я тебя режу.

Выдохнуть. Вдохнуть…

Выдохнуть.

— Послушай, мне очень жаль, что украла твои наркотики. Не знаю, зачем я это сделала, но я остановлюсь. И никому не скажу о тайнике, который у тебя есть. Я не подарок, но ты же знаешь, что я не наркоманка.

Он легонько проводит пальцем по лезвию. — Ты помнишь, что единственный способ заставить тебя слушаться — это наказать. Только так ты будешь мне подчиняться.

Он всегда так говорит, но в этом нет никакого смысла, потому что я все равно редко подчиняюсь. На самом деле, я думаю, что он получает удовольствие, когда видит мою боль и страх.

— Я начну вести себя лучше, — лгу я, ногами ударяясь о кровать, когда делаю еще один шаг назад.

Дерьмо. Я загнана в угол, но не позволяю себе паниковать.

Давай, Рейвен. Прогони этот страх.

Он отрицательно качает головой. — Не лги мне больше.

— Я не лгу — настаиваю я. — Я обещаю. Только, пожалуйста, не делай этого снова.

Его глаза мерцают от восторга, черт знает почему. Затем он протягивает руку и хватает меня за запястье. — Ты же знаешь, что я могу это сделать. Ты же знаешь, что у нас в доме есть правила.

— Почему я единственная, кто должен следовать им? — Рычу я, дергая руку. — Отпусти меня, придурок.

На его губах появляется зловещая усмешка. — А вот и настоящая ты, — он толкает меня на кровать. — Не знаю, почему ты всегда пытаешься притвориться послушной с самого начала. Это никогда не длится долго. И хочешь знать, почему?

Я двигаюсь, чтобы слезть с кровати, но он тянет меня вниз, забирается на меня сверху и прижимает. — Слезь с меня! — Кричу я. — Сейчас же.

Он бьет меня так сильно, что у меня звенит в ушах. Затем он прижимает мои руки к голове, наклоняется и дышит мне в лицо. — Потому что ты такая же, как твоя глупая мать. Ты избалованная маленькая девчонка, которая думает, что может делать все, что она захочет.

— Заткнись! — Кричу я, слезы наворачиваются на глаза.

— О, я задел твои чувства? Что ж, хорошо. — Зажав обе мои руки в своей, он откидывается назад и приподнимает край моей футболки. — В следующий раз, когда ты только подумаешь о том, чтобы попытаться украсть у меня, ты посмотришь на это и вспомнишь. Он тычет острием клинка мне в бок и царапает кожу, заставляя кровь выступить. — Вспомнишь, кто ты.

Затем он начинает резать, двигая лезвием по моей плоти. Но я почти не чувствую боли. Я просто цепенею от всего этого. Отрекаюсь от происходящего.

Воспоминания о моем прошлом — о том дне, когда были убиты мои родители, — начинают всплывать на поверхность. Иногда это случается, когда я вот так отключаюсь. Хотя, это всегда фрагменты изображений, которые не завершают полную историю.

Теплая кровь покрывает мои руки, когда я смотрю на своих родителей. Вся их одежда, волосы залиты кровью.

Почему так много крови? И почему она у меня на руках?

— Мама, — шепчу я, падая на колени.

Не помню, как я сюда попала. Не могу вспомнить, откуда взялась кровь. Все, что я помню, это крики. Так много криков.

— Рейвен! Нет! — умоляюще кричит мама. — Пожалуйста, не делай этого, милая. Ты не хочешь этого делать. Просто уходи. Беги!

Но я не могу уйти. Пока я не доберусь до нее.

— Прости, — шепчу я. — Прости, что не могу забыть.

Она кричит.

— Ты сегодня тихая, — говорит дядя, возвращая меня к реальности.

Капли крови на лезвии его ножа и руках.

Кровь. Совсем как в моих воспоминаниях.

Я никогда никому не говорила, что иногда вижу себя в крови. Если бы я это сделала, то оказалась бы под большим подозрением. Может быть, когда-нибудь я смогу, наконец, поговорить об этом, когда все точки соединятся воедино. Я просто надеюсь, что не увижу того, чего не смогу пережить.

Не желая больше думать о родителях, я сосредотачиваюсь на боли в боку, потому что это легче, чем иметь дело с эмоциональной болью, пронзающей меня изнутри.

— Тебе нечего сказать? — Дядя стоит у моей кровати и выжидающе смотрит на меня.

Я смотрю в потолок, не двигаясь, отказываясь сказать хоть слово, отказываясь дать ему удовлетворение от произошедшего, чего, как я поняла, он жаждет.

— Похоже, сработало. — Он вытирает лезвие ножа о штанину, стирая кровь. Потом убирает нож и снова смотрит на меня, чего-то ожидая. Когда я даже не пытаюсь сдвинуться с места, он качает головой. — Неважно. По крайней мере, я заставил тебя заткнуться. — Он собирается уходить, когда его взгляд останавливается на моем запястье. Запястье, где висит кулон, который он пытался сжечь. Его глаза вспыхивают гневом. — Где, черт возьми, ты это взяла?

Я с трудом сглатываю. — Нашла его во дворе нашего старого дома.

Стиснув зубы, он срывает браслет с моего запястья. — Ты гребаная маленькая воришка. Тебе повезло, что я тебя не арестовал — с этими словами он бросается к двери. — Никогда больше не прикасайся к моим вещам, — огрызается он и выходит из моей комнаты, хлопнув за собой дверью.

Я не двигаюсь. Едва дышу.

Я не хочу быть здесь.

Я хочу исчезнуть.

Кажется, только через несколько часов я встаю с кровати и подхожу к зеркалу, чтобы увидеть повреждения. Мой бок словно горит, когда я приподнимаю подол окровавленной футболки и всматриваюсь в только что нацарапанное слово, клеймящее мою кожу. Затем я качаю головой, моя челюсть хрустит.

Он вырезал на моей плоти не одно слово, а целых три.

Разочарование.

Невидимая.

Забытая.

Я опускаю футболку, иду в ванную, промываю и перевязываю раны. Затем я возвращаюсь в свою комнату и опускаюсь на кровать, сидя посреди моего тайника с наркотиками, который он оставил здесь, вероятно, пытаясь отправить мне какое-то загадочное сообщение. Мой дядя действительно любит игры разума. Что это за послание, я понятия не имею. И мне действительно все равно.

Отодвинув наркотики в сторону, я ложусь и закрываю глаза, стараясь не думать ни о чем, кроме сна. Потому что сон означает забвение. Конечно, бессонница все усложняет. Так что в конце концов, и хотя это смелый шаг, я хватаю косяк и направляюсь к окну.

Я уже собираюсь открыть его и подкурить, когда замечаю, что кто-то крадется по заднему двору. Насколько мне известно, тетушки и Дикси Мэй здесь нет, вероятно дядя отослал их, чтобы помучить меня наедине. Дикси Мэй думала, что если расскажет отцу о моем тайнике, то меня арестуют, так что она будет сильно разочарована, когда поймет, что ошиблась.

Я не уверена, что это так. Настолько ли тюрьма хуже, чем то, что только что произошло.

Взвешиваю все за и против, пока наблюдаю за фигурой, как она движется через двор. Сначала я думаю, что это мой дядя идет туда, чтобы попытаться снова сжечь кулон. Но этот человек двигается как скрытный ниндзя, а мой дядя определенно не такой.