Бандитский подкидыш (СИ) - Шайлина Ирина - Страница 33

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И ничего не снилось. Проснулась – светло уже. Дома снова холодно, потому что печка за ночь выстыла. Вчера у меня сил не было даже свет в комнате включить, а сейчас сижу и разглядываю. Носочек крошечный. Распотрошенная пачка подгузников, наверное преследовали мои в них миллион найти хотели. Малю-ю-юсенькие штанишки. Сейчас, наверное, уже и не полезут на него. Я когда его видела последний раз уже такой карапуз был, а прошло больше недели.

Носочек я подобрала – холодный. Понюхала, пахнет только пылью. Так и сидела, в пуховике, на кровати, с крошечный носком и ревела. Наверное, долго. А потом только услышала какие-то звуки. Не напряглась, маньяков я теперь не боюсь. Пуганая уже. Поднялась с кровати, носок в карман засунула, пошла смотреть, кого принесло.

Кого угодно ожидала увидеть. Лося там. Или того же медведя, народу то у нас больно нет зимой, да и летом тоже. Но только не Давида, в одной рубашке чистящего мой двор от снега. Лопата новенькая, сверкает, раз, и полоса чистая, из черной земли мёрзлые травинки торчат. Раз, и ещё одна.

На термометр посмотрела и ахнула, чистым двором да мужскими руками любоваться бросила.

– Минус восемь! – воскликнула я. – Нет, ты точно решил помереть на моем крыльце, раньше не получилось, так давай сейчас! Оденься, немедленно!

Давид на меня посмотрел, улыбнулся, у меня дыхание перехватило. Да все равно не так улыбается, как раньше, губами только. Я же знаю, как он улыбается всем сердцем, и глаза смеются, и возле них тонкие паутинки морщин собираются….

– Чаем напоишь? – спросил он.

Я кивнула и чайник поставила. Кипел он долго, кухня была тёмной и старой, сиротливой и неприветливой. Да и к чаю ничего у меня нет, если пирожки только холодные. Я хотела было начать стыдиться того, в каких живу условиях, а потом на это рукой махнула – выбрал же он меня, три месяца назад, чтобы ребёнка подкинуть, значит тогда его это не смутило. И сейчас потерпит. Да и пирожки получилось согреть в духовке, пока Давид печку топил. Вот смотришь на него и диву даёшься, вроде миллионер и бандит, а почему печку топить умеет?

– Как ты тут? – спросил наконец он.

– Шикарно, – улыбнулась во весь рот я.

– Ревела же, – отметил он. – Вся красная и опухшая.

Я рассердилась – я ему сына спасла, осталась без работы и с разбитым сердцем, а он такие гадости замечает. Мог бы и соврать, что я цвету и пахну.

– Это я не плакала, – махнула рукой я. – Это аллергия. На бедность беспросветную.

Смотрю на неё. Так близко, что от её запаха, лёгкого, знакомого, некого, просто пьянит. Голову теряю.

Глаза серые, в золотистую крапинку. Ресницы пушистые. Смотрит на меня испуганно совсем. Я думаю – Давид. Ну, зачем оно тебе? Взрослый же мужик. Из под предавшего друга баб доставать, словно других мало? Молодых, нетронутых… И самому себе хочется в морду дать. А ещё Катьку поцеловать хочется. Очень. Невыносимо.

Я не планировал своему желанию уступать, но вот уже тянусь к ней. И кажется даже чувствую сухость обветренных губ, сладкую нежность рта, но… Но Катька отшатывается. А на меня словно ушат ледяной воды опрокинуло. И ярость моментально захлестывает с головой, ярость, которую я, как думал, уже умел обуздывать. Контролировать.

– Недостаточно смазлив для тебя? – спросил я тихо, пытаясь держать себя в руках. – Недостаточно сволочь? Вот и сиди…здесь.

– Мне здесь нравится! – крикнула Катя. – И буду сидеть!

Дал себе пинка мысленно, чтобы не сказать ничего больше, ушёл, хлопнув дверью. Уехал. Потом весь день сидел думал, как она там. Жрать, наверное, нечего. Печка поди снова выстыла. Одно слово – дура.

Но я терпел. Лев орал всю ночь, я носил его на руках, а он брыкался, словно я ему не нравлюсь. А может, так и есть. Катька то куда симпатичнее и милее меня. У сына лез очередной зуб, а няня на ночь не оставалась, потому что мне хотелось больше времени самому с сыном проводить. Наверстать эту дурную осень. Осень, которая отсеяла ненужных людей, принесла Катьку, а потом снова её забрала. И отдавать обратно не хочет. А мне это не нравится, прям вообще никак.

Утром снова психанул, и снова к ней поехал. Пакет еды привёз и коробку с готовой едой из ресторана. Приехал, а Катерина сугроб колупает, ночью был мороз и сугроб стал очень жёстким. Вот она его и ломает по маленьким кусочкам, которые потом размахиваясь перекидывает через забор. Молча отнял лопату и с сугробом расправился. Еду оставил и уехал, посмотрев сначала, идёт ли из печки дым. Идёт.

Весь день думал о том, что мог бы просто привезти ей Льва. Она не выдержала бы, растаяла. Точно знаю. Но мне, идиоту, мечталось о том, чтобы она меня хотела, а не только моего сына. Хотелось завоевать её самому. А как подступиться, не знаю, Катька на привычных мне баб нисколько не похожа. Вот и мучаю, сам себя, час за часом, день за днём.

Решение пришло спонтанно, но я считал, что оно было верным. Завоевать Катьку не поможет, но зато здорово облегчит нам обоим жизнь. Данные её паспорта я прекрасно знал, это по моей отмашке его так быстро сделали. Остальное – дело техники и денег, а денег у меня было навалом. Дело решилось быстро.

И я снова в деревню поехал. Снега за ночь навалило – немерено. Я еду на самой огромной своей машине, она буксует, колеса визжат, прокручиваясь в снегу, я злюсь. Думаю, если Катя не сдастся, то придётся купить трактор. И куплю, куда деваться. Ладно, пофиг, трактор штука в хозяйстве полезная. Пригодится.

Опять весь двор в снегу. Окошки светятся, значит дома, но снег Катька не чистит, видимо, забила на это бесполезное мероприятие. Нашёл лопату под снегом, прочистил дорожку. Вошёл, не стучась. Сидит, чай пьёт. Меня увидела, вздохнула, ещё одну чашку достала и мне тоже чай налила. Чай с пирожными дорогущими, которые я из элитной пекарни на днях привёз и с каменными сушками почему-то. Я взял сушку, нечего Катьку объедать, она и так худая ужасно. Сушка хрустнула ужасно громко, но зубы, вроде, уцелели. Надеюсь.

– И чего ты ездишь? – устало спросила Катька, хотя по сути, устать ей тут совершенно не от чего, на улице одна полоска следов до туалета и все.

– Хочу и езжу, – как упрямый ребёнок ответил я.

Гениальный, блин, ответ, но другой не придумался. И вообще никакие слова тоже не придумывались, поэтому я молча достал связку ключей и шмякнул её на стол. Ключи клацнули и остались лежать, поглядывая на нас глазастым брелоком.

– Это чего это? – удивилась Катька.

– Ключи. От квартиры твоей новой.

Следующие десять минут я молчал, потому что слова вставить было некуда – Катьке нашлось, что сказать. Слушал и любовался ею, такой красивой и злой. Узнал много нового и интересного о себе. Ещё о том, что не все можно купить. Вот Катька – не продаётся. А я…а я вообще зажравшийся миллионер и бандюга, который думает, что все ему можно. На этом месте я с тоской подумал о том, что ничего мне не можно. Я вот Катьку целовать хочу, а нельзя. Ещё услышал, что красивые мужики наглые и бессовестные, покосился в крошечное зеркало над умывальник ом, мельком порадовался, что красивым меня считает.

– Всё сказала? – спросил я, когда она выдохлась, а она в ответ сердито блеснула глазами. – Тогда слушай теперь. Ты спасла моего сына. Он бесценен. Ты меня спасла, хотя я Льва, конечно же, куда дешевле. И ты посмел сравнивать какую-то жалкую квартирку с жизнью целого Львенка???

– Но это же дорого! – запальчиво воскликнула она. – Я не хочу быть обязанной тебе ничем!

Я встал со стула, на котором сидел. Я высок, и кухня сразу показалась такой маленький и тесной. Катька пикнула и села, словно я собирался её сожрать. Сожрать я мечтал, но она то этого не знала. Пошёл на неё, навис сверху, упираясь руками в стены по обе стороны от её лица. Катя съежилась, пытаясь быть меньше чем есть.

– А теперь слушай сюда, – сказал тихо я, а затем несколько приукрасил действительность. – Каждый день в моем офисе заключаются многомиллионные сделки. На такие суммы, что я сам путаюсь, сколько же нолей идёт после цифры. И я должен быть там. А я?