Вверх тормашками в наоборот-2 (СИ) - Ночь Ева - Страница 18

Он не выдержал. Когда большинство разбрелось готовиться ко сну, молча протянул ей ароматный напиток. Алеста поблагодарила взглядом, осторожно, прикрывая ладони рукавами, взяла кружку и вдохнула горячий пар. На глаза навернулись слёзы: похожие травяные напитки готовила бабушка. Знакомый запах растревожил сердце. Алеста опустила глаза и сделала глоток.

– Я чем-то расстроил тебя?

– Нет, – покачала головой, – наоборот. Всколыхнул воспоминания, те, о которых не забыть.

Костёр трещал, доживая, рассыпался искрами. Ренн подкинул хвороста. В лицо пахнуло теплом.

– Наверное, я был груб сегодня, – сказал, помолчав.

Алеста покачала головой и склонилась над кружкой. Носик и озябшие пальцы согрелись, а дыхание хотелось вновь и вновь наполнять чуть уловимой горчинкой и прохладой, лёгкой цветочной сладостью и мягким привкусом лесного разнотравья.

– Не у той просишь прощения.

Ренн стиснул губы. Смотрел в костёр. Сжимал пальцы в кулаки.

– Я не совладал с собою.

– Вот и плохо. Она девчонка, к тому же Небесная. У неё другие взгляды и мышление. Ты наорал за незнание. Не сказал «нет», не объяснил. Предпочёл задавить, а заодно помериться с Гелланом силой. Зачем?

Ренн опускает глаза и вздыхает:

– Если бы я знал.

Алеста поворачивает голову и смотрит на него пристально.

– Ты знал. Не ври хотя бы самому себе.

Утыкается лицом в напиток. Пьёт мелкими глотками, наслаждаясь.

– Спасибо, – протягивает пустую кружку магу.

Тот принимает посуду и прикасается к Алестиным пальцам.

Два взгляда встречаются, как случайные путники на узкой тропинке. Не разойтись, не разминуться.

У Алесты мило вспыхивают щёки. Глаза прячутся под трепетом ресниц. Пальцы осторожно выскальзывают из случайного плена. Дева легко поднимается и уходит. Ренн долго смотрит ей вслед. Смотрит, даже зная, что от Алесты – только лёгкий аромат в воздухе и больше ничего.

Маленький лагерь засыпает. Вокруг ни души. Только догорающий костёр подмигивает устало да уже неуловимый аромат витает над головой. Его почти нет. А может, нет совсем, но он продолжает чувствовать его и ничего не может с этим поделать.

– Пора отдыхать, Ренн.

Это Росса вынырнула из тьмы. Она единственная не делала вид, что он – пустое место.

– Почему тебе хочется так думать? – хмыкает лендра и ловко подбрасывает карты вверх.

Ренн понимает, что не смог скрыть мысли.

– А разве это не так?

Лендра присаживается рядом, гладит картинки пальцами . Объемные проекции то появляются, то исчезают. Кажется, что карты дышат и живут своей жизнью.

– Часто мы накручиваем себя. Хотим видеть только то, что нарисовали в своём мозгу. Отгораживаемся и не принимаем очевидных вещей. Ты привык, что магов не любят, сторонятся и ненавидят из-за предрассудков и страха перед непонятной силой.  

Рен кривит рот.

– Пытаясь пробить стену, можно остаться без лба. Мне дорога моя голова.

– Пытаясь уйти в сторону, можешь никогда не насытить душу, – возражает Росса. – Рядом с тобой шесть человек, готовые принять тебя. Почти половина. Подумай об этом.

– Шесть? – маг недоверчиво крутит головой и ядовито усмехается: – Ты слишком смелая и, наверное, слепая.

Лендра аккуратно кладёт карты в подол юбки и начинает считать, загибая пальцы:

– Росса, Иранна, Мила, Геллан, Раграсс, Дара. И почти Алеста. Шесть явных и одна на подходе. Страшно вылезти из своей пещеры? Не открыв глаз, не увидишь солнца. Так что неизвестно, кто из нас слеп.

Росса сочувственно гладит его по предплечью, сгребает колоду из подола и, поднявшись, скрывается во тьме.

Ренн скрипит зубами. Это невозможно, но так хочется верить.

Укутываясь поплотнее в плащ, он смотрит в тлеющие угли. Смотрит, пока глаза не закрываются сами по себе. И уже почти засыпая, чудится, что ветер приносит лёгкий аромат благовоний, в которых прохладные ноты смешались  с фруктовой кислинкой...  

Ренн

С Острова Магов он удрал. Не колеблясь, не слишком скрываясь. Не объясняя причин: изливать душу – не в его характере. Исчез, как камень, упавший  на дно моря. Знал: искать не будут, жалеть – тоже. Со временем многие растворялись в мире, как соль в океанской воде.

Никто не держал, не хватал за одежду, не запирал в темницах – иначе бы Остров давно превратился в обособленный мирок, а по улицам городов не бродили бы, сея тайны и панику, маги-изгои.   

Наставал период – и магов звала вдаль Песнь дорог. Та, что сбивала с ног и заставляла садиться в утлую лодчонку перевозчика даже тех, кто боялся океана. Ренн был не из их числа.

Недоучка. Бунтарь. Сумасшедший Ветер – так звал его в сердцах  сэй – маг-наставник.

– Ты опасен втройне, нестабильный стихай, порченая кровь! Пользы на грош, убытков – на тысячи!

Сэй, когда входил в раж, не церемонился: тряс бородёнкой, стучал посохом-клюкой и брызгал обидными словами, как волны пеной. Ренн только отмалчивался: его спина хранила отметины, что появлялись после словесных бунтов, коими страдал он в детстве. С годами стало много проще – молчать, делая вид, что всё сказанное – не о нём вовсе.

Он плохо помнил, как попал к магам. Года четыре ему было, поэтому в памяти остался океан с бурлящими глубинами, странные фигуры в хламидах до земли. Долгое время считал себя сиротой, а потому остро хотелось узнать хоть что-то о жизни до Острова.

Кем были его родители? Отдали его безропотно или умерли до того, как явились маги? Ренн мучился этими вопросами постоянно, но колдуны умели хоронить прошлое: для всех, кто попадал на Остров, жизни до не существовало.

Ренн знал, что отличается от других мальчишек. Видел их, забитых или несчастных, искалеченных в утробе или позже. И всегда удивлялся: как из слабых и никчемных высекались искры, зарождалась и росла сила. Только маги были способны творить подобные чудеса.

Но всё это никак не касалось его лично: он один из немногих, в ком сила жила от рождения и не пряталась в потёмках души и тела. Стихай – так звали стихийных магов, чей дар извергался бурно и неконтролируемо. Такие либо быстро сгорали, вспыхнув до небес, либо превращались в злодеев, что тоже рано или поздно приводило к печальному концу.

Ренн застрял посередине. Злодеем он стать бы не смог. Сгореть ему не дали. А может, он сам каким-то чудом сбалансировал на краю. Скорее, Обирайна уберегла от последнего шага. По крайней мере, в это свято верил сэй.

– Ты талант, каких единицы, – однажды признал он нехотя и с горечью добавил: – Жаль только, что такие ломаются быстрее, чем обретают стержень.

После этого признания Ренну перехотелось безрассудствовать и испытывать Обирайну на прочность. Ему хотелось дожить до времён, когда появится внутри что-то более прочное, чем энергия разрушения.

Он был уже близок к цели. Весы уравновесились. Почти. Однако, жизнь не захотела увидеть сильного и степенного мага Ренна – подбросила ему задачку, о которую он чуть не расшибся насмерть. Он удрал, чтобы решить её. Удрал, чтобы никогда не узнать, что из него могло бы получиться однажды.

Ренн не жалел о необдуманном шаге. Делал ошибки, проваливался в безумства, находил новые грани себя, изучал людей. Маги тоже когда-то были ими, но, пройдя точку невозврата, никогда уже не смогли бы слиться с корнями, из которых выросли деревья их душ.

Последний год он провёл в Зоуинмархаге – дурацком городишке, коих, как проказы, много на теле Зеосса. Ренн мог продолжить путь, но застрял, кружил и не находил сил сдвинуться, словно слепец, что потерял ориентир и блуждает по кругу.

Обирайна снова подтолкнула его – и он покорно шагнул. Без сопротивления, не задумываясь. По крайней мере, больше не нужно торчать в ненавистном городе. Вперёд вели его две причины. Каждая – хороша по-своему.

Лишь вдохнув пыль дороги, Ренн понял, как скучал по движению. Но, очутившись в толпе, осознал, что лучше бродить в одиночку: тогда нет причин остро чувствовать свою обособленность. Нет желания хоть на время забыться, стать, как все: сидеть у костра, говорить ни о чём, ловить тепло взглядов. Находясь к людям слишком близко, ощущал себя ещё большим изгоем, чем раньше.