Вверх тормашками в наоборот-2 (СИ) - Ночь Ева - Страница 19

Не выдерживал, срывался, забывая о данном самому себе слове не вмешиваться, молчать, быть сторонним наблюдателем. Понимал, что врёт: никакие клятвы не могли удержать его. Может, поэтому без всяких договорённостей готовил еду на всех: так создавалась иллюзия, что он часть этих людей, незаменимая одна четырнадцатая от целого.

Стычка с Дарой и Гелланом – жалкий повод выпустить пар. Низкое желание разбушеваться. Сдался ему этот кровочмак – он-то впервые увидел полутрупов, удрав с Острова. Просто ещё были живы маги, помнившие ту войну. Это их знания ложились письменами предостережения на неокрепшие и впечатлительные мальчишеские души. Сам он никогда не пытался узнать и понять тайные знаки этой неприязни, хотя всегда стремился заглядывать в суть вещей, ища справедливость.

– Рядом с тобой шесть человек, готовые принять тебя, – сказала Росса.

Не то чтобы он был настолько слеп, что не видел очевидное. Просто не хотел сам сближаться, чтобы не утратить остатки баланса. Ренн пока не понимал, почему так цепляется за собственную обособленность. Может, чтобы не упасть и не разбиться насмерть.

«И почти Алеста», – изрекла хитрая лендра, и он понял, что его раскусили. А может, он сам жаждал, чтобы кто-то прочитал его и ткнул наконец-то лицом в правду.

Той ночью, засыпая, Ренн принял решение. Ему приходилось уже отступать от правил, вдолбленных в него магами. Он нарушал не единожды собственные принципы. Называл подобные бунты не слабостью, а чутьём. Всё потому, что именно такие крамольные поступки всегда заканчивались чем-то поворотно важным.

Он открыл глаза за час до рассвета. Плотные сумерки пахли прогоревшим костром, морозом и отдавали дыханием со вкусом фруктовой кислинки. Скинул плащ, стянул с плеч рубаху и потянулся, чувствуя, как оживают затёкшие во время сидения мышцы.

У него было время до пробуждения маленькой общины, поэтому, подхватив вёдра, отправился лёгким шагом к горному ключу, который заприметил вчера. Хрустальная струя била прямо из расщелины и падала в небольшое естественное углубление. Осторожно черпал ковшом воду. Наполняя вёдра, старался не поднимать взвесь со дна каменной чаши. Затем умылся и скривился: лицо онемело от ледяной воды. Изнежился, стихай, забыл, как спорил с океаном.

Сбросив оставшуюся одежду, вылил на голову ковш, затем второй. Почувствовал, как перехватило дыхание, как одеревенели мышцы, но несколько простых упражнений помогли справиться с холодом. И когда первый луч вырвался на волю, тело его горело, плавилось от внутреннего жара и энергии. К фургонам возвращался успокоенный, словно чистый источник вымыл из души муть и горечь последних лет.

По пути встретил Дару и Россу. Поздоровался и улыбнулся. Увидел, как потеплели от одобрения глаза лендры, как засветилась ответной улыбкой Небесная. В груди щекоткой ёкнуло сердце. Не держит зла за вчерашнее. Позади, в нескольких шагах, тенью за Дарой и Россой следует Геллан. Ренн поймал его напряжённый взгляд и понял, прочитал в глазах стакера то, о чём, возможно, тот и сам не догадывался.

– Я прошу прощения за вчерашнее, – сказал твёрдо, не давая себе увильнуть или сделать вид, что ничего не произошло.

Геллан кивнул:

– Мы оба погорячились.

Две утренние встречи сказали: всё проще. Намного проще, чем кажется. Как там говорила Росса? «Страшно выйти из своей пещеры?». Пока темно, страх рисует монстров, но стоит взойти солнцу, как оказывается, что самое уродливое чудовище – ты сам.

Весь день Ренн думал об этом. Думал, когда плечом к плечу с Саем и Вугом вытягивал повозку, что угодила колесом в расщелину. Размышлял, когда помогал Иранне лечить раненую ногу охромевшей лошади. Крутил в голове слова, когда ловил Алестин взгляд. А вечером прорицательница сама присела рядом.

Осторожно брала миску с едой из его рук и молчала. Ела и очаровательно краснела, пряча глаза. А он понимал, что смотрит на неё и не может оторвать взгляд. Видит, как оказывает Алесте знаки внимания Раграсс, и хочет открутить ему голову. И чем дальше, тем сильнее.

– Дыши глубже, мальчик, – сверкает белозубо Росса и легко похлопывает его по напряженному мускулу. – Никто же не запрещает и тебе общаться. Как все.

Он выдыхает и понимает: так и есть, только он не привык, а потому легче снова заползти в свою пещеру, накинуть капюшон на голову и погрузиться в собственные кошмары.

Постепенно у костра пустеет. Алеста продолжает греть руки. Ренн садится рядом и протягивает кружку. Как вчера. Дева вздыхает и смыкает пальцы на закопченных боках посудины.

– Я не хочу этого делать, Алл, – говорит он, прерывая молчание. – А тебе нет нужды сидеть у костра и думать, как уломать несговорчивого мага. Видишь, я упрощаю твою задачу.

Кривит красивые полные губы, в которых нет ни грамма мягкости. Алеста смотрит на него, наклонив голову к плечу. В глазах вспыхивает весёлость.

– Сейчас ты рвёшь путы, которых ещё нет. И почему-то думаешь, что я обязательно хочу сплести сети.

– А разве не так?

– Нет, – улыбается очаровательно, и он готов провалиться в её улыбку, как в прорубь. Нырнуть, невзирая на бешеные волны неспокойного моря.

– А что же тогда? – спрашивает, понимая, как мгновенно охрип голос, и от досады кусая нижнюю губу.

– Попросить.

Он досадливо мотает головой:

– То же самое, что сделала Дара. Только не так в лоб, да?

– Нет, – снова отрицает дева.

У неё красивые губы, особенно, когда освещены мягким светом костра. Хочется прикоснуться. Хочется потрогать, чтобы ощутить тепло и трепет. И не хочется понимать, зачем она его очаровывает. Отключить разум.

– Всего лишь прошу тебя подумать. Откинуть неприязнь. Забыть о войне, в которой ты не участвовал и не потерял близких. Ты – нет. А он – скорее всего, да.

Ренн чувствует, как внутри начинает шевелиться раздражение.

– Есть кое-что важнее пыльных событий и нелюбви к кровочмакам. Я маг, а не тряпка. И у меня есть принципы.

– Которые ты периодически нарушаешь, – лукаво проговаривает Алеста и смотрит ему в глаза. В её зрачках – мягкая усмешка. Необидная, как у шаловливого ребёнка.

Большого труда стоило не дрогнуть: Алеста озвучила его утренние мысли. Каким чудом прорвалась сквозь его защиту – вопрос, но он лучше язык откусит, чем спросит.

От расстроенного вздоха мягко поднимается и опускается девичья грудь.

– Ты вчера сам сказал мне об этом, – отвечает она на невысказанные им сомнения.

У него не хватает сил даже недоверчиво хмыкнуть – так сковало горло от напряжения. А Алеста, отведя взгляд, продолжает:

– Мой дар не только по просьбам. Знания приходят иногда осколками. Тебе захотелось коснуться меня вчера, помнишь? Лёгкое касание пальцев к пальцам. Я не хочу, чтобы ты делал что-то по принуждению – это неправильно. Но… когда я уйду, подумай, почему фальшивые руны за деньги против блуждающей бури лучше фальшивой печати для кровочмака. В первом случае ты лишал крова, а может, и жизни сотни людей. Во втором – можешь спасти одну-единственную жизнь, пусть и презренного полутрупа.

Алеста встала, не глядя сунула ему в руки полупустую кружку и побрела, спотыкаясь, к своему фургону. Ренн зачарованно следил ей вслед, машинально касаясь ртом того места, где только что были её губы. А когда он выпил напиток до дна, то понял, что кровочмак получит фальшивую печать. Самую лучшую защиту от недоучки стихая – гения и виртуоза, который так никогда и не станет великим, как и не сможет быть злодеем, потому что чувство справедливости всегда перевешивало чашу весов, заставляя ломать кем-то давно придуманные правила. Ломать, чтобы строить купола новых храмов своей души.

Айбингумилергерз

– Когда-нибудь ты вспомнишь этот день, Айбин. Пройдут столетия, пыль веков закроет глаза и бесстрашным, и трусам. Земля спрячет всех, даже меня. А ты будешь жить и вытаскивать из сердца мгновения и годы, лица и морды, занозы и драгоценности.