Вверх тормашками в наоборот-3 (СИ) - Ночь Ева - Страница 65

– Держи его, – попросила Раграсса. – Крепко держи, – мягко указала, как: сзади, обхватив юношу за плечи. У мохнаток нечеловеческая сила, даже если они не преображаются. И Раграсс сжал стакера в крепких объятиях. Инда положила руку пленённому на лоб. Впечатала ладонь, вызывая жизненное начало, что теплилось, жило в этом безвольном теле.

Юнец забился, как в агонии. Захрипел, пытаясь вырваться. Тщетно. У мохнаток нечеловеческая сила. И сейчас она направлена на спасение.

Инда поднимала со дна самое сильное и древнее. Вызывала могучую силу. Позволяла ей вымести начисто грязь и боль, чужое влияние и приказ. Снимала барьеры и освобождала. В кончиках её пальцев – нити разума. В тепле её ладони – пробуждение. Долго. Как же много нужно времени, чтобы проснуться. Мала, как же ничтожна грань, что разделяет явь и сон.

Юнец закричал и порвал крепкие верёвки. Но у мохнаток нечеловеческая сила – Раграсс сумел удержать его в своих объятиях. У мальчишки невероятно зелёные глаза, омытые чистотой. У юноши светлая душа, в которой – жажда творить добро. У почти ребёнка – руки в крови от убитых им людей. И он с ужасом сейчас осознаёт это.

– Нет! – рвётсяс его губ вскрик, полный муки и отчаяния.

– Держи его, Раграсс! – приказывает Инда и знает: этот мужчина способен удержать в своих руках мир, не только одну-единственную жизнь.

Где-то там шумит толпа. Где-то там надтреснутым голосом вещает древний дед – рассказывает что-то. Инда слышит вскрики женщин, плач детей. Каждый из них – свидетель. Каждый из них – пострадавший. Смогут ли они убить теперь?

Парень затихает. Плечи его трясутся. Он плачет навзрыд, понимая, что натворил не по своей воле.

– Пойдём, сынок, – касается его плеча лендра с осунувшимся лицом. – Пойдём отсюда. Я дам тебе еды. Укрою одеялом. Спою песню. Ты не виноват. А мы были не правы. Ты простишь нас, а мы – тебя.

Юноша поднимается на ноги. Он выше лендры на две головы. Она прижимает его к груди, баюкая, как маленького. Судорожные вздохи. Дрожащие плечи. Боль уходит в небеса. И перед злобным оскалом затаившегося где-то там невидимого чудовища нет ничего важнее понимания, человечности и доброты, что примиряет обе стороны.

– Держи следующего, Раграсс, – просит она мохнатку. Им ещё много предстоит сделать. Вытянуть наружу восемь сильных мужчин. Кем станут они, когда очнутся? Смогут ли простить себя и искупить невольную вину?

Она не знала ответы на вопросы. Зато чувствовала, что способна освободить их и подарить шанс на жизнь. Новую жизнь. На ту жизнь, которую они выберут для себя сами.

Айбин

Вокруг столько крови, а он не дрогнул. Не повёлся на инстинкты. Теперь он знает: можно быть сильным. Можно жить с сорванной печатью и никогда не попасться. Потому что он сильнее. Потому что может победить жажду и найти для неё другие источники питания.

Он смотрел, как маленькая хрупкая Инда приводила в чувство стакеров. Девять выживших. С разными судьбами и багажом историй за плечами.

Жители Спирейта больше не бесновались. Успокоились. Смирились. Смотрели на убийц с жалостью. Как тонка грань от ненависти и хотя бы до жалости. Если не до любви. Но любовь – слишком сложное чувство. Забытое очень давно. Сердце кровочмака пытается вспомнить. Научиться любить. Девочку с глазами цвета эхоний. Маленького Гая. Отважную Инду. Замкнутую Нотту. Да мало ли их – в ком нуждается кровочмаковское сердце? Главное, пока не рассказывать об этом никому – о пробуждении. О попытках вырваться из рабской психологии. Может, поэтому он до сих пор не сменил ипостась. Давал себе привыкнуть, хотел стать чище и выше низменных инстинктов.

Стакерам перевязали раны.

– Мы останемся в Спирейте, – сказал самый старший, хмурый и неулыбчивый Крайн – так он представился. – Поможем восстановить город и будем защищать жителей, если это понадобится. Теперь мы знаем об охотниках – и ни одна подобная тварь не пройдёт мимо. Не сможет больше нас поработить. Будем настороже. Чую: всё это неспроста.

– Возвращаемся, – махнул рукой Геллан.

Они устали. Бой был коротким, но таким тяжёлым. Только Инда, казалось, расцвела. Ей пришлось так много сделать, а она улыбается. Айбин отвёл глаза. Не мог смотреть, как трогательно она держится за руку Раграсса. Ещё одна странная парочка. Выйдет ли из них что-нибудь? Драконица и полумохнатка. Хотя любовь творит чудеса и с более тяжёлым материалом. А тут – бери и лепи, пока податливы и мягки созданные друг для друга.

Они без труда отыскали своих по сиротливо застрявшим посреди улицы возам. Там прятался одинокий Йалис – его не взяли в подземные коридоры. Мшист вздохнул с облегчением, когда заметил знакомые лица. Большой, но всё же ребёнок. Айбин остался с ним, пока Инда и Ферайя забирали спрятавшихся под твердью.

Люди выходили на свет не спеша. Щурились и ступали осторожно. Не верили, что всё закончилось.

– Геллан! – вихрем метнулась к стакеру Дара. Тот прятал раненую щёку – кровь так и не остановилась. Опасно. Айбин чувствовал это. Кто б подумал: из такого никчемного разреза – столько крови.

Он не всесильный, конечно. И горло давно горит от жажды. Но он умеет владеть собой. Учится.

– Айбин! – вырвался из рук Нотты Гай. Он подхватил мальчишку и прижал к мохнатой груди. Надежда на будущее. На возрождение. На то, что однажды всё станет по-другому. А пока… тревожно очень. И предчувствие: будет ещё хуже.

Дара

У меня закружилась голова. Весь в крови. Сжалась, чтобы не кричать.

– Всё хорошо, Дара, – пытается скрыть, отворачивается, но тут он не угадал ни одной буквы. Я ж настырная. Приставучая. Имею полное право!

– Показывай давай, – командую нагло, но он мягко отстраняется, чтобы тут же попасть в жёсткие лапы Россы. У этой ведьмы глаз горит зелёным сумасшедшим семафором.

Она только что облобызала страстно Сандра – так истово, что у меня даже какие-то нехорошие мысли полезли в голову. Как-то не смахивали они на влюблённых. Да и Росса казалась мне старше. Если не внешне, так по мудрости – сто пудов. А как только Геллана узрела – вцепилась в него намертво.

– Изуродованная щека – какое везенье, чтобы проверить мою теорию, – бормотала она с яростью фанатика и тянула Геллана за собой. Тот, видать от неожиданности, не сопротивлялся. А может, хотел, чтобы ему помогли. Кто угодно, только не я.

В другую его руку вцепилась Мила. И я почувствовала себя ненужной. Как-то странно: людей вокруг – тьма. Все галдят, орут, рассказывают. А я – чужак. Стою в стороне – и будто мне шапку-невидимку нахлобучили по самые уши. И меня не видят, и я толком ничего разглядеть не могу.

Рядом присоседилась маленькая Когита. Сидела на корточках, прижимая острые колени руками. Спина колесом – все позвонки можно пересчитать. Даже через одежду. Да на ней и одежды мало, мёрзнет видать.

– Возьмите меня с собой, – просится. А в глазах – тоска. – Мне всё равно куда идти. А с вами… думаю, это будет интересно. Она косится на злющего Барка. Философ страдает. Ещё бы. Он пропустил всё самое важное. Унизительно отсиделся с бабами под землёй.

– Небось сочтёшь за честь брести рядом с этим чучелом? – фыркаю я неожиданно даже для самой себя.

– Не говори так, – сверкает глазищами эта пигалица. Ого, вон оно как! – Он уже великий. О нём легенды сложены. И знаний столько, что за годы не передать хоть кому-нибудь.

– Хочешь быть его ученицей? – как всегда, язык без костей: что на уме, то и брякнула. Когита краснеет странно, не как все: только два небольших пятнышка появляются на щеках. И глазами хлопает часто-часто. Я так делаю иногда, чтобы не разреветься. – Ладно, проехали. Оставайся, конечно. Иди с нами. Только путь у нас видишь какой – не всегда цветами усыпан.

– Мне другого не нужно, – воспрянула духом девушка.

Я беру себя в руки. Отклеиваюсь от стены. Ну уж нет. Меня не так-то просто отстранить. Бреду к фургону – туда потянула Росса Геллана.