Вверх тормашками в наоборот-3 (СИ) - Ночь Ева - Страница 66

Он сидит, притихший. Росса, склонившись, колдует над ним. За её спиной ничего не разглядеть. Но я подхожу поближе. Он чувствует меня – я знаю. Вижу, как напрягается и пытается вывернуться из-под быстрых Россиных рук.

– Тебе патроны подавать не нужно? – спрашиваю нарочито небрежно и почти весело.

– Что?.. – бормочет он скомкано.

– Неправильный вопрос. Не «что», а «зачем». Чтобы отстреливаться.

Конечно же, он меня не понимает. Здесь они не в курсе, что такое патроны. Но Геллан говорил, что неплохо представляет, когда видит мыслеобразы. Пытаюсь, как могу, «показать». Он сдавленно хмыкает.

– Прекратите! – гаркает Росса. – Нашли время разговаривать!

Бедный Пуфик бегает кругами, подтявкивая. И я соображаю: видимо, Росса протянула цепкую ручонку к драгоценным мимеям.

– У него не просто порез – кожа содрана. Это удача, понимаешь? – поворачивает ко мне голову Росса. Сверкает азартно глазами.

– Не очень, – честно признаюсь я и сдуваю со лба выбившуюся из косы прядь.

Она наконец отрывается от Геллана, распрямляется, потирая затёкшую поясницу. У Геллана вся щека залеплена мимеями, как широкими бинтами. У, пиявки, присосались.

– Стакерское оружие опасно, – охотно поясняет Росса. – Не просто разящий кусок стали. Часто они обрабатывают лезвия особыми составами. Вон, кровь не останавливалась. Так-то он сам бы справился, порез ерундовый да кожа содрана.

– В чём тогда суть эксперимента? – я что-то не очень понимала, о чём она толкует. Особенно после того, как поняла, что Геллан мог из-за царапины истечь кровью и умереть. Мила сидела, прижавшись к его боку. Маленькая бледная девочка. Я завидовала ей страшно. Потому что не могла сейчас сделать того же.

– Увидишь, – Росса щёлкнула пальцами, тряхнула кудрями и ушла куда-то.

– Всё хорошо, Дара, – повторил он, как попугай, и я вдруг разозлилась.

– Что хорошего-то? Ты мог умереть из-за дурацкого пореза! Или вообще погибнуть!

– Тише, тише, – пытается он поймать мои руки. Я слишком сильно машу ими, когда волнуюсь или нервничаю. Что почти одно и то же. Почему-то хочется сделать ему больно. Может, в отместку за собственную боль в душе. Нелогично и дико – понимаю, но первый порыв – именно такой.

Присаживаюсь рядом. Нет, не совсем рядом – на пионерском расстоянии. Просто потому, что ноги плохо держат.

– Когита пойдёт дальше с нами, – ставлю его в известность, а попросту перевожу разговор в другое русло. Делаю вид, что угомонилась.

– Ты же знаешь: с нами идут те, кому по пути. И я не в праве отказать. Сейчас все успокоятся – и поедем дальше. Нет смысла здесь оставаться. Спирейту ещё долго придётся лечить раны после такого потрясения.

Он прав. Кому помешал этот городишко? Сейчас, правда, сложно сказать, каким он был. Но видно – маленький, ничем не примечательный. Я расспрашивала жителей, пока мы с Иранной осматривали раненых и напуганных детишек.

Одно я понимала: чем дальше в лес – тем страшнее сказка. Я была бы счастлива, если б удалось закрыть глаза – и открыть их уже на Острове Магов. Как жаль, что такие чудеса здесь не случаются…

Дара

Мы покидали Спирейт под вечер, не сразу. Как-то не очень хорошо мне запомнился этот тяжёлый день. Люди нехотя выходили из укрытий – боялись, никак не могли отойти от потрясений, ожидали очередных гадостей: им не верилось, что плохое закончилось.

Я впервые поняла, что такое моральное истощение, когда тупеешь не от боли в мышцах и теле, а от пустоты в душе и звона в голове. Под конец дня хотелось скрутиться клубочком под боком мшиста, спрятаться от всех, но я не позволила себе быть тупой размазнёй: помогала наравне со всеми, тем более, что Геллан, несмотря на ранение, отсиживаться не стал.

Он привычно прятал обезображенную половину лица под капюшоном, и никто не заметил, что у него не так-то уж много сил. От потери крови его пошатывало. Усилием какой нечеловеческой воли ему удавалось не падать – не знаю.

Когда мы наконец тронулись в путь, я не сдержала вздоха облегчения. Мы с Гелланом, как всегда, ехали позади всех. Я молчала, пережёвывая внутри последнюю сцену: перед тем, как все, кто ехал верхом, сели на лошадей, к Геллану подковыляла Юла.

– Я жалею, что не пошла с вами, стакер. Иногда, наверное, нельзя стоять в стороне, когда можешь помочь. «Не моя война», – часто говорю я себе – и прохожу мимо. Как ты понимаешь, жизнь не очень старалась мне угождать, а люди – подставлять плечо. И я жила по тому же принципу: я никому ничего не должна, мне никто ничего не должен. А сегодня я поняла, что не права. Пока мы шагаем вместе, я встану рядом в любой драке. У меня есть что предъявить этому миру.

И так она это сказала, сверкнув тёмным глазом, тряхнув пушистой гривой, что у меня зашлось сердце.

– О чём думаешь? – спросил Геллан. Видимо, совсем выдохся, раз не покопался в моих мыслях.

– О Юле, – ответила честно. – Она… такая слабая и… ну, ты понимаешь.

– Нет, не понимаю, – кажется, кому-то хочется поиграть в дурачка-простачка. Ну-ну. Необъяснимый парадокс: меня странно взбодрило его поведение.

– Она жалела, что не пошла с вами. Какой от неё прок? От меня было бы больше пользы, но ты меня не взял. А от её предложения не отказался, хоть и видишь, что боец из неё, мягко говоря, никакущий.

Я ловлю его взгляд. Тот, что из разряда странных. Геллан как будто не понимает меня, а потом шумно выдыхает, объясняя то, что для него и так очевидно:

– Часто мы смотрим на внешность. Видим лишь оболочку: красивое лицо или уродливые шрамы, сильное тело или некое несовершенство. Не хотим или не можем увидеть главное – скрытый потенциал или достоинства. Юла кажется слабой из-за физических изъянов, хотя здоровые мохнатки вызывают трепет и восхищение. Они напоминают тебе полубогов. Юла такая же, поверь. Сильная, ловкая, изворотливая. А ещё сметливая, хитрая и бесстрашная.

Если помнишь, её поймал Раграсс. Ему легче было её выследить и прижать, потому что они похожи. Думаю, в большинстве случаев она уходила безнаказанно. Рассчитывала свои силы, а не надеялась на удачу.

– Но кто-то же переломал ей однажды ноги, – возражаю из чистого упрямства.

– Сомневаюсь, что это результат неудачного воровства, – Геллан знает больше, чем говорит, но попробуй из него лишнее слово выдавить! Намёк, и то слабый. – У тебя ещё будет возможность увидеть её настоящей. Такие слов на ветер не бросают.

– Лучше бы обходили нас стороной ситуации, когда Юла сможет развернуться во всей красе, – вздыхаю тяжело и пытаюсь всмотреться в полутьму капюшона.

– Росса запретила снимать мимеи. Сказала, что позже, – отвечает он на мой пытливый взгляд.

– Болит? – старательно прячу тревогу, но голос всё равно неровный – вздрагивает и срывается.

– Нет, – мотает головой Геллан. – Тогда не почувствовал, сейчас щекотно. Хочется содрать всё.

– Терпи, – прошу его и вскрикиваю: неизвестно откуда вырастает дедок в белых одеждах. Ни дать ни взять – неупокоенное привидение: сухой, беловолосый, чуть ли не светится. Неваляшка нервно всхрапывает, пятится задом и нахлобучивает уши на глаза. Вот же трусиха!

– А вот и та, о которой ты не захотел говорить, стакер. Чужачка.

У деда скрипучий голос. Тронь – и рассыплется, как трухлявое дерево. И не понять: пренебрежение в нём звучит или удовлетворение.

– Небесный груз, – голосом Геллана можно сучья рубить. – Твои предсказания не лгут?

– Предсказания никогда не лгут, – лыбится странный дед, – трактуются не всегда верно. Например, в нашем говорится, что вместе с чужой девой падёт на город беда. Чуешь подвох?

Я вижу, как каменеет Геллан. Если бы взглядами убивали, дедулька б уже валялся бездыханный.

– Дедушка, – влезаю я в разговор, потому что мне не нравится эта странная перепалка и то, как Геллан на неё реагирует. – Если бы каждый раз, когда в город входят чужие девы, падала беда, от вас бы уже мокрого следа не осталось.