Красный всадник (Уот Тайлер) - Томова Людмила Илларионовна - Страница 16

Напрасно надеялся лорд-мэр Лондона на стражников городской охраны, на то, что старейшины столичного совета — олдермены — и близко не подпустят восставших. Все получилось наоборот. Слишком поздно стало известно лорду-мэру, что посланная к крестьянам делегация старейшин была уполномочена договориться с ними об организованном и беспрепятственном захвате Лондона.

Гудели колокола всех церквей. Жители сорокатысячной столицы высыпали из домов и заполнили все улицы. Многие подмастерья и ученики подмастерьев выбегали из толпы, вливались в ряды крестьян и вместе с ними шагали к центру города, горделиво поглядывая по сторонам. Светловолосые девушки махали из раскрытых настежь окон верхних этажей цветными платочками. Пухлые, улыбающиеся владельцы бесчисленных пивных выкатывали на улицы бочки со знаменитым лондонским элем. Розовощекие колбасники раскладывали на покатых лотках лоснящиеся окорока.

Восставшие торжественно шествовали мимо. Им был дан приказ — не чинить никаких неудобств жителям столицы.

На Чипсайде[44] мальчишки-зазывалы, взобравшись на громоздкие, высокие вывески лавок и таверн, безудержно свистели и орали.

— Заходите, заходите к нам! Самые лучшие в Европе товары только у нас!

Пестрели со всех сторон ярко раскрашенные щиты торговцев тканями и шапками и еще более яркие — торговцев мясом, рыбой, фруктами и овощами.

Крестьяне шли через рыночную площадь, вдоль торговых рядов, заваленных самыми разными товарами. Масло, сыр, бочонки с салом, кучки сладостей, мешки с солью, коробки с перцем, ящики с крючьями, болтами, оконными петлями, кадки, ведра, глиняные и жестяные горшки и чашки, сита, колеса для плугов и тачек, плетеные кузова для телег, кожаные хомуты, заступы, поводья, веревки, холстина для мельничных крыльев, мешки, сапоги, башмаки… От такого обилия товаров у крестьян рябило в глазах. Все было в диковинку, все изумляло: и лондонские соборы, и арки, и высокие деревянные дома под черепичными крышами, и крутые лестницы снаружи зданий.

Из матерчатого балагана на углу рыночной площади выскочил босоногий Панч[45] в оранжевом колпаке с бубенцом, закувыркался, захохотал. Потом высоко подпрыгнул, встал на голову и засучил в воздухе ногами.

Крестьяне сдержанно улыбались. Многие из них впервые попали в Лондон. Они еще не осознали того, что весь этот удивительный огромный город уже полностью принадлежал им.

Великолепен был только что отстроенный итальянскими и французскими мастерами Савой — дворец Джона Гонта. Казалось, сокровища всего мира заполнили эти залы, трапезные, покои, устланные восточными коврами. Чего здесь только не было: серебряное и стальное оружие, золотая посуда, сапфиры, изумруды, бриллиантовые ожерелья, коллекции монет всех стран и народов. Роскошные шелковые ткани окаймляли широкие окна.

К Темзе спускался сад с молодыми деревьями. В прозрачной листве безмятежно распевали непуганые птицы, журчали освежающие фонтаны, блистали позолотой в благоуханиях кастильских гвоздик причудливые беседки.

Герцог Ланкастерский был богаче короля. Земли, которыми владел Джон Гонт, составляли треть Англии.

Группа вооруженных кентцев во главе с Фарингдоном ворвалась во дворец, взломав ворота. Супруге Джона Гонта, Костанце, дочери кастильского короля, было предложено немедленно покинуть дворец вместе со всеми домочадцами. В отъезжающую карету впихнули старого перепуганного садовника и подстегнули как следует лошадей.

Крестьянам некогда было любоваться красотой и роскошью балконов, переходов, башен, башенок, надстроек. Они попали в ненавистное им, враждебное гнездо, откуда, по их убеждению, проистекали многие беды и страдания, и они занялись беспощадным разрушением этого гнезда. Мебель рубили топорами и выбрасывали в окна. Рвали и резали ковры и гардины, потом швыряли их в костры, в реку. Били и расплющивали молотами посуду, драгоценные украшения растаптывали. И никому не надо было повторять приказ Тайлера о том, что восставшие — это «ревнители правды и справедливости, а не воры и грабители; и если кто-нибудь будет замечен в воровстве, его без суда предавать казни». Впрочем, один ослушался приказа и попытался спрятать за пазуху резной серебряный кубок. Незадачливого парня тотчас же бросили в огонь.

Разгорались костры в Савое. Разгоралась ненависть в сердцах. Все было изломано, перебито, разрушено. Не хватало главного виновника — владельца дворца. Тогда крестьяне среди выброшенной из окон одежды выискали мундир ненавистного герцога. Шитое золотом одеянье для придворных церемоний повесили на пику, воткнутую в землю, и изрешетили стрелами. Затем сняли лоскутья и изрубили топорами на мелкие куски.

Дворец подожгли факелами с четырех сторон и собрались уходить. Фарингдон и несколько кентцев уже вышли на улицу.

Но в этот момент из погреба раздались крики:

— Стойте! Стойте! Тут вроде бы золото!

Во двор перед дворцом выкатили три огромные черные бочки.

— Если это герцогское золото, то бросай его в огонь! Все равно от него не будет добра!

— В огонь! — закричали крестьяне, глядя на полыхавшее пламя.

И бочки одна за другой полетели в костер… Страшной силы взрыв потряс воздух. Земля вздрогнула. Все заволокло густым дымом.

Когда дым рассеялся, жители, выбежавшие из ближних домов, увидели: дворец, его башни и стены — все исчезло. А над развалинами остервенело выплясывают языки пламени.

Фарингдон и несколько крестьян едва сумели выбраться из-под земли и обломков некогда роскошного дворца.

— Кажется, они все погибли, — сказал один крестьянин, глядя на дымящиеся руины.

— И слез от этого только прибавится, — сказал другой.

— Это был порох, — сказал Фарингдон.

В другой части Лондона эссексцы громили Темпль — главную резиденцию правоведов. Темпль принадлежал изуверу и грабителю, столь ненавистному каждому крестьянину, — казначею Хелзу. Затем Джек Строу и подоспевший к нему Фарингдон с оставшимися кентцами повели всех на разгром богатейших усадеб, принадлежащих маршалу[46] тюрьмы Маршалси, прославившемуся жестокими расправами над заключенными. Дворец казначея Хелза, который сам казначей именовал не иначе, как «вторым раем», постигла та же участь, что и Савой. Отряд, руководить которым Тайлер поручил Тоби Снейку, ушел из Лондона на северо-запад — уничтожать поместья в Листоне.

Но главные враги еще оставались живы. Они засели в Тауэре. Именно сюда постепенно стекались отряды крестьян и располагались биваками на подступах.

Подошел и обосновался у пристани, на южной стороне крепости, 2-й Эссекский отряд Томаса Бекера. Томас велел разложить костры и готовить ужин. За продуктами послал Джона Пейджа и Джона Стерлинга. Они вернулись скоро, притащив две корзины снеди и новенькие жестяные миски и ложки.

— Мы расплатились с лавочниками: шиллинг за десяток яиц и три — за жареную свинину, — гордо сообщили они.

Клеменс занялась варкой. Ей с явным удовольствием помогал Джон Стерлинг. Забежал навестить земляков пастух Боб Мок. На спине он притащил небольшой мешок и положил его бережно в сторонке. Потом, ослепительно улыбаясь, долго тряс всем руки. К Клеменс подошел с таинственным видом:

— Если хочешь, девочка, я доверю тебе один секрет.

— Скажи, скажи. Очень интересно! — так и загорелись глаза у Клеменс.

— Но ты понимаешь, я не могу говорить слишком громко. Вдруг кто услышит? Например, этот бродяга Стерлинг, который уже давно вертится вокруг, обнюхивая мои карманы.

— Никто не услышит. Я погремлю мисками.

— Опасно все-таки. Ты не знаешь, наверное, что произошло однажды с древним царем Мидасом…

— Опять какая-нибудь басня?

— Да нет же — правда. У него под старость выросли ослиные уши. В отместку за то, что он, как и я, любил игру на пастушьей свирели.