Кольцо Мерлина (ЛП) - Мунн Уорнер - Страница 91

«Я Кецалькоатль, Повелитель ветра! Мой народ называет меня Пернатый змей. Может быть, ты знаешь меня под именем Мерлин. Я тоже встаю рядом с моим крестником и я буду испытывать свою силу против твоей, Одуарпа! Ты принимаешь мой вызов?»

Под этим угрожающим посохом силы аморфная полужидкая масса неохотно утонула в каменном теле статуи. Ее очертания снова стали ясными и четкими.

Пылающие глазницы в последний раз ярко вспыхнули. Гвальхмай был снова пленен ими и не мог отвести взгляда. Он услышал рычание ненавистного голоса: «У тебя сильные друзья. Я отпускаю тебя, но нарушители должны быть наказаны! Иди и носи мой знак!»

Свет вспыхнул в мозгу Гвальхмая. Ослепительная боль взорвалась в его правом глазу. Он хлопнул себя ладонями по глазам. Это была пытка сверх всякой меры, боль превосходила все, что он когда-либо испытывал, но его страдания казались искуплением, и он был почти рад.

Он застонал и опустил руки. Было очень темно, он понял, что снова остался один. Он даже не был уверен, что здесь был кто-то еще. Стоял ли он так перед страшной статуей, которая теперь снова была просто камнем, и не было ли это испытание всего лишь фантазией?

Нет! Этого не могло быть, потому что теперь зрение возвращалось к нему, но смутно. Пентаграмма растаяла; те, кто сплотился в его защиту, ушли, и даже мышь исчезла.

Он до сих пор помнил их всех.

Его ужасные мысли подтвердились, когда он поднял упавший факел. Глядя на него, он заметил, что воспринимает свет иначе, чем раньше.

Левым глазом он видел ясно. Правый глаз ослеп.

Он снова взглянул на статую. Это был не более чем идол, высеченный в камне. Он не двигался, но глаза его были красными искрами злобы.

В этот момент свет другого факела упал на него, и сзади раздался тихий голос.

«Барран Сатанас! Мой покровитель и принц!» – это был де Ре.

Гвальхмай обернулся к нему. «Ад ждет вас, барон!»

«Лэглон, я уже в аду! Как и вы. Мы все там. Странно, что мне понадобилось много времени, чтобы понять это. Другие всегда это знали. Я узнал это в Руане.

Послушайте, если я живу в стране, и в ней мой дом, то я обязан дать клятву верности ее принцу. Поэтому, пока я на Земле, я должен поклоняться Сатане.

Я отрекся от Бога, когда факел палача упал в костер на старой рыночной площади Руана, и я отрекся от него навсегда. Конечно, место, где люди сжигают ангелов, не может быть ничем иным, кроме ада!»

«Так вот каков на самом деле ваш Фонд невинных детей! Сколько юных невинных душ вы пожертвовали этому куску камня?»

«Камня? Посмотрите внимательно ему в глаза и скажите ему это!»

Гвальхмай бросил на идола еще один быстрый взгляд и так же быстро отвел глаза. Он чувствовал притяжение этого зловещего взгляда и не сомневался в том, что в нем было что-то опасное, враждебное к нему, как бы идол ни относился к барону.

Он бросил угасающий факел и протиснулся мимо барона в коридор. Де Ре со своим факелом догнал его и подсветил им дорогу на верхние уровни.

«Как вы могли это сделать? Вы, кто ее любил!»

«Вы знаете, как я отношусь к женскому полу. Я никогда не думал о ней как о женщине. Я поклонялся ей. Она была моим ангелом, моей святой, всем, что было хорошего во мне. Теперь я выгорел, Лэглон. Ад в моем сердце, и я живу с демонами. Вы спросили, сколько детей, но не спросили “почему”.

Мессер Прелати работает со мной. Он умеет делать золото. Основным ингредиентом является кровь невинного ребенка, но, по-видимому, невозможно найти того, кто невинен!

Сколько? Сорок в Шантосе, еще сорок в Машкуле, почти двести здесь. Не могу припомнить, сколько, пока мы проезжали по Франции или сидели в Орлеане, и среди них ни одного невинного! Какой смысл нанимать алхимика, если я не могу найти то, что ему нужно, чтобы получить золото, которое я хочу и должен иметь?»

Гвальхмая вырвало. Никогда с тех пор, как он расстался с кольцом Мерлина, он не хотел обладать им более горячо, чем сейчас. Как он хотел бы обрушить эту башню с демонами на ее обитателей!

В безграничном саморазоблачении он признался себе, что, если бы это случилось, он и пальцем не пошевелил бы, чтобы избежать гибели других.

«Я благодарю Бога, от которого вы отказались, барон, за то, что Д'Олон оставил вас в Орлеане. Это разбило бы его сердце. Надо было мне уйти с ним. Я ухожу сейчас же. Не пытайтесь меня остановить!»

«Это ваша привилегия, Лэглон. Ради нашей старой дружбы, я не стану препятствовать вам».

Гвальхмай остановился и пристально посмотрел ему в глаза.

«Барон, я плюю на нашу старую дружбу!» И, подгоняя действие к слову, он вошел в свою комнату и захлопнул дверь.

Он зажег свечу и оглядел себя в зеркале. Ему казалось, что он должен был измениться до неузнаваемости. Как мог человек добывать невинные души для пыток, смерти и уничтожения без того, чтобы это не отразилось на нем? Но на его взгляд, отличий не было. Возможно ли, что другие их видят?

Ему вдруг пришло в голову: самое страшное из всего – именно это. Монстр не обязательно ужасен внешне. Он может выглядеть как человек.

Гвальхмай собрал в узел запасную одежду и пристегнул к поясу меч Роланда и Жанны.

Он вышел. Все было тихо. Еще не рассвело. Проходя мимо комнаты де Ре, он остановился у двери и прислушался. Доносилось глубокое дыхание мирно спящего человека, не обеспокоенного совестью.

Гвальхмай вынул клинок и некоторое время простоял, положив руку на щеколду двери. Затем вздохнул и сунул меч обратно в ножны.

«Ты касалась его. Ты несла его с честью. Ты держала его с гордостью. Я не хочу пачкать его».

Он тихо прошел по коридору и вышел через заднюю дверь.

Местность, по которой он ехал, была ровной на много миль, и при дневном свете он мог видеть далеко, но ни разу не оглянулся на проклятый замок Тиффож.

26

Странник

Мужчины – романтичны. А дамы точно знают

Дела, и мысли, и мечты, что дочери скрывают.

Есть мнение, что дочь – всегда любимица отца;

Наоборот, для матери милее сыновья.

Мы думали об этом у царского дворца,

Когда свое решение зачитывал судья.

Солдат, создатель королей, ни разу не жена.

И что в награду от судьбы приобрела она? Песни Хуона

С незапамятных времен через густые леса Европы пролегла тропа, вытоптанная теми, кто нес янтарь на юг к Средиземному морю, и теми, кто доставлял бронзовое оружие и инструменты на север к Балтике.

Там, где пересекались такие торговые пути, возникали города, чтобы исчезнуть, когда надобность в них отпадала. Дома разваливались, а местность вновь зарастала терпеливыми деревьями. Мосты падали в реки, и их не восстанавливали. Снова люди использовали броды, потому что забывали, как делать такие гордые вещи, которыми пользовались древние.

Моря были укрощены, товары перевозили на кораблях, а не на лошадях или спинах людей. Тропа становилась узкой и извилистой. Она никогда не исчезала совсем, потому что находились те, кто предпочитал жить в одиночестве, и всегда были бродяги, которые ходили по тропе, потому что по собственным причинам избегали широких дорог.

В серый декабрьский день один такой бродяга шел на север. Близилась ночь, падал снег. Вокруг раскинулся лес, человек был голоден, он устал и замерз. Где-то впереди выли волки, но он продолжал идти по Янтарной дороге, как будто презирал волков или мало заботился о собственной жизни.

Ничто не указывало, где проходит занесенный снегом путь, но его ноги уверенно находили его, пусть иногда и спотыкались. Он поддерживал себя длинным посохом и шел быстро, хотя и прихрамывая.

Вскоре после наступления темноты, когда вой волков раздавался уже совсем близко, он наткнулся на небольшую поляну с хижиной дровосека. Человек остановился и посмотрел на полосы света, пробивающиеся сквозь ставни. Он стоял так долгое время, решая, идти ли дальше. Завыл волк. Странник устало вздохнул, подошел к двери и постучал.